Урсула Крёбер Ле Гуин

Урсула Крёбер Ле Гуин (англ. Ursula Kroeber Le Guin; 21 октября 1929, Беркли, США — 22 января 2018, Портленд, США) — известная американская писательница-фантаст и литературный критик.

Урсула Крёбер Ле Гуин

Статья в Википедии

Медиафайлы на Викискладе

Цитаты

	Англия — хорошая страна для интровертов; у них есть место в обществе для интроверта, которого нет в Соединённых Штатах.
	England is a good country for introverts; they have a place in society for the introvert, which the United States has not.
	— письмо из Англии, 1969

	<В 60-х годах я стала частью поколения нф>, не заинтересованного в покорении пространства или звездопроходчестве, но, использующего эту форму как прекрасное поле для новых, исправленных, метафор, которыми можно играть бесконечно, как музыкант с сонатой.
	<In the 60s I became part of a generation> not interested in space conquest or wiring, but using the form as a wonderful box of fixed metaphors you can play with endlessly, like a musician with a sonata.

В искусстве сделать «достаточно хорошо» — недостаточно хорошо.

Величайшая проблема религии заключается в том, что сегодня ей приходится быть мистической и воинственной одновременно.

Если научная фантастика — это мифология современной технологии, то этот миф очень трагичен.

Если ты хочешь, чтобы твои произведения воспринимали всерьёз, не выходи замуж, не имей детей и, самое главное, не умирай. А если тебе всё же придётся — покончи жизнь самоубийством. Это всех устроит.

Если хочешь прыгнуть в бездну, поднимись сначала как можно выше.

Зерно лучше всего прорастает в дерьме.

Каждая вещь, доведённая до предела, становится невыносимо тягостной, если не канцерогенной.

	Как писатель-фантаст, я не говорю посланиями. Я говорю историями. Конечно, моя история что-то означает, но если вы хотите знать что, вы должны спрашивать в терминах, соответствующих повествованию. Такие термины как послание соответствуют разъяснительным или методическим письмам, проповедям — отличным от языка вымысла. Представление о том, что история содержит некое послание предполагает, что она может быть сокращена до нескольких абстрактных слов, аккуратно сведённых в школьный или институтский экзамен или бойкий критический обзор.
	As a fiction writer, I don't speak message. I speak story. Sure, my story means something, but if you want to know what it means, you have to ask the question in terms appropriate to storytelling. Terms such as message are appropriate to expository writing, didactic writing, and sermons—different languages from fiction. The notion that a story has a message assumes that it can be reduced to a few abstract words, neatly summarized in a school or college examination paper or a brisk critical review.
	— «Послание о послании», 2005

	Конечно, это очень просто — писать для детей. Так же просто, как воспитывать их. — ошибочный перевод Душенко «bringing them up» — «рожать их»
	Sure, it's simple, writing for kids. Just as simple as bringing them up.

Космос оказался гораздо больше, чем нам бы хотелось. — 2012; вариант распространённой мысли

Любовь не положена перед тобой, как камень. Её нужно сотворить. Как хлеб, её надо выпекать каждый день, чтобы она всегда была свежей.

Любое политическое или научное течение, объявляющее себя голосом здравомыслия, — это игра в бога, а за это надлежит шлёпать и ставить в угол.

Люди, которые отрицают существование драконов, как правило, бывают пожираемы ими изнутри.

Может ли совершенно здоровый человек жить в этом мире и не рехнуться?

Меня раздражает одно: прежде чем мы уничтожим себя, мы уничтожим планету.

Нам нравится думать, будто мы живём при солнечном свете; но половина мира всегда в темноте; и фантазия, как и поэзия, говорит на языке ночи.

Никогда не имей дело с тем, от кого ты хоть раз слышал «я же тебе говорил».

Самое важное — это не результат поиска, а сам поиск. Правда должна открываться понемногу. Если тебе предоставить её целиком, ты можешь просто не принять её.

Самые важные вопросы ты должен задать себе сам.

Так трудно быть религиозной, если знаешь, что вера и бог находятся у религии в заложниках.

	Тень — другая сторона нашей психики, это тёмный брат сознательного разума. Это Каин, Калибан, монстр Франкенштейна, мистер Хайд. Это Вергилий, проведший Данте через ад, друг Гильгамеша Энкиду, враг Фродо Голлум. Это доппельгангер. Это серый брат Маугли; оборотень; волк, медведь, тигр тысячи народных сказок; это змей, Люцифер. Тень стоит на пороге между сознательным и бессознательным разумом, и мы встретим её в наших снах, как сестру, брата, друга, зверя, чудовище, врага, руководителя. — вариант распространённой в психологии мысли
	The shadow is on the other side of our psyche, the dark brother of the conscious mind. It is Cain, Caliban, Frankenstein's monster, Mr. Hyde. It is Virgil who gioded Dante through hell, Gilgamesh's friend Enkidu, Frodo's enemy Gollum. It is the Doppleganger. It is Mowgli's Grey Brother; the wereworlf; the wolf, the bear, the tiger of a thousand folktales; it is the serpent, Lucifer. The shadow stands on the threshold between conscious and unconscious mind, and we meet it in our dreams, as sister, brother, friend, beast, monster, enemy, guide.
	— «Ребёнок и тень», 1975

корр.: У вас есть свой взгляд на то, что припасло будущее человечеству? — Беды. (Это чрезвычайно надёжный ответ, говоря так, невозможно ошибиться).

