Николай Алексеевич Некрасов

Никола́й Алексе́евич Некра́сов (28 ноября [10 декабря] 1821 — 27 декабря 1877 [8 января 1878]) — выдающийся русский поэт, прозаик и публицист, главный редактор журналов «Современник» (1847—1866) и «Отечественные записки» (1868—1878).

Николай Алексеевич Некрасов

Статья в Википедии

Произведения в Викитеке

Медиафайлы на Викискладе

Цитаты

В Германии какой-то профессор словесности, знающий русский язык, человек весьма ограниченный, презираемый своими слушателями, но очень много о себе думающий, однажды на лекции, разговорившись о богатство и благозвучии русского языка, привёл между прочим следующий пример: «Когда я был в Риме, — сказал он пискливым, визгливо пронзительным дискантом, — две знакомые дамы предложили мне отправиться с ними в Колизей. Торжественность места, освящённого столькими воспоминаниями, так сказать, вдохновила меня, и я прочёл моим спутницам одно из прекраснейших произведений Пушкина. Каково же было моё удивление, когда я увидел, что несколько ящериц и жаба выползли из норок своих и, с видимым наслаждением слушая эту дивную гармонию, помавали головками!»

— «Пушкин и ящерицы», 1846

Мне от «Петербургского сборника» предсказывали одни убытки, а если бы я не струсил и напечатал на полторы тысячи экземпляров больше, то все были бы распроданы.. — Иван Панаев, «Литературные воспоминания», 1861

Один славянофил, то есть человек, видящий национальность в охабнях, мурмолках, лаптях и редьке и думающий, что, одеваясь в европейскую одежду, нельзя в то же время остаться русским, нарядился в красную шёлковую рубаху с косым воротником, в сапоги с кисточками, в терлик и мурмолку и пошёл в таком наряде показывать себя по городу. На повороте из одной улицы в другую обогнал он двух баб и услышал следующий разговор: «Вона! вона! Гляди-ко, матка! — сказала одна из них, осмотрев его с диким любопытством. — Глядь-ка, как нарядился! должно быть, настранец какой-нибудь!»

— вероятно, Некрасов, «Славянофил», 1846

	Гоголь неоспоримо представляет нечто совершенно новое среди личностей, обладавших силою творчества, нечто такое, чего невозможно подвести ни под какие теории, выработанные на основании произведений, данных другими поэтами. И основы суждения о нём должны быть новые.
	— «Заметки о журналах за октябрь 1855 года»

Поэзия

Поросшие мхом, окаймленные плющем, Развалины древнего зданья стоят, Ничем не напомнят они о живущем, О смерти на каждом шагу говорят. <…> Упавший обломок там вырыл стремнину, Там сиро колонна приткнулась к стене, Изрезало время морщинами темя, А ветер-нахал их насквозь просверлил, Карниз обвалился, как лишнее бремя, Широкие двери буран растворил. Изящные части загадочной грудой Являются в целом смущенным очам, Разрушено всё вековою причудой! Но — слава искусству и древним умам! — Ещё нам напомнить и каждый обломок Способен об их исполинском труде, И днесь устыдится правдивый потомок Дерзнуть посмеяться его наготе. Глаза не окинут огромной руины, И в час не обскачет пугливый олень; Во всём, как остаток великой картины, Былого величья хранит она тень. Угрюмое зданье! века пробежали, Пока к разрушенью ты сделало шаг; Ты крупная буква на темной скрижали Прошедших столетий; ты им саркофаг. <…> — Что день, то я новые знало потери: Все люди считали меня за свое И рвали в куски, как голодные звери, Невежды, изящное тело мое. И вот от всего, что пленяло, дивило, Безмерно гордился чем целый народ, Осталась былого величья могила, Теперь я скелет, безобразный урод.

