Михаил Трофимович Каченовский

русский историк, переводчик, литературный критик, издатель, ректор Императорского Московского университета, академик

Михаи́л Трофи́мович Качено́вский (1 [12] ноября 1775 — 19 апреля [1 мая] 1842) — русский историк, переводчик, литературный критик, редактор-издатель журнала «Вестник Европы» (1805—1830, кроме 1808), ректор Московского университета, родоначальник «скептической школы» в российской историографии; академик Петербургской Академии наук (с 1841).

Михаил Трофимович Каченовский
Статья в Википедии
Произведения в Викитеке

Цитаты

править
  •  

Басня, сказывают, изобретена каким-то невольником, которой боялся простою истиною раздражить своего господина. Другие думают, что и свободной человек мог быть изобретателем басни: самолюбие, утверждают они, несравненно взыскательнее и вспыльчивее всякого тирана; чтобы не оскорбить его, надобно предлагать истину не иначе как под покрывалом аллегории. <…> На белом свете искони так ведётся, что в ком родилась охота напечатать и сдать книгопродавцам произведение своей музы, тот иногда признаёт неотъемлемым правом своим Папскую непогрешительность. <…>
Басни г-на Крылова <…> читают с удовольствием, и кажется, перестанут читать разве тогда, когда все басни выдут из моды.[1]

  — «Новые басни Ивана Крылова»
  •  

… [московская] публика очень полюбила лёгкое, остроумное, замысловатое и смелое перо ваше.[2]

  — письмо Ф. В. Булгарину 31 декабря 1823
  •  

… видим беспомощное состояние литературы, усилия партий водрузить свои знамёна на земле, которая не была возделываема их трудами. Законы словесности молчат при звуках журнальной полемики.[3][4]

  — редакторское объявление

О Каченовском

править
См. эпиграммы на него в Викитеке
  •  

Перед судом ума сколь, Каченовский![К 1] жалок
Талантов низкий враг, завистливый зоил.
Как оный вечный огнь при алтаре весталок,
Так втайне вечный яд, дар лютый адских сил,
В груди несчастного неугасимо тлеет.
На нём чужой успех, как ноша, тяготеет;
Счастливца свежий лавр — колючий терн ему;
Всегда он ближнего довольством недоволен
И, вольный мученик, чужим здоровьем болен. <…>
Пусть сей оценщик слов и в азбуке знаток
Теребит труд ума с профессорских досок,
Как поседевшая в углах архивы пыльной
Мышь хартии[К 2] грызёт со злостью щепетильной.[7]

  Пётр Вяземский, «Послание к М. Т. Каченовскому», 1820
  •  

Резким пером Каченовского владеет язык чистый и важный. Редко кто знает правила оного основательнее сего писателя.

  Александр Бестужев, «Взгляд на старую и новую словесность в России», декабрь 1822
  •  

Оное классическое лицо укоряет <…> в молодости: это давняя замашка! <…> Что ни говори, а подобные упрёки живо отзываются бессильною злобою и желчью пожилого педагога, который гневается, что ученики переросли учителей и что дарования первых процветают, когда слава других, как баснословное предание, ветшает с каждым днём.

  — Пётр Вяземский, «О литературных мистификациях…», март 1824
  •  

… Каченовский всё имеет же какой-нибудь голос в литературе нашей и господствует над заднею частью нашей публичной публики.

  — Пётр Вяземский, письмо А. И. Тургеневу 5 мая 1824
  •  

Этот нестерпимый Каченовский только тем и замечателен, что умеет отыскивать такие статьи и затрагивать такие вопросы, где в основании злость и бессильное желание уронить чью-нибудь славу.[8]

  Адам Мицкевич, слова в середине 1827
  •  

Любопытная вещь. Г-н Каченовский, который восстановил против себя пушкинское поколение и сделался предметом самых жесточайших его преследований и напалков как литературный деятель и судия, в следующем поколении нашёл себе ревностных последователей и защитников как учёный, как исследователь отечественной истории.