У вечности нет сюрпризов для нетерпеливых.

Успех — это всегда чьё-то поражение.

Утро наступит в любом случае — даже если ты забудешь завести будильник.

Фантастика — один из старейших жанров литературы, прочно завоевавший своё место в сердцах людей. И несмотря на то, что она постоянно рождает новые стили и формы, это не меняет конечной сути. Те, кто видит в ней один сплошной вымысел, на самом деле всего лишь боятся свободы, которую она даёт. В пользу фантастики говорит то, что она понятна и доступна детям, ведь они, в отличие от взрослых, не стесняются раскрепостить своё воображение.

О себе

Моё воображение часто заставляет меня чувствовать себя дурой: оно дарит мне новые миры и изгоняет меня из них.

Моё детство было таким, что называют «счастливым». Мои родители были любящими, добрыми и умными. Для меня второй мамой была моя двоюродная бабушка. Я могла подражать трём моим братьям (ну и «бороться» с младшими из них). И каждый в семье был рад тому, что я была девочкой. Это сделало меня способной радоваться тому, что я женщина. Мой отец был профессором университета и мы всегда были обеспечены, даже во время «Великой депрессии» 30-х годов. Мы жили в Беркли, в красивом доме из красного дерева, а летом переселялись на старое ранчо среди холмов долины Напа. Я ходила в обычную школу, где получила хорошее образование (хотя я была застенчивой и много пропускала в средних классах, а три года в старших классах были социальным испытанием). В нашем доме всегда было полно народу, много разговоров и дискуссии на самые разные темы, кругом были книги, музыка и рассказы. Мыслительный процесс никогда не прекращался… Я выросла, чтобы думать, спрашивать и радоваться. Во время Второй мировой войны все мои братья ушли на фронт, и лето в Долине было одиноким — только я и мои родители в старом доме. Тогда ещё не было телевидения, и мы включали радио и слушали военные новости. Эти летние месяцы одиночества и тишины, блуждания по холмам, когда нет компании, «нечего делать», были для меня очень важны. Кажется, именно тогда я начала заниматься своей душой.

My childhood was what is called “happy.” My parents were loving, kind, and intelligent; I had an extra mother in my great-aunt; I had three big brothers to tag around after (and to have fights with the youngest of them); and everybody in the family was glad I was a girl, which made me able to be glad to be a woman, eventually. My father was a university professor and we were well off, even during the Depression. We lived in a beautiful redwood house in Berkeley and summered on an old ranch in the hills of the Napa Valley. I went to public schools, where I got a good education (although I was shy and malingered a good deal in grade school; and high school was three years of social torture.) There were lots of visitors, lots of talk and argument and discussion about everything, lots of books around, lots of music and storytelling. The life of the mind can be a very lively one. I was brought up to think and to question and to enjoy. During the Second World War my brothers all went into service and the summers in the Valley became lonely ones — just me and my parents in the old house. There was no TV then; we turned on the radio once a day to get the war news. Those summers of solitude and silence, a teenager wandering the hills on my own, no company, “nothing to do,” were very important to me. I think I started making my soul then.

Раньше я постоянно использовала этот ублюдочный знак — точку с запятой; например, так; одна точка с запятой шла после другой точки с запятой — а потом ещё и ещё.

У меня нет никаких суеверий, но если можно посчитать суеверием нижеследующее, то вот пожалуйста: когда я пишу роман, я всегда опасаюсь, что умру до того, как он будет закончен. Этого уже не произошло 21 раз, но когда-то, разумеется, случится наверняка, так что... — 2007

	Я выросла такой же нерелигиозной, как заяц.
	I raised as irreligious as a jackrabbit.

Я живу в кошмаре, от которого время от времени я пробуждаюсь в снах. — фраза в русле представления о майе

Я не более одинока, чем тот сумасшедший у пруда, который смеётся так громко, потому что думает, будто он один.

Я не очень люблю писать эссе <…>: большинство моей нон-фикшн пишется, когда я прохлаждаюсь в ожидании рассказа или стиха. Они действительно доставляют некую удовлетворённость, но никогда — настоящее удовольствие, которое я незамедлительно получаю от рассказов или стихов.