— «Колизей», 1839

	Цепями с модой скованный, Изменчив человек: Настал иллюстрированный В литературе век. <…> Но часто презабавные Выходят тут дела. Чем книга нашпигована, Постигнуть нет ума: В ней всё иллюминовано, Да в тексте — мрак и тьма!
	— «Говорун. Записи петербургского жителя А. Ф. Белопяткина», 1843

Портрет свой напишу. Тогда вы всё узнаете, Как глуп я прежде был, — Мечтал, как вы мечтаете, Душой в эфире жил, Бежать хотел в Швейцарию, — И как родитель мой С эфира в канцелярию Столкнул меня клюкой. Как горд преуморительно Я в новом был кругу, И как потом почтительно Стал гнуть себя в дугу. Как прежде, чем освоился Со службой, всё краснел, А после успокоился, Окреп и потолстел. Как гнаться стал за деньгами, Изрядно нажился, Детьми и деревеньками И домом завелся…

— там же

	Но мгла отвсюду чёрная Навстречу бедняку... Одна открыта торная Дорога к кабаку.
	— «Пьяница», 1845

— Клянусь звездою полуночной И генеральскою звездой, Клянуся пряжкой беспорочной И не безгрешною душой! Клянусь изрядным капитальцем, Который в службе я скопил, И рук усталых каждым пальцем, Клянуся бочкою чернил! Клянуся счастьем скоротечным, Несчастьем в деньгах и в чинах, Клянусь ремизом бесконечным, Клянуся десятью в червях, — Отрёкся я соблазнов света, Отрёкся я от дев и жён, И в целом мире нет предмета, Которым был бы я пленён!..

— «Как опасно предаваться честолюбивым снам» (V), 1846

… он сказал, <…> Что чиновники то же, что воинство Для отчизны в гражданском кругу, Посягать на их честь и достоинство Позволительно разве врагу, Что у них все занятья важнейшие — И торги, и финансы, и суд, И что служат всё люди умнейшие И себя благородно ведут. Что без них бы невинные плакали, Наслаждался б свободой злодей, Что подчас от единой каракули Участь сотни зависит людей, Что чиновник плохой без амбиции, Что чиновник не шут, не паяц <…>. — Почётные регалии, Доходные места, Награды — и так далее, Всё прах и суета! <…> Чем дольше служба тянется, Тем более сует.

— там же (VII и VIII)

В туманном Петрограде <…> Простой и добрый семьянин, Чиновник непродажный, Он нажил только дом один — Но дом пятиэтажный. Учась на медные гроши, Не ведал по-французски, Был добр по слабости души, Но как-то не по-русски: Есть русских множество семей, Они как будто добры, Но им у крепостных людей Считать не стыдно ребры. Не отличался наш Долгов Такой рукою бойкой И только колотить тузов Любил козырной двойкой.

— «Прекрасная партия», 1852 [1856]

	Отрада юношеских лет, Подруга идеалам, О сцена, сцена! не поэт, Кто не был театралом, Кто не сдавался в милый плен, Не рвался за кулисы И не платил громадных цен За кресла в бенефисы, Кто по часам не поджидал Зелёную карету И водевилей не писал На бенефис «предмету»!
	— там же

• см. «Поэт и гражданин», 1855—1856

В нас под кровлею отеческой Не запало ни одно Жизни чистой, человеческой Плодотворное зерно. Будь счастливей! Силу новую Благородных юных дней В форму старую, готовую Необдуманно не лей! Жизни вольным впечатлениям Душу вольную отдай, Человеческим стремлениям В ней проснуться не мешай. С ними ты рожден природою - Возлелей их, сохрани! Братством, Равенством, Свободою Называются они. Возлюби их! на служение Им отдайся до конца! Нет прекрасней назначения, Лучезарней нет венца. Будешь редкое явление, Чудо родины своей; Не холопское терпение Принесёшь ты в жертву ей: Необузданную, дикую К угнетателям вражду И доверенность великую К бескорыстному труду. С этой ненавистью правою, С этой верою святой Над неправдою лукавою Грянешь божьею грозой...

