«Буко́лики» (лат. Bucolica), или «Экло́ги» (Eclogae) — сборник Вергилия из 10 эклог, написанный в 41—39 годы до н. э. в подражание Феокриту. В Средние века «Буколики» стали особенно популярны среди его произведений, так как в таинственном младенце IV эклоги видели Иисуса, а сама пастушеская основа жанра приобрела характерно «средневековый» смысл: образ пастуха соотносился с Иисусом, под «пастухом и его стадом» подразумевали «пастыря и его паству»[1].

Цитаты

править
  •  

Титир
О Мелибей, нам бог спокойствие это доставил[К 1]
Ибо он бог для меня, и навек, — алтарь его часто
Кровью будет поить ягнёнок из наших овчарен.
Он и коровам моим пастись, как видишь, позволил,
И самому мне играть, что хочу, на сельской тростинке.
Мелибей
<…> такая
Смута повсюду в полях. Вот и сам увожу я в печали
Коз моих вдаль, и одна еле-еле бредёт уже, Титир.
В частом орешнике здесь она только что скинула двойню,
Стада надежду, и — ах! — на голом оставила камне.
Помнится, эту беду — когда бы я бы поумнее! —
Мне предвещали не раз дубы, поражённые небом[К 2]. <…>
Рим-то тебе увидать что было причиной?
Титир
Свобода[К 3].
Поздно, но всё ж на беспечность мою она обратила
Взор, когда борода уж белее при стрижке спадала. <…>
Мы хоть и сочный творог для бездушного города жали,
С полной пригоршней монет не случалось домой воротиться. <…>
Столь благосклонных богов я в месте ином не узнал бы.
Юношу[1] видел я там, для кого, Мелибей, ежегодно
Дней по дважды шести алтари наши дымом курятся[К 4]. <…>
Мелибей
Счастье тебе, за тобой под старость земля остаётся —
Да и довольно с тебя, хоть пастбища все окружает
Камень нагой да камыш, растущий на иле болотном.
Не повлияет здесь корм непривычный на маток тяжёлых,
И заразить не сможет скота соседское стадо. <…>
Здесь, на границе твоей, ограда, где беспрестанно,
В ивовый цвет залетя, гиблейские трудятся пчёлы[К 5],
Часто легким ко сну приглашать тебя шёпотом будет.
Будет здесь петь садовод под высокой скалой, на приволье. <…>
Титир
Ранее станут пастись легконогие в море олени,
И обнажившихся рыб на берег прибой перебросит,
Раньше, в скитаньях пройдя родные пределы, изгнанник
К А́рару[1] парф испить подойдёт, а к Тибру германец,
Чем из груди у меня начнёт исчезать его образ.

  — I, 6-17, 26-8, 34-5, 41-3, 6-50, 3-6, 9-63
  •  

Страсть в Коридоне[1] зажёг прекрасный собою Алексис.
Был он хозяину[1] люб — и пылал Коридон безнадёжно.
Он что ни день уходил под частые буки, в прохладу
Их густолиственных крон, и своих неотделанных песен
Жалобы там обращал к лесам и горам, одинокий.
«Песням моим ты не внемлешь, увы, жестокий Алексис!
Иль не жалеешь ничуть? Доведёшь ты меня до могилы!
Даже и скот в этот час под деревьями ищет прохлады,
Ящериц даже укрыл зелёных терновник колючий, <…>
Пусть, крепости строя, Паллада
В них и живёт, — а для нас всего на свете милее
Наши пусть будут леса. За волком гонится львица,
Волк — за козой, а коза похотливая тянется к дроку, —
А Коридон, о Алексис, к тебе! У всех свои страсти. <…>
Этот Алексис отверг — другой найдётся Алексис.

  — II, 1-9, 61-5, 73
  •  

Меналк
Бедные овцы! Ой, скот злополучный! Покамест хозяин
Льнёт к Неере, боясь, не дала б она мне предпочтенья
Маток два́ раза в час доит пастух посторонний —
И молока он лишает ягнят, и маток — здоровья. <…>
Первый нам встречный — судьёй. Как раз Палемона[К 6] я вижу.
Сделаю так, чтобы впредь ни с кем не тягался ты в пенье. <…>
Дамет
Яблоком бросив в меня[К 7], Галатея игривая тут же
В ветлы бежит, а сама, чтобы я увидал её, хочет.
Меналк
Мне добровольно себя предлагает Аминт, моё пламя, —
Делия даже не столь моим знакома собакам. <…>
Бавия кто не отверг, пусть любит и Мевия песни, —
Пусть козлов он доит и в плуг лисиц запрягает.
Дамет
Дети, вы рвете цветы, собираете вы землянику, —
Прочь убегайте: в траве — змея холодная скрыта[К 8]. <…>
Палемон
Нет, такое не мне меж вас разрешать состязанье. <…>
Время, ребята, закрыть канавы, луга утолились.

