Михаил Трофимович Каченовский

Михаи́л Трофи́мович Качено́вский (1 [12] ноября 1775 — 19 апреля [1 мая] 1842) — русский историк, переводчик, литературный критик, редактор-издатель журнала «Вестник Европы» (1805—1830, кроме 1808), ректор Московского университета, родоначальник «скептической школы» в российской историографии; академик Петербургской Академии наук (с 1841).

Михаил Трофимович Каченовский

Статья в Википедии

Произведения в Викитеке

Цитаты

Басня, сказывают, изобретена каким-то невольником, которой боялся простою истиною раздражить своего господина. Другие думают, что и свободной человек мог быть изобретателем басни: самолюбие, утверждают они, несравненно взыскательнее и вспыльчивее всякого тирана; чтобы не оскорбить его, надобно предлагать истину не иначе как под покрывалом аллегории. <…> На белом свете искони так ведётся, что в ком родилась охота напечатать и сдать книгопродавцам произведение своей музы, тот иногда признаёт неотъемлемым правом своим Папскую непогрешительность. <…> Басни г-на Крылова <…> читают с удовольствием, и кажется, перестанут читать разве тогда, когда все басни выдут из моды.

— «Новые басни Ивана Крылова»

	… [московская] публика очень полюбила лёгкое, остроумное, замысловатое и смелое перо ваше.
	— письмо Ф. В. Булгарину 31 декабря 1823

	… видим беспомощное состояние литературы, усилия партий водрузить свои знамёна на земле, которая не была возделываема их трудами. Законы словесности молчат при звуках журнальной полемики.
	— редакторское объявление

О Каченовском

См. эпиграммы на него в Викитеке

Перед судом ума сколь, Каченовский! жалок Талантов низкий враг, завистливый зоил. Как оный вечный огнь при алтаре весталок, Так втайне вечный яд, дар лютый адских сил, В груди несчастного неугасимо тлеет. На нём чужой успех, как ноша, тяготеет; Счастливца свежий лавр — колючий терн ему; Всегда он ближнего довольством недоволен И, вольный мученик, чужим здоровьем болен. <…> Пусть сей оценщик слов и в азбуке знаток Теребит труд ума с профессорских досок, Как поседевшая в углах архивы пыльной Мышь хартии грызёт со злостью щепетильной.

— Пётр Вяземский, «Послание к М. Т. Каченовскому», 1820

	Резким пером Каченовского владеет язык чистый и важный. Редко кто знает правила оного основательнее сего писателя.
	— Александр Бестужев, «Взгляд на старую и новую словесность в России», декабрь 1822

	Оное классическое лицо укоряет <…> в молодости: это давняя замашка! <…> Что ни говори, а подобные упрёки живо отзываются бессильною злобою и желчью пожилого педагога, который гневается, что ученики переросли учителей и что дарования первых процветают, когда слава других, как баснословное предание, ветшает с каждым днём.
	— Пётр Вяземский, «О литературных мистификациях…», март 1824

	… Каченовский всё имеет же какой-нибудь голос в литературе нашей и господствует над заднею частью нашей публичной публики.
	— Пётр Вяземский, письмо А. И. Тургеневу 5 мая 1824

	Этот нестерпимый Каченовский только тем и замечателен, что умеет отыскивать такие статьи и затрагивать такие вопросы, где в основании злость и бессильное желание уронить чью-нибудь славу.
	— Адам Мицкевич, слова в середине 1827

	Любопытная вещь. Г-н Каченовский, который восстановил против себя пушкинское поколение и сделался предметом самых жесточайших его преследований и напалков как литературный деятель и судия, в следующем поколении нашёл себе ревностных последователей и защитников как учёный, как исследователь отечественной истории.
	— Виссарион Белинский, «Литературные мечтания», декабрь 1834

Из всех тогдашних наших [московских] профессоров я должен упомянуть о Каченовском, как о человеке, стоявшем наравне с наукою своего времени и следившем за дальнейшими успехами. В курсе эстетики он был благоразумным эклектиком, исторически он открывал нам весь постепенный ход этой науки <…>. О Лессинге он говорил с восторгом и из отдельных замечаний его об отношениях поэзии и живописи умел извлекать общие истины изящного, которые были бы недоступны другому, привыкшему видеть в частных замечаниях одни частные правила. Его лекции были истинною философией изящного. В теории изящных искусств не было, по свойству самой науки, такого обширного поля, такого простора для его идей: это была наука, почти основанная только на опыте.

— Михаил Дмитриев, «Главы из воспоминаний моей жизни»

Александр Пушкин

	Не кстати Каченовского называют собакой, ежели же и можно так называть его, то собакой беззубой, которая не кусает, а мажет слюнями.
	— разговор в 1826—1827 по записи В. Щербакова

Приятно было бы нам приветствовать первые труды, первые успехи знаменитого пор редактора «Вестника Европы». <…> Светильник исторической его критики озарит <…> тундры области бытописаний, а законы словесности, умолкшие при звуках журнальной полемики, заговорят устами учёного редактора. Он не ограничит своих глубокомысленных исследований замечаниями о заглавном листе «Истории государства Российского» или даже рассуждениями о куньих мордках <…>. В критиках собственно литературных мы не будем слышать то брюзгливого ворчанья какого-нибудь старого педанта <…>. Если г. Каченовский, не написав ни одной книги, достойной некоторого внимания, не напечатав в течение 20 лет ни одной замечательной статьи, снискал, однако ж, себе бессмертную славу, то чего же должно нам ожидать от него, когда наконец он примется за дело не на шутку?

— «Отрывок из литературных летописей», март 1829

Несколько московских литераторов, <…> видя беспомощное состояние нашей словесности, <…> решились составить общество для распространения правил здравой критики Курганова и Тредьяковского и для удержания отступников и насмешников в границах повиновения и благопристойности. Г-н Трандафырь открыл заседание прекрасною речию, в которой трогательно изобразил он беспомощное состояние нашей словесности, недоумение наших писателей, подвизающихся во мраке, не озарённых светильником критики г-на Трандафырина.

— <Несколько московских литераторов…>, март 1829