— «Песня Еремушке», 1859

• см. «Рыцарь на час», 1862

	Идёт-гудёт Зелёный Шум, Зелёный Шум, весенний шум! Как молоком облитые, Стоят сады вишнёвые, Тихохонько шумят;..
	— «Зелёный Шум», начало 1863

• см. «Железная дорога», 1864

	Кто живёт без печали и гнева, Тот не любит отчизны своей…
	— «Газетная», 1865

	Бывали хуже времена, Но не было подлей.
	— «Современники» (гл. I, «Юбиляры и триумфиаторы»), 1875

	Все рожь кругом, как степь живая, Ни замков, ни морей, ни гор… Спасибо, сторона родная, За твой врачующий простор! За дальним Средиземным морем, Под небом ярче твоего, Искал я примиренья с горем, И не нашёл я ничего!
	— «Тишина», 1857

Я твой. Пусть ропот укоризны За мною по пятам бежал, Не небесам чужой отчизны — Я песни родине слагал! И ныне жадно поверяю Мечту любимую мою И в умиленье посылаю Всему привет… Я узнаю Суровость рек, всегда готовых С грозою выдержать войну, И ровный шум лесов сосновых, И деревенек тишину, И нив широкие размеры… Храм божий на горе мелькнул И детски чистым чувством веры Внезапно на душу пахнул. Нет отрицанья, нет сомненья, И шепчет голос неземной: Лови минуту умиленья, Войди с открытой головой! Как ни тепло чужое море, Как ни красна чужая даль, Не ей поправить наше горе, Размыкать русскую печаль!

— там же

см. в Викитеке

• «Блажен незлобливый поэт…», 2 февраля 1852
• «Внимая ужасам войны…», 1855 или 56
• «Забытая деревня», 2 октября 1855
• «Как ты кротка, как ты послушна…», лето 1856
• «Мы с тобой бестолковые люди…», 1851
• «Прости», 1856
• «Прощанье», 1856 [1931]
• «Подражание Шиллеру: Форма», 1877 [1879]
• «Размышления у парадного подъезда», 1858

Письма

	… объявление в 11-м № «Отечественных записок» (где означены заготовленными статьи многих наших сотрудников, самых капитальных и на которых основывался перевес нашего журнала) нас чрезвычайно сконфузило. Я ещё понемногу креплюсь, но Белинский впал в совершенное уныние…
	— Н. Х. Кетчеру, 4 ноября 1847

Вот честный-то сын своей земли! Больно подумать, что частные уродливости этого характера для многих служат помехою оценить этого человека, который писал не то, что могло бы более нравиться, и даже не то, что было легче для его таланта, а добивался писать то, что считал полезнейшим для своего отечества. И погиб в этой борьбе и талант, положим, свой во многом изнасиловал, но каково самоотвержение! Как ни озлобляет против Гоголя все, что нам известно из закулисного и даже кой-что из его печатного, а всё-таки в результате это благородная и в русском мире самая гуманная личность — надо желать, чтоб по стопам его шли молодые писатели в России. А молодые-то наши писатели более наклонны идти по стопам Авдеева. Грустно! И нет человека во всей литературе, нет критика, который хоть немного растолковал, куда ведёт путь, проложенный Авдеевым и т[ому] под[обными].

— И. С. Тургеневу, 12 августа 1855

	Верна одна только теория: люби истину бескорыстно и страстно, больше всего <…> станешь ли служить искусству — послужишь и обществу и, наоборот, станешь служить обществу — послужишь и искусству. Эту теорию оправдали многие великие мира сего.
	— В. П. Боткину, 16 сентября 1855

Нет и не было прямого распоряжения, чтобы о Белинском не пропускать доброго слова, равно не было велено и ругать его. Отчего же ругать его могли и ругали, а похвалить считается опасным?.. Вам принадлежит честь первого печатно пропущенного доброго слова о Белинском (в статьях о Пушкине). С тех пор много говорилось о нём в «Современнике» хорошего (не называя его), даже в «Отечеств. зап.» <…>. Что ж, разве из всего этого вышло что-нибудь дурное? Нет, и, я убеждён, ничего не выйдет: у кого достанет духу подымать гонение за доброе слово о человеке, уже лежащем в земле, особенно в теперешнее время? <…> Самое худое, что может случиться, что после напечатания этих страниц — не велят хвалить Белинского. Ну, тогда и перестанем, а теперь умоляю Вас поступить с прежней снисходительностию. Да я убеждён, что ничего и не выйдет, ибо если бы чему-нибудь быть, то было бы после статей о Пушкине, где о Белинском говорилось ещё больше и с некоторым увлечением, тогда как здесь тон спокойный, ничего не задевающий и никого не раздражающий. Будьте друг, лучше запретите <…> десять моих стихотворений кряду, даю честное слово: жаловаться не стану даже про себя. Отец родной, пробегите эти страницы и решите спокойно: могут ли они кого-нибудь раздражить и вызвать бурю? Клянусь, нет. В них только повторено то, что уже Вы пропустили прежде в разбивку в нескольких статьях. — Но, бога ради, не носите этого вопроса в комитет — это пойдет тогда в долгий ящик и притом будет похоже на вопрос: а не высечь ли ещё такого-то? на который чаще всего говорится: высечь. Зачем сечь тех, кого можно не сечь? А если им суждено быть высеченным, то пусть это случится как можно позже и не по нашей вине.

