Маугли

Ма́угли (англ. Mowgli) — цикл из 8 рассказов Редьярда Киплинга, входящих в «Книгу джунглей» и «Вторую книгу джунглей», и заглавный их персонаж. «Братья Маугли», «Охота Каа», «Тигр! Тигр!» написаны по мотивам рассказа «В лесах Индии» и вошли в первую книгу, остальные 5 — во вторую. «Все рассказы о Маугли» (All the Mowgli Stories) вышли отдельным изданием в 1933 году.

Маугли

Статья в Википедии

Медиафайлы на Викискладе

Новости в Викиновостях

Цитаты

	Из всех колёс государственной службы, которые вращаются индийским правительством, нет ни одного более важного, чем колесо лесного департамента. — вышел в авторском сборнике «Многие помыслы» (1893), в «Книги джунглей» не включался; перевод: В. Погодина, 1991
	Of the wheels of public service that turn under the Indian Government, there is none more important than the Department of Woods and Forests.
	— «В лесах Индии» (In the Rukh)

Как страх пришёл в джунгли

How Fear Came (to the Jungle) или «Странная сказка джунглей» (A Strange Tale of the Jungle), 1894

Пруд пересох, ручей зачах — Всех породнил единый страх: Без сил, в горячке и в пыли, Мы вместе к берегу пришли. Одной сведённые бедой, Мы жаждой мучимся одной. Лежит олень, и знает он, Что тем же страхом волк смирён. И равнодушно смотрит бык На смертоносный волчий клык. Пруд пересох, ручей зачах — Нас примирил единый страх. Но туча приплывёт — и вот Дождь Перемирие прервёт. — перевод: М. Д. Яснов, 1991

The stream is shrunk—the pool is dry, And we be comrades, thou and I; With fevered jowl and dusty flank Each jostling each along the bank; And by one drouthy fear made still, Forgoing thought of quest or kill. Now 'neath his dam the fawn may see, The lean Pack-wolf as cowed as he, And the tall buck, unflinching, note The fangs that tore his father's throat. The pools are shrunk—the streams are dry, And we be playmates, thou and I, Till yonder cloud—Good Hunting!—loose The rain that breaks our Water Truce.

	Закон джунглей, который много старше всех других законов на земле, предвидел почти все случайности, какие могут выпасть на долю Народа Джунглей, и теперь в этом Законе есть всё, что могли дать время и обычай. <…> Закон подобен цепкой лиане: он хватает всякого и никому от него не уйти.
	The Law of the Jungle—which is by far the oldest law in the world—has arranged for almost every kind of accident that may befall the Jungle People, till now its code is as perfect as time and custom can make it. <…> the Law was like the Giant Creeper, because it dropped across every one’s back and no one could escape.

	… дикобраз Икки [спросил]: <…> — Можно ли ещё нырять в глубоком омуте под Пчелиной Скалой, Маленький Брат? — Нет. Глупая вода вся ушла куда-то, а я не хочу разбить себе голову, — сказал Маугли, который был уверен, что знает не меньше пяти дикобразов, вместе взятых. — Тебе же хуже: в маленькую трещину могло бы войти сколько-нибудь ума.
	… Ikki, the Porcupine, [said]: <…> “Is there any more diving into the deep rock-pool below the Bee-Rocks, Little Brother?” “No. The foolish water is going all away, and I do not wish to break my head,” said Mowgii, who, in those days, was quite sure that he knew as much as any five of the Jungle People put together. “That is thy loss. A small crack might let in some wisdom.”

… Багира [сказал]: <…> — Я теперь ем черепах, ловлю лягушек. Нгайя! Хорошо бы мне выучиться жевать ветки! — Нам бы тоже очень этого хотелось, о-очень! — проблеял молоденький оленёнок, который народился только этой весной и не одобрял старых порядков. Как ни плохо было Народу Джунглей, но даже слон Хатхи невольно улыбнулся, а Маугли, который лежал в тёплой воде, опираясь на локти, громко расхохотался и взбил ногами пену. — Хорошо сказано, Маленькие Рожки! — промурлыкал Багира. — Когда Перемирие кончится, это будет зачтено в твою пользу. — И он зорко посмотрел в темноту, чтобы узнать оленёнка при встрече.

… Bagheera [said]: <…> “I am an eater of turtles—a fisher of frogs. Ngaayah! Would I could get good from chewing branches!” “We wish so, very greatly,” bleated a young fawn, who had only been born that spring, and did not at all like it. Wretched as the Jungle People were, even Hathi could not help chuckling; while Mowgli, lying on his elbows in the warm water, laughed aloud, and beat up the scum with his feet. “Well spoken, little bud-horn,” Bagheera purred. “When the Truce ends that shall be remembered in thy favour,” and he looked keenly through the darkness to make sure of recognising the fawn again.