  — III, 3-6, 50-1, 64-7, 90-3, 108, 111
  •  

Круг последний настал по вещанью пророчицы Кумской[1],
Сызнова ныне времён зачинается строй величавый,
Дева[К 9] грядёт к нам опять, грядёт Сатурново царство.
Снова с высоких небес посылается новое племя.
К новорождённому будь благосклонна, с которым на смену
Роду железному род золотой по земле расселится
Дева Луцина[К 10]! Уже Аполлон твой над миром владыка.
При консулате твоём тот век благодатный настанет,
О Поллион! — и пойдут чередою великие годы.
Если в правленье твоё преступленья не вовсе исчезнут,
То обессилят и мир от всечасного страха избавят.
Жить ему жизнью богов, он увидит богов и героев
Сонмы, они же его увидят к себе приобщённым.
Будет он миром владеть, успокоенным доблестью отчей. <…>
Мальчик, мать узнавай и ей начинай улыбаться, —
Десять месяцев ей принесли страданий немало.
Мальчик, того, кто не знал родительской нежной улыбки,
Трапезой бог не почтит, не допустит на ложе богиня[К 11].

  — IV, 4-17, 60-3
  •  

Мопс
Дафнис армянских впрягать в ярмо колесничное тигров
Установил и вести хороводы, чествуя Вакха[К 12] <…>.
Меналк
Богоподобный поэт, для меня твоя дивная песня —
Что для усталого сон на траве, — как будто при зное
Жажду в ручье утолил, волною стекающем сладкой. <…>
Вепрь доколь не разлюбит высот, а рыба — потоков,
Пчёл доколе тимьян, роса же цикаду питает,
Имя, о Дафнис, твоё, и честь, и слава пребудут!
Так же будут тебя ежегодно, как Вакха с Церерой,
Все земледельцы молить — ты сам их к моленьям побудишь!

  — V, 29-30, 45-7, 76-80
  •  

Силен лежит, уснувший, в пещере.
С вечера был он хмелен, как обычно, — жилы надулись,
И, соскользнув с головы, плетеницы поодаль лежали. <…>
Пел, как <…>
Дочери Прета и те по-коровьи в поле мычали, —
Всё же из них ни одна не пошла на постыдное ложе
Скотского брака, хотя и страшилась плуга на шею,
Хоть и частенько рогов на лбу своём ровном искала. <…>
Пел он, Фаэтонтиад замшелою горькой корою
Стан облекал, из земли высоко подымал он деревья.

  — VI, 14-16, 45, 9-51, 62-3
  •  

Коридон
Пусть на священной сосне моя звонкая флейта повиснет.
Тирсис
Вы увенчайте плющом, пастухи, молодого поэта —
Пусть же у Кодра кишки от зависти лопнут, — но если
Станет расхваливать он чересчур, наперстянкой натрите
Лоб мне, чтобы певца он не сглазил своими хвалами. <…>
Только сосуд с молоком да лепёшку тебе ежегодно
Буду я ставить, Приап: ты сада скромного сторож.
Мраморный ты у меня, но до времени: если приплодом
Стадо умножишь моё, целиком ты из золота будешь. <…>
Пусть я горше тебе покажусь сардонийского сока[1],
Злее терновника, трав бесполезней, извергнутых морем,
Ежели мне этот день не кажется длительней года.
Сыты вы, к дому теперь! — имейте же совесть, коровы! <…>
Коридон
Если б красавец Алексис
Горы покинул, тебе и поток бы сухим показался. <…>
Тирсис
Вяз прекрасен в лесу, сосна — украшение сада,
Тополь растёт у реки, а ель на высоких нагорьях,
Если бы чаще со мной ты, Ликид прекрасный, видался,
Вяз бы лесной с садовой сосной тебе уступили!

  — VII, 24-8, 33-6, 41-4, 55-6, 65-8
  •  

Мопсу Ниса дана — чего не дождаться влюблённым!
Вместе коня и грифона впрягут, и, время настанет, —
Вместе с псами пойдут к водопою пугливые лани!
Факелов, Мопс, настругай, ведут молодую супругу!
Муж, сыпь орехи![К 13]
Для вас разлучается с Этою[1] Геспер.
Ряд меналийских стихов начинай, моя флейта, со мною!

К мужу достойному в дом ты вошла! А нас презираешь,
И ненавистны тебе моя дудка и козы; противно,
Что борода у меня неподстрижена, брови косматы.

  — VIII, 26-34
  •  

Изображенье твоё обвожу я, во-первых, тройною
Нитью трёх разных цветов; потом, обведя, троекратно
Вкруг алтаря обношу: угодно нечётное богу[2].[К 14]

  — VIII, 72-4
  •  

Груши сажай — плоды пусть внуки срывают![2]

  — IX, 50
  •  

Всё-то уносят года, — и память.