— цензору В. Н. Бекетову 29 марта 1856

Вам теперь хорошо в деревне и Вы не понимаете, зачем злиться. Вы говорите, что отношения к действительности должны быть здоровые, но забываете, что здоровые отношения могут быть только к здоровой действительности. Гнусно притворяться злым, но я стал на колени перед человеком, который лопнул бы от бы искренней злости — у нас ли мало к ней поводов? И когда мы начнем больше злиться, тогда будем лучше, — т. е. больше будем любить — любить не себя, а свою родину.

— Л. Н. Толстому, 22 июля 1856

	Чернышевский просто молодец, <…> это будущий русский журналист, почище меня, грешного, и т. п. Напиши Панаеву, что не один я бешусь, зачем он пачкает «Современник» стишонками Гербеля и Грекова…
	— И. С. Тургеневу, 7 декабря 1856

О Некрасове

XIX век

	Такого поэта, как Вы, у нас ещё не было. Пушкин, Лермонтов, Кольцов, как лирики, не могут итти в сравнение с Вами.
	— Николай Чернышевский, письмо Некрасову 5 ноября 1856

	… Некрасов — поэт с натугой и штучками; пробовал я <…> перечесть его собрание стихотворений… нет! Поэзия и не ночевала тут…
	— Иван Тургенев, письмо Я. П. Полонскому 13 января 1868

	В припадке отеческой нежности к новонародившемуся таланту Белинский относился к нему, как к сыну, как к своему «дитятке». <…> летом 1843 года <…> лелеял и всюду рекомендовал и выводил в люди Некрасова.
	— Иван Тургенев, «Воспоминания о Белинском», 1868

• см. 2-ю половину письма Павла Анненкова А. Н. Пыпину 12 июля 1874 г.

	Как только Некрасов умрёт, <…> так, вероятно, рушатся и «Отечественные записки». <…> Некрасову, конечно, не говорят об настоящей сути его болезни, но он, по-видимому, и сам ничего хорошего не ждёт. При этом владеет собой изумительно, хотя иссох до того, что наружностью походит на большого осеннего комара.
	— Михаил Салтыков-Щедрин, письмо П. В. Анненкову 25 ноября 1876

	Некрасов не от того сравнительно забыт, что был плох, но от того, что после него начали перепевать его темы, не находя более в круге их ни новой мысли, ни свежего чувства, ни оригинального слова. Всем стало ужасно скучно…
	— Василий Розанов, «Кое-что новое о Пушкине», 1900

1840-е

	Некрасов аферист от природы, иначе он не мог бы и существовать, он так с тем и родился — и посему в день же приезда своего, у меня вечером, подал проект летучему маленькому альманаху, который будет созидаться посильно всем литературным народом, но главными его редакторами будем я, Григорович и Некрасов. <…> Название его «Зубоскал»…
	— Фёдор Достоевский, письмо М. М. Достоевскому 8 октября 1845

С Некрасовым <…> я предпочёл сохранить мою свободу и брать плату, как обыкновенный сотрудник и работник. <…> Кавелин пишет [мне], что Боткин им всё рассказал, что Н. в их глазах тот же Кр., а «Современник» то же, что «Отечественные записки», и потому он, К., будет писать (для денег) и в том и другом журнале. <…> Глупые обвинения мне легко отстранить, но я хорошо знаю наших москвичей — честь Н-ва в их глазах погибла без возврата, без восстания, и теперь, кто ни сплети им про него нелепицу, что он, например, что-нибудь украл или сделал другую гадость — они всему поверят. <…> Стало быть, Н. отстранил меня от равного с ним значения в отношении к «Современнику» даже не потому, что 1/4 меньше 1/3, а потому, что 1/3 меньше 1/2-ой… <…> Некр. написал недавно страшно хорошее стихотворение. <…> Что за топор его талант!