Закон джунглей

The Law of the Jungle, 1895; перевод: Василий Бетаки, 1991

Закон, как лиана вокруг ствола, обвился вокруг всего <…>. Для себя, для волчат, для самки бей добычу, но проклят тот, Кто убьёт для забавы, и паче — кто человека убьёт! Если ограбишь слабого — всё до конца не съедай: Жадности стая не любит: рожки да ножки отдай! <…> За возраст, за мудрость, за силу, за четыре крепких клыка Во всем, что Закон не предвидел, закон — приказ Вожака! Вот вам 3аконы Джунглей. Все их — не счестъ никому Но сердце Закона, и лапа Закона, и зубы Закона — в одном: повинуйся ему!

As the creeper that girdles the tree-trunk the Law runneth forward and back <…>. Ye may kill for yourselves, and your mates, and your cubs as they need, and ye can; But kill not for pleasure of killing, and seven times never kill Man. If ye plunder his Kill from a weaker, devour not all in thy pride; Pack-Right is the right of the meanest; so leave him the head and the hide. <…> Because of his age and his cunning, because of his gripe and his paw, In all that the Law leaveth open, the word of the Head Wolf is Law. Now these are the Laws of the Jungle, and many and mighty are they; But the head and the hoof of the Law and the haunch and the hump is—Obey!

Нашествие джунглей

Letting in the Jungle, 1894

	В травах густых и в ползучих лианах Джунгли их скроют от глаз, Чтоб даже запаха тварей поганых Не оставалось у нас! Жирную землю под их алтарями Начисто смоет вода, Станут олени бродить их полями — Их не спугнут никогда, Станут жилища немыми камнями, И никто не вернётся сюда! — С. А. Степанов
	Veil them, cover them, wall them round— Blossom, and creeper, and weed— Let us forget the sight and the sound, The smell and the touch of the breed! Fat black ash by the altar-stone, Here is the white-foot rain, And the does bring forth in the fields unsown, And none shall affright them again; And the blind walls crumble, unknown, o’erthrown, And none shall inhabit again!

Хатхи и его три сына появились, как всегда, без единого звука. Речной ил ещё не высох на их боках, и Хатхи задумчиво дожёвывал зелёное банановое деревцо, которое вырвал бивнями. Но каждое движение его громадного тела говорило Багире, которая понимала всё с первого взгляда, что не Хозяин Джунглей пришёл к мальчику-волчонку, а пришёл тот, кто боится, к тому, кто не боится ничего.

Hathi and his three sons had arrived, in their usual way, without a sound. The mud of the river was still fresh on their flanks, and Hathi was thoughtfully chewing the green stem of a young plantain-tree that he had gouged up with his tusks. But every line in his vast body showed to Bagheera, who could see things when he came across them, that it was not the Master of the Jungle speaking to a Man-cub, but one who was afraid coming before one who was not.

Рыжие собаки

Red Dog или «Хорошая охота» (Good Hunting), 1895

Ради наших ночей, ради лунных лучей, ради бега и острого зренья, Ради доброй охоты и веры в себя, ради хитрости и уменья, Ради запахов утра, исчезающих с первой росою, И броска сквозь туман за добычей лесною, Ради зова друзей, торопящих: «Скорей!…» — чтоб загнать изнурённую лань, Ради риска ночного и ража, Ради сладкого сна после пира в рассветную рань — Ради этого стая сбивается наша: Насмерть встань! — перевод: М. Д. Яснов, 1991

For our white and our excellent nights—for the nights of swift running, Fair ranging, far seeing, good hunting, sure cunning! For the smells of the dawning, untainted, ere dew has departed! For the rush through the mist, and the quarry blind-started! For the cry of our mates when the sambhur has wheeled and is standing at bay, For the risk and the riot of night! For the sleep at the lair-mouth by day, It is met, and we go to the fight. Bay! O Bay!

	Это было то, что в джунглях зовётся «пхиал», — вой, который издаёт шакал, когда охотится вместе с тигром или когда начинается большая охота. Представьте себе ненависть, смешанную с торжеством, страхом и отчаянием и пронизанную чем-то вроде насмешки, и вы получите понятие о пхиале, который разносился над Вайнгангой, поднимаясь и падая, дрожа и замирая.
	It was what they call in the Jungle the pheeal, a hideous kind of shriek that the jackal gives when he is hunting behind a tiger, or when there is a big killing afoot. If you can imagine a mixture of hate, triumph, fear, and despair, with a kind of leer running through it, you will get some notion of the pheeal that rose and sank and wavered and quavered far away across the Waingunga.

	Он презирал и ненавидел Диких Собак за то, что от них пахло не так, как от волков, и за то, что они жили в пещерах, а главное, за то, что у них между пальцами растёт шерсть, тогда как у Маугли и у его друзей ноги гладкие.
	He despised and hated them because they did not smell like the Free People, because they did not live in caves, and, above all, because they had hair between their toes while he and his friends were clean-footed.

	Больше всего на свете Маугли любил «дёргать Смерть за усы», как говорил он сам, и давать джунглям почувствовать, что он здесь хозяин.
	There was nothing Mowgli liked better than, as he himself said, “to pull the whiskers of Death,” and make the Jungle know that he was their overlord.