  Виссарион Белинский, «Литературные мечтания», декабрь 1834
  •  

Из всех тогдашних наших [московских] профессоров я должен упомянуть о Каченовском, как о человеке, стоявшем наравне с наукою своего времени и следившем за дальнейшими успехами. В курсе эстетики он был благоразумным эклектиком, исторически он открывал нам весь постепенный ход этой науки <…>. О Лессинге он говорил с восторгом и из отдельных замечаний его об отношениях поэзии и живописи умел извлекать общие истины изящного, которые были бы недоступны другому, привыкшему видеть в частных замечаниях одни частные правила. Его лекции были истинною философией изящного. В теории изящных искусств не было, по свойству самой науки, такого обширного поля, такого простора для его идей: это была наука, почти основанная только на опыте.[9]

  Михаил Дмитриев, «Главы из воспоминаний моей жизни»
  •  

Не кстати Каченовского называют собакой, ежели же и можно так называть его, то собакой беззубой, которая не кусает, а мажет слюнями.[10]

  разговор в 1826—1827 по записи В. Щербакова
  •  

Приятно было бы нам приветствовать первые труды, первые успехи знаменитого пор редактора «Вестника Европы». <…> Светильник исторической его критики озарит <…> тундры области бытописаний, а законы словесности, умолкшие при звуках журнальной полемики, заговорят устами учёного редактора. Он не ограничит своих глубокомысленных исследований замечаниями о заглавном листе «Истории государства Российского»[11] или даже рассуждениями о куньих мордках[12] <…>. В критиках собственно литературных мы не будем слышать то брюзгливого ворчанья какого-нибудь старого педанта <…>.
Если г. Каченовский, не написав ни одной книги, достойной некоторого внимания, не напечатав в течение 20 лет ни одной замечательной статьи, снискал, однако ж, себе бессмертную славу[К 3], то чего же должно нам ожидать от него, когда наконец он примется за дело не на шутку?

  «Отрывок из литературных летописей», март 1829
  •  

Несколько московских литераторов, <…> видя беспомощное состояние нашей словесности, <…> решились составить общество для распространения правил здравой критики Курганова и Тредьяковского[К 4] и для удержания отступников и насмешников в границах повиновения и благопристойности.
Г-н Трандафырь[13] открыл заседание прекрасною речию, в которой трогательно изобразил он беспомощное состояние нашей словесности, недоумение наших писателей, подвизающихся во мраке, не озарённых светильником критики г-на Трандафырина.

  — <Несколько московских литераторов…>, март 1829

Комментарии

править
  1. Каченовский перепечатал «Послание», снабдил его ироничными примечаниями, так, к первой строке: «Благодарность издателям „Сына отечества“! Поставив запятую и знак восклицательный, они отвели ругательство от меня я подозрение в дурном умысле г-на Вяземского, которого выспренный гений, презирающий правила и грамматики и синтаксиса, легко мог просмотреть ничтожные знаки препинания»[5][6].
  2. Здесь: рукописи, манускрипты.
  3. Литераторы высмеивали «Вестник Европы» и его.
  4. Т. е. устаревшей[13].

Примечания

править
  1. Вестник Европы. — 1812. — Ч. LXI. — № 4.
  2. Из архива Ф. В. Булгарина // Русская старина. — 1903. — Т. 116. — № 12. — С. 608.
  3. Вестник Европы. — 1828. — № 18 (сентябрь).
  4. [Н. А. Полевой]. Новости и перемены в русской журналистике на 1829 год // Московский телеграф. — 1828. — Ч. XXIII. — № 20. — С. 491.
  5. Вестник Европы. — 1821. — Т. CXVI. — № 2. — С. 98.
  6. В. С. Спиридонов. Примечания // Белинский В. Г. Полное собрание сочинений в 13 т. Т. VIII. — М.: Издательство Академии наук СССР, 1955. — С. 696.
  7. Сын отечества. — 1821. — Ч. 67. — № 2. — С. 76-81.
  8. К. А. Полевой. Записки о жизни и сочинениях Николая Алексеевича Полевого // В. Н. Орлов. Николай Полевой. Материалы по истории русской литературы и журналистики тридцатых годов. — Л., 1934. — С. 210.
  9. Е. О. Ларионова. Примечания // Пушкин в прижизненной критике, 1828—1830. — СПб.: Государственный Пушкинский театральный центр, 2001. — С. 401.
  10. Сочинения А. С. Пушкина / под ред. П. А. Ефремова. Т. VIII. — СПб.: издание А. С. Суворина, 1905. — С. 110-1.
  11. Каченовский. [Рец.] на предисловие к «Истории» Карамзина // Вестник Европы. — 1819. — №№ 2—6.
  12. Каченовский. О бельих лобках и куньих мордках // Вестник Европы. — 1828. — № 13.
  13. 1 2 Ю. Г. Оксман. Примечания // А. С. Пушкин. Собрание сочинений в 10 томах. Т. 6. Критика и публицистика. — М.: ГИХЛ, 1962. — С. 534.