	Я получаю извращённое удовольствие в том, что называю себя феминисткой.
	I take a perverse pleasure in calling myself a feminist.

	Я сделала сознательный выбор сделать большинство своих персонажей людьми с цветной кожей. У меня шли бесконечные бои с отделами, заведовавшими обложками. Постепенно люди на них потемнели — это заняло так много времени. — 2005, парафраз из интервью 2004 года
	I made a conscious choice to make most of my characters people of colour. I've had endless battles with cover departments. Gradually the people on the books are darkening — it's taken that long.

О других людях

	В книгах Дика нет героев, но есть героика. Эти книги заставляют вспомнить Диккенса: единственные, настоящие вещи на этом свете — это честность, постоянство, доброта и терпение обычных людей. — 1996
	There are no heroes in Dick's books, but there are heroics. One is reminded of Dickens: what counts is the honesty, constancy, kindness and patience of ordinary people.

	Типичный американский джентльмен Джемс, кажущийся сегодня столь мягким, столь наивно интеллигентным, — взгляните, как часто употребляет он уничижительное местоимение «мы» («нас», «наше»), как бы скромно предполагая несомненное равенство с собой любого из своих читателей, — был, есть и навсегда останется носителем истинного философского радикализма. — перевод: В. Е. Старожилец, 1998
	— предисловие к «Тем, кто покидают Омелас»

	Значительная часть произведений К. С. Льюиса — просто апология христианства, полная ненависти и презрения к людям, не согласным с ней. Разделение на добро и зло отличается от точки зрения Толкина, у которого злые существа — всего лишь метафора зла в нашей жизни; он никогда не бросает людей во тьму внешнюю, как любил делать Льюис.
	… much of CS Lewis simply Christian apologia, full of hatred and contempt for people who didn't agree. The division into good and evil was different from Tolkien, where evil beings are only a metaphor for the evil in our lives; he never casts people into the outer darkness as Lewis enjoyed doing.

Когда так много взрослых критиков писали по поводу «невероятной оригинальности» первой книги о Гарри Поттере, я прочитал её, чтобы выяснить, из-за чего была суета, и осталась в некотором недоумении: она оказалась оживлённой детской фантазией, которая пересекается со «школьным романом», хорошее чтиво для своей возрастной группы, но стилистически обычное, творчески производное, а этически довольно подлое. — интервью The Guardian, 2004

When so many adult critics were carrying on about the "incredible originality" of the first Harry Potter book, I read it to find out what the fuss was about, and remained somewhat puzzled; it seemed a lively kid's fantasy crossed with a "school novel", good fare for its age group, but stylistically ordinary, imaginatively derivative, and ethically rather mean-spirited.

	Джоан Роулинг <…> имеет множество достоинств, но оригинальности нет ни в одной из книг о Поттере. Что огорчает. — 2005
	J. Rowling <…> has many virtues, but originality isn't one of them. That hurt."

	«Флаш» Вирджинии Вулф <…>. Полезная штука для тех, кто хочет видеть глазами, отличными от наших собственных. — 2011
	Virginia Woolf['s] <…> Flush <…>. Useful stuff, for those who like to see through eyes other than our own.

	Одиночество и есть колдовство, одиночество сильней всякого колдовства. В сущности, это не противоречит законам Природы. — перевод: Нора Галь, 1980
	— «Апрель в Париже», 1962

Из художественных произведений

Миру с его государствами, армиями, заводами и великими Вождями музыка говорит: «Всё это неуместно», — а страждущему человеку она, уверенная в себе и нежная, как истинное божество, шепчет: «Слушай». Ибо быть спасённым — не самое главное. Музыка ничего не спасает. Милосердная и одновременно равнодушная она отвергает и разрушает любые убежища, стены любых домов, построенных людьми для себя, чтобы люди эти смогли увидеть небо! — перевод: И. А. Тогоева, 1997

— «An die Musik» (сб. «Рассказы об Орсинии», 1976)

Он потянулся к ней, и она бросилась ему на шею; они сжали друг друга в объятиях. Он хотел было что-то сказать, но долгое время не мог вымолвить ни слова. «Ты знаешь, что я хочу тебя, что ты нужна мне, что больше для меня ничего на свете не существует, что больше у меня ничего и нет...» Он заикался, и она, отталкивая его, отвергая эту его нужду в ней, твердила: «Нет, нет, нет, нет», — но сама всё сильнее прижималась к нему. — перевод: И. А. Тогоева, 1997

— «Ночные разговоры», 1961 (сб. «Рассказы об Орсинии»)

	... зло банально, а боль ужасающе скучна.
	... banality of evil and the terrible boredom of pain.
	— «Те, кто покидают Омелас», 1973