	Маугли <…> уселся смирно, точа нож о босую подошву. — которые, как указано в «Тигр! Тигр!», были очень жёсткими. Возможно, это трюизм.
	Mowgli <…> sat still, sharpening his knife on the sole of his foot and singing to himself.

	Стая сгрудилась вокруг дерева, и вожак свирепо залаял, обозвав Маугли обезьяной. Вместо ответа Маугли вытянул вниз голую ногу и пошевелил гладкими пальцами как раз над головой вожака. Этого было довольно, и даже больше чем довольно, чтобы разбудить тупую ярость собак. Те, у кого растут волосы между пальцами, не любят, чтобы им об этом напоминали.
	The Pack closed up round the tree-trunk and the leader bayed savagely, calling Mowgli a tree-ape. For an answer Mowgli stretched down one naked leg and wriggled his bare toes just above the leader’s head. That was enough, and more than enough, to wake the Pack to stupid rage. Those who have hair between their toes do not care to be reminded of it.

Весенний бег

The Spring Running или «Маугли навсегда покидает джунгли» (Mowgli Leaves the Jungle Forever), 1895

	«Да, — сказал Маугли сам себе, хотя в душе и сознавал, что не прав, — вот если дикие собаки придут из Декана или Красный Цветок запляшет в бамбуках, тогда все джунгли, хныча, бегут к Маугли и называют его большими, как слон, именами. А теперь, оттого что закраснел Весенний Глазок, а павлин Мор, всем на потеху, выставляет кривые ноги в весеннем танце, все джунгли взбесились, как шакал Табаки…»
	“Yes,” said Mowgli to himself, though in his heart he knew that he had no reason. “Let the Red Dhole come from the Dekkan, or the Red Flower dance among the bamboos, and all the Jungle runs whining to Mowgli, calling him great elephant-names. But now, because Eye-of-the-Spring is red, and Mor, forsooth, must show his naked legs in some spring dance, the Jungle goes mad as Tabaqui…”

	… он был недалеко от болот <…>. И здесь тоже человек, воспитанный человеком, через три шага ушёл бы с головой в трясину, но у Маугли словно были глаза на ногах, и эти ноги несли его с кочки на кочку и с островка на тряский островок, не прося помощи у глаз.
	… he was near the marshes <…>. Here, again, a man-trained man would have sunk overhead in three strides, but Mowgli’s feet had eyes in them, and they passed him from tussock to tussock and clump to quaking clump without asking help from the eyes in his head.

Как все женщины, Мессуа думала, что найдёт Маугли таким же, каким оставила, и удивлённо подняла глаза от груди Маугли к его голове, касавшейся притолоки. — Мой сын… — пролепетала она, падая к его ногам. — Но это уже не мой сын, это лесное божество! Ах! Он стоял в красном свете масляной лампы, высокий, сильный, красивый, с ножом на шее, с чёрными длинными волосами, разметавшимися по плечам, в венке из белого жасмина, и его легко было принять за сказочное божество лесов.

Woman-like, she expected to find Mowgli where she had left him, and her eyes travelled upward in a puzzled way from his chest to his head, that touched the top of the door. “My son,” she stammered; and then, sinking to his feet: “But it is no longer my son. It is a Godling of the Woods! Ahai!” As he stood in the red light of the oil-lamp, strong, tall, and beautiful, his long black hair sweeping over his shoulders, the knife swinging at his neck, and his head crowned with a wreath of white jasmine, he might easily have been mistaken for some wild god of a jungle legend.

	— Сбросив кожу, — сказал Каа, — уже не влезешь в неё снова. Таков Закон.
	“Having cast the skin,” said Kaa, “we may not creep into it afresh. It is the Law.”

	В гневе семя страха скрыто, Ты смотри в глаза открыто. Кобра носит страшный яд, Но в словах его — стократ. Плохо, если речи пёстры, Сила и учтивость — сестры. И туда не лезь пока, Где кишка ещё тонка. Брать добычу не годится, Коей можно подавиться. — перевод: С. А. Степанов, 1991
	Anger is the egg of Fear— Only lidless eyes are clear. Cobra-poison none may leech. Even so with Cobra-speech. Open talk shall call to thee Strength, whose mate is Courtesy. Send no lunge beyond thy length; Lend no rotten bough thy strength. Gauge thy gape with buck or goat, Lest thine eye should choke thy throat.
	— «Прощальная песня»

Перевод

Н. Л. Дарузес, 1956 (с незначительными уточнениями)

Отдельные статьи

• Братья Маугли
• Охота Каа
• «Тигр! Тигр!»
• Княжеский анкус

См. также

• «Маугли» — пятисерийный мультфильм режиссёра Романа Давыдова.
• Тарзан — персонаж серии романов Эдгара Берроуза, первый из которых — «Тарзан, приёмыш обезьян» (1912)