— Виссарион Белинский, письмо И. С. Тургеневу 19 февраля 1847

Главная ошибка Н-ва состоит в том, что он не понял, что кружок людей, в который он вошёл, имеет совсем иные понятия о праве, а между тем он, войдя в этот кружок, пришёл от него в некоторую зависимость, особенно по изданию журнала. Отчего ж он этого не понял? — оттого, что ещё далеко не очистился от грязи своей прежней жизни, привычек и понятий. <…> Говорю Н-ву: напишите на 3 глупых романа рецензии; не будет у Вас иронии и юмора — что делать — зато будет журнальная и фельетонная лёгкость, а это важно, публика наша это любит <…>. Вы, кроме ведения счетов, типографии да корректуры, ничего знать не хотите. — Да я так и решился ограничиться этим. — Стало быть, Вы не желаете успеха журналу? <…> Вы отнимаете у «Современника», в своём лице, талантливого сотрудника. Вашими рецензиями дорожил и Кр., хоть этого и не показывал, Вы писывали превосходные рецензии в таком роде, в котором я писать не могу и не умею. <…> Сердце моё говорит мне: затея кончится вздором. Кто ближе всех к «Современнику»? Н-в, и он-то не обнаруживает ни малейшего к нему усердия. <…> И такой человек может быть капиталистом! Он смотрит мне в глаза так прямо и чисто, что, право, все сомнения падают сами собою. Я уверен, что если с ним объясниться, он согласится во всём, но это сделает ему не пользу, а вред, — повергнет его ещё в большую апатию.

— Виссарион Белинский, письмо И. С. Тургеневу 1 марта 1847

	Некрасов самый отчаянный коммунист: стоит прочесть стихи его и прозу в С.-Петербургском Альманахе, чтоб удостовериться в этом. Он страшно вопиет в пользу революции.
	— Фаддей Булгарин, донос в III Отделение, середина марта 1847

XX век

Проникновенное небо русской природы, начертанное Пушкиным, покрывается тоскливыми серыми облаками у Некрасова. Исчезают глубокие корни, связывающие природу Пушкина с хаотическим круговоротом: в сером небе Некрасова нет ни ужасов, ни восторгов, ни бездн — одна тоскливая грусть; но зато хаос русской действительности, скрывавшийся у Пушкина под благопристойной шутливой внешностью, у Некрасова обнаружен отчётливо. <…> у Некрасова хаос глубин не сочетается ещё с хаосом поверхностей, так, чтобы образы видимости образовали стихии, и наоборот, чтобы повседневные образы служили намёками стихийности.

— Андрей Белый, «Апокалипсис в русской поэзии», 1905

	В самом деле, если не вся некрасовская поэзия, то её значительная и наиболее характерная доля, её настроения и даже её слова, заключены уже в стихотворении Пушкина «Шалость»…
	— Юлий Айхенвальд, «Пушкин», 1906

Никогда он не ошибался в выборе рукописей <…>. Ошибся он один раз, зато сильно, нехорошо и нерасчётливо ошибся, с повестью Достоевского «Село Степанчиково», которая была точно слаба, по которую тот привёз с собой из ссылки и которую редактор «Современника» уже по одному этому обязан был взять. — Достоевский вышел весь. Ему по написать ничего больше, — произнёс Некрасов приговор — и ошибся <…>. Он только делался «весь». <…> Печальный случай этот имел и последствия печальные. Что «Современника» добровольно потерял те перлы, которые могли украсить его книжки, ещё горе не особенное: он подбирал их в изобилии <…>. Но в судьбе Достоевского, разбитого каторгой, больного падучей болезнью, озлобленного, щекотливого и обидчивого, отсюда пошёл поворот, надевший на весь остаток его жизни кандалы нужды и срочного труда… А он только что избавился от других кандалов.

