О нападениях петербургских журналов на русского поэта Пушкина

«О нападениях петербургских журналов на русского поэта Пушкина» — статья Владимира Одоевского, написанная для защиты Пушкина от нападок его литературных врагов — Ф. Булгарина, Н. Полевого и О. Сенковского. Она была предложена в журналы «Литературные прибавления к «Русскому инвалиду» и «Московский наблюдатель», но отвергнута потому, что редакторы «боялись Булгарина и Сенковского», по замечанию автора на полях. После гибели Пушкина Одоевский использовал исправленный текст в рецензии на пятый том посмертного пушкинского «Современника», но и её запретила цензура, даже после «смягчения до глупости» А. А. Краевским.

Цитаты

Статья эта написана в 1836; но в то время её негде было напечатать, потому что в Петербурге не было литературных изданий, кроме тех, против которых она направлена. — предисловие 1864

Эта статья в <…> 1836—1837 г. нигде не могла быть напечатана; не соглашались на то ни издатели, ни цензоры: кто по дружбе и расчётам, кто по страху; такова была сила тогдашней Северной Пчелы и ужас, ею наведённый; она считалась каким-то привилегированным изданием, и даже говорили тогда, что эта привилегия посредством каких-то подземных ходов была действительно закреплена канцелярским порядком; по крайней мере ей позволялось то, что другим запрещалось [решительно] наотрез. Намекнуть о монополии Северной Пчелы на политические новости и ежедневный выход считалось делом самым предосудительным. В это время Библиотека для чтения, Сын Отечества и Северная Пчела, братски соединённые, держали в блокаде всё, что им не потворствовало, и всякое издание, осмеливавшееся не принадлежать к этой фаланге, хлестали в три [кнута] конца. Литературная газета и Московский Вестник, где по временам появлялись протесты против этого литературно-коммерческого заговора, читались мало, разве когда Косичкин налагал свою тяжёлую руку на кого-либо из тогдашних диктаторов. Но вообще борьба была неравная, ибо тогда считалось делом обыкновенным наводить на противника подозрение в неблагонамеренности, вольнодумстве и прочих т. п. вещах… — предисловие 1864, опубликованное в 1884

С некоторого времени у журналистов вошло в обыкновение не обращать внимания на статьи, помещаемые в «Северной пчеле». Мы не можем одобрить этого равнодушия. Не должно позабывать, что сколь ни мало влияния производилось «Северною пчелою» на публику, — «Северная пчела» есть единственная в России политико-литературная газета, что «Северная пчела» есть единственный в России ежедневный листок, что статья, которая бы осталась незамеченного в книжке, сама бросается в глаза, когда напечатана на листке, что эту статью прочтёт и человек, выписывающий «Северную пчелу» лишь для политических известий, прочтёт невольно и литератор, потому что она попадётся ему под руку. Правда, с некоторого времени «Северная пчела» обленилась, уверенная в равнодушии своих читателей — не литераторов, полагаясь на свою единственность в нашей журналистике. Измождённая справедливыми упрёками других изданий, она живёт простою корректурною жизнию, но иногда исподтишка является на сцену её тактика, и в каком-нибудь углу листа пропалзывает статейка, которую нельзя читать без негодования и которую не должно оставлять без ответа.

Пушкин возмужал, Пушкин понял своё значение в русской литературе, понял вес, который имя его придавало изданиям, удостоиваемым его произведений; он посмотрел вокруг себя и был поражён печальною картиною нашей литературной расправы, — её площадною бранью, её коммерческим направлением, и имя Пушкина исчезло на многих, многих изданиях! Что было делать тогда литературным негоциантам? Некоторое время они продолжали свои похвалы, думая своим фимиамом умилостивить поэта. Но всё было тщетно! Пушкин не удостоивал их ни крупицею с роскошного стола своего, и негоцианты, зная, что в их руках находится исключительное право литературной жизни и смерти, решились испытать, нельзя ли им обойтись без Пушкина. И замолкли похвалы поэту. Замолкли когда же? Когда Пушкин издал «Полтаву» и «Бориса Годунова», два произведения, доставившие ему прочное, неоспоримое право на звание первого поэта России! Об них почти никто не сказал ни слова, и это одно молчание говорит больше, нежели все наши так называемые разборы и критики.

Тяжело признаться пред подписчиками, что Пушкин не участвует в том или другом издании, что он даже явно обнаруживает своё негодование против людей, захвативших в свои руки литературную монополию! Придумано другое: нельзя ли доказать, что Пушкин начал ослабевать, то есть именно с той минуты, как он перестал принимать участие в журналах этих господ? Доказать это было довольно трудно: «Полтава», «Борис Годунов», несметное множество мелких произведений, как драгоценные перлы, катались по всем концам святой Руси. Нельзя ли читателей приучить к этой мысли, намекая об ней стороною, с видом участия, сожаления?.. Над этим похвальным делом трудились многие, трудились прилежно и долго.

Если кто-нибудь в нашей литературе имеет право на голос, то это, без сомнения, Пушкин. Все даёт ему это право, и его поэтический талант, и проницательность его взгляда, и его начитанность, далеко превышающая лексиконные познания большей части наших журналистов, — ибо Пушкин не останавливался на своём пути, господа, как то случается часто с нашими литераторами: он, как Гёте и Шиллер, умеет читать, трудиться и думать; он — поэт — в стихах и бенедиктинец в своём кабинете; ни одно из таинств науки им не забыто, — и — счастливец! — он умеет освещать обширную массу познаний своим поэтическим ясновидением!

… нелепых и невежественных статьях Сенковского, которым Булгарин писал самые восторженные похвалы и сравнивал Сенковского с Гёте и Байроном. Булгарина же ставили в ряд с Вальтер Скоттом. Сенковский, плохо зная русский язык и беспрестанно употребляя полонизмы, хотел уверить, что он открыл новые законы русского языка. За это, однако ж, ему досталось от Греча, который хотя и был одним из издателей «Северной пчелы», но держал себя поодаль от её литературных дрязгов и далеко не одобрял хвастливой заносчивости поляков, захвативших тогда в руки почти все журналы и пользовавшихся особым покровительством, несмотря на всеобщее негодование. Многие были вполне убеждены, что всё погибнет, если у городских застав снимут шлахбаумы (о сём тогда уже шла речь), а равно если будет дозволена политическая газета кому-либо, кроме Булгарина или Сенковского.

Если бы «С. пчела» была даже отличною, учёною газетой, то и тогда для читателей вредно было бы всякой день слушать одного и того же критика, и решительно можно сказать, что до тех пор у нас не будет той благодетельной критики, которую некогда установил в Германии Лессинг, которая очистила дорогу для Шиллера и Гёте, которая способствует утверждению ясных понятий в науках и чистого вкуса в искусствах, пока у нас не будет по крайней мере двух или трёх литературно-критических газет.