О Ле Гуин

см. также Категория:Литература об Урсуле Ле Гуин

	Она остроумна, сильна, решительна и чутка, мудра, знающа, спокойна и наэлектризованна, она как серафим, милостива, сангвинична и здравомысляща. Без ущерба для лучших проявлений женственности, которая доминирует в группе не таких уж незначительных сильных сторон её личности; это Урсула Ле Гуин, и в качестве модели она, я уверен, является образцом для подражания либератионисток. Короче говоря, она как динамит.
	She is witty, strong, emphatic and empathic, wise, knowledgeable, easygoing and electric, seraphic, gracious, sanguine and sane. Without sacrificing the finest scintilla of femininity she dominates a group with her not inconsiderable strengths as an individual; it is Ursula Le Guin, as a model, I'm sure, women's liberationists are most striving to emulate. In short, she's dynamite.
	— Харлан Эллисон, предисловие к 1-му изданию романа «Слово для «леса» и «мира» одно», 1972

Творчество Урсулы Ле Гуин <…> полностью подтверждает тезис о реализме фантастики. <…> Урсула Ле Гуин внесла в «галактическую историю» существенные поправки, разорвав кольцо замкнутых циклов. В противовес моделям технократических обществ, переносящим в дали грядущего социальные институты, экономику, психологию, предрассудки давно минувших эпох, она конструирует модели миров, способных к гармоническому развитию. При этом ломка метафизических схем сопровождается у неё овладением диалектическим мышлением. <…> Переориентация с «твёрдых» наук на общественные открыла бездну новых возможностей, но никто из американских фантастов не сумел ими так широко воспользоваться, не исследовал их так всесторонне и с такой впечатляющей силой, как Урсула Ле Гуин, писательница яркого дарования, смелой и независимой мысли, создающая по законам научной логики самобытные, сложные, эволюционирующие миры, имеющие выход в историю будущего.

— Евгений Брандис, «Миры Урсулы Ле Гуин», 1980

	Собственно, все герои Урсулы Ле Гуин ищут в лабиринте своей души <…> понимание цели жизни.
	— Ирина Тогоева, «О Ястребе, Ясене, Холме и Мече — об истинных именах и великих магах», 1993

Писательница не столько выдумывает мир своих героев, сколько живёт там сама, плетя кружево художественного повествования из деталей этого обретённого ею мира, из существующих в этом мире философских и религиозных учений, мифологий, биологических и исторических особенностей развития жизни. Впрочем, можно, наверное, обнаружить и нечто связующее все произведения воедино. В удивительно разнообразных по форме фантастических романах и рассказах Ле Гуин есть определённое типологическое сходство: герой (или герои), попадая в отличный от его собственного мир — на другую планету, в иное временное измерение, в сказочную действительность, всегда несёт двойную ответственность: за себя и других, за свой мир и за чужой, потому что миры эти при всей противопоставленности непременно являются нерасторжимыми частями единого целого — мира людей.

— Ирина Тогоева, «Суть воображения — правда», 1993

	... основные принципы оригинальной философии Ле Гуин — уникальное сочетание восточного даосизма, диалектики, структурной лингвистики, юнговских архетипов и западного либерализма, — органично вплетённой в литературный контекст и, подобно фрагментам голограммы, отражающейся в каждом отдельном элементе повествования.
	— Вл. Гаков, «Энциклопедия фантастики. Кто есть кто», 1995

	<В своих работах> она в высшей степени здравомыслящая, гуманная, обеспокоенная, но <склонна> к фатальному отсутствию риска. [поздний комментарий] Хотя последнее, возможно, — преувеличение,.. <…> Разве уверенность в себе справедливо причисляется к изъянам?
	She is eminently sane, humanitarian, concerned <in her works but averse> went on to lament a "fatal lack of risk. [...] This may be overstatement,.. <…> But can self-confidence justly be evidenced as a flaw?
	— Джон Клют

	Как и одна или две других крупнейших фигуры НФ, Ле Гуин глубоко вежлива. Кажется, при встречах с людьми она ожидает, или, может, просто надеется, что чему-нибудь научится при этом. Она <…> не отражает мир, <она> поглощают его.
	Like one or two other SF figures of unassailable stature, Le Guin is deeply courteous. She seems to meet people in the expectation, or maybe simply the hope that she will learn from the encounter. She <…> do not reflect the world; <she> absorb it.
	— Джон Клют, «Science Fiction: A Visual Encyclopedia», 1995

	Ле Гуин — квинтэссенция американского писателя, <…> для которого поиски Царства мира непрерывны.
	Le Guin is a quintessentially American writer, <…> for whom the quest for the Peaceable Kingdom is ongoing.
	— Маргарет Этвуд

Статьи о произведениях

• см. Категория:Произведения Урсулы Ле Гуин