— Павел Ковалевский, «Встречи на жизненном пути», до 1907 [1910]

	Кроме обыденных недостатков, свойственных всем людям, гении, в силу своего сосредоточения и своего таланта, имеют еще особенные специальные недостатки. <…> Карлейль и Некрасов истязали жен. Мюссе и Л. Толстой были ревнивцами.
	— Константин Циолковский, «Гений среди людей», 1918

	Русскому стиху суждено было отойти на вторую линию, чтобы подготовить новый, независимый от Пушкина, расцвет. <…> На главном пути могли удержаться только стихи Некрасова — и только тем, что он не боролся с Пушкиным, а действовал так, как будто Пушкина и не было.
	— Борис Эйхенбаум, «Проблемы поэтики Пушкина», 1921

	Читал Некрасова, и, чуя некий газетно-городской порок в его (часто восхитительной) поэзии, находил как бы объяснение его куплетным прозаизмам, <…> когда открывал, что, несмотря на деревенские прогулки, он называл овода шмелём, <…> а десятью строками ниже — осой…
	— Владимир Набоков, «Дар», 1938

	Рифма Некрасова — чисто глазная.
	— Варлам Шаламов, «Чего не должно быть», 1960-е

	Некрасов — кумир русской провинции…
	— Варлам Шаламов, «Четвёртая Вологда», 1971

• см. Пётр Вайль, Александр Генис, «Родная речь. Уроки изящной словесности» (гл. «Любовный треугольник. Некрасов»), 1991

О произведениях

Если стихи пишет человек, лишённый от природы всякого чувства, чуждый всякой мысли, не умеющий владеть стихом и рифмою, — он, под весёлый час, ещё может позабавить читателя своею бездарностию и ограниченностию; <…> но прочесть целую книгу стихов, встречать в них все знакомые и истёртые чувствованьица, общие места, гладкие стишки, и много-много, если наткнуться иногда на стих, вышедший из души в куче рифмованных строчек, — воля ваша, это чтение <…> для рецензентов, а не для публики, для которой довольно прочесть о них в журнале известие вроде «выехал в Ростов». Посредственность в стихах нестерпима. Вот мысли, на которые навели нас «Мечты и звуки» г. Н. Н.

— Белинский, «Мечты и звуки Н. Н.», март 1840

	«Петербургские углы» отличаются необыкновенною наблюдательностью и необыкновенным мастерством изложения. Это живая картина особого мира жизни, который не всем известен…
	— Белинский, рецензия на 1-ю часть «Физиологии Петербурга», апрель 1845

	… «Чиновник» <…> — одно из лучших произведений русской литературы 1845 года.
	— Белинский, рецензия на 2-ю часть «Физиологии Петербурга», июль 1845

Все статьи в этой книге писаны одним лицом, самородным гением, который не соблаговолил выставить своего имени на заглавном листе. <…> [А в фарсе «Как опасно предаваться честолюбивым снам»] грубый язык, грязные картины униженного человечества, анатомия чувствований развращённого сердца, выходки бессильной зависти и вообще нравственный и литературный цинисм, перед которым надобно жмурить глаза и затыкать уши! И это называется литературою!

— Фаддей Булгарин, рецензия на альманах «Первое апреля» под ред. Некрасова

	Мелких стихотворений в «Петербургском сборнике» немного. Самые интересные из них принадлежат перу издателя сборника, г. Некрасова. Они проникнуты мыслию; <…> в них много умного, дельного и современного.
	— Белинский, рецензия, февраль 1846

	Ужели есть жалкие читатели, которым понравится собрание столь грязных и отвратительных исчадий праздности. Это последняя ступень, до которой могла упасть в литературе шутка, если только не преступление называть шуткою то, что нельзя назвать публично собственным её именем.
	— Пётр Плетнёв, рецензия на «Петербургский сборник» и «Первое апреля»

Ссылки

• Собрание сочинений на Lib.Ru/Классика
• Отдел о Некрасове на сайте niv.ru (Наука. Искусство. Величие)