  — IX, 51

Перевод

править

С. В. Шервинский, 1933, 1971

О сборнике

править
  •  

Вергилий <…> питал любовь к мальчикам, и особенно любил <…> Александра, которого ему подарил Азиний Поллион и который во второй эклоге назван Алексидом <…>.
«Буколики» он сочинял три года <…>. «Буколики», явившись в свет, имели такой успех, что даже певцы нередко исполняли их со сцены. <…>
Когда появились «Буколики», некий Нумиторий сочинил в ответ «Антибуколики», представлявшие собой безвкуснейшие пародии только на две эклоги…

  Светоний, «О знаменитых людях» («О поэтах»), около 120
  •  

Французские писатели, особенно до возрождения романтизма, обвиняли Феокрита — забавный парадокс! — в жеманстве и в том, что его сицилийские пастушки выражаются изящнее, чем французские крестьяне в 1650 или 1750 г. На самом деле эта критика более применима к вялому Вергилию и его худосочным педерастам…
<…> буколические пространство и время, в рамках которых утончённые пастухи и пастушки пасут свои безупречные стада среди вечных полевых цветов и занимаются стерильной любовью <…>. Переоценённый Вергилий является наиболее известным выразителем этой темы на отполированном пороге золочёного века: в его десяти эклогах, представляющих собой скудные слепки с идиллий Феокрита, если тот или иной пастушок не сгорает страстью к своему молодому подпаску, то ухаживает за случайно подвернувшейся пастушкой <…>. Кстати, трудно представить что-либо более удручающее, чем та произвольная символика, которую приписывают этим пьескам английские комментаторы.

  Владимир Набоков, «„Евгений Онегин“: роман в стихах Александра Пушкина», 1964
  •  

Стихотворения из «Приложения к Вергилию» обнаруживают много перекличек с тем, что мы видим в сохранившихся стихах Катулла, <…> и с тем, что мы знаем о несохранившихся стихах других поэтов. Но знаменательно, что для своего вступления в свет Вергилий выбрал не один из этих испытанных жанров, а совсем новый — буколический. <…> Основателем жанра был <…> Феокрит <…>. Собрание его сочинений впервые было издано только в I веке до н. э. и при Вергилии ещё читалось как новинка. Жанр этот был порождением городской книжной культуры: просвещённые писатели и читатели, утомясь светским изяществом, вкладывали свои изысканные чувства в уста грубых пастухов и любовались, какой эффект, иногда умилительный, а иногда комический, это производит. Чем реалистичнее выписывались подробности пастушеского быта — запах козьих шкур, циновки убогих хижин, пересчёт стад, нехитрые трапезы, крепкие перебранки, песенные переклички, явно производящие подлинные народные запевки, — тем выигрышнее это было для греческой буколики. Вергилий обратился к буколическому жанру именно потому, что он позволял ему говорить сразу как бы и от себя и не от себя.[4]

  Михаил Гаспаров, «Вергилий, или поэт будущего»

Комментарии

править
  1. В основе лежит факт биографии Вергилия, о котором написал ещё античный комментатор «Буколик» Сервий, что Октавиан Август, победив в гражданской войне, «отдал своим воинам поля кремонцев, которые были настроены к нему враждебно. Этих полей оказалось недостаточно, и он приказал распределить также и землю мантуапцев, не в виде наказания, а потому, что они жили по соседству. <…> Вергилий, лишившись земельного участка, прибыл в Рим, <…> ему в виде исключения возвратили поле». Эклога адресована Августу, который к этому времени начал принимать божеские почести, хотя прямо он не назван[1].
  2. Удар молнии в дерево считался дурным предзнаменованием; поражённый дуб предвещал изгнание[1].
  3. То есть выкуп из рабства; раб-пастух добился этого от своего живущего в Риме господина уже стариком[1].
  4. Римляне по одному разу в месяц возжигали жертвенный огонь ларам[1].
  5. Гиблейские горы были знамениты своим мёдом[1].
  6. Один из древних комментаторов полагал, что это Азиний Поллион; Вергилий отдал ему на суд свою эклогу[1].
  7. Брошенное юноше или девушке яблоко равнозначно было признанию в любви[1].
  8. «Змея в траве» (anguis in herba) стала поговоркой[2].
  9. Астрея (Справедливость) во время золотого века Сатурна жила среди людей, с наступлением железного века превратилась в звезду в созвездии Девы[1].
  10. Один из эпитетов Юноны как богини-покровительницы рожениц, а также Дианы. Слова о наступлении века Аполлона заставляют предполагать, что речь именно о Диане, сестре Аполлона, под знаком которой пребывал уходящий круг железного века[1].
  11. Сервий посчитал, что в последней строке намёк на Вулкана[3].
  12. Здесь уже содержится намёк на будущее обожествление Дафниса: Дафнис, подобно божеству, устанавливает обряды в честь Вакха-Диониса, совершающего свой поход из Индии в колеснице, запряжённой тиграми. Армянский — здесь в значении восточный[1].
  13. Элементы римского свадебного обряда. При свете факелов невесту вели в спальню жениха, орехами жених откупался во время этого шествия от высмеивающей его молодёжи[1].
  14. Обряд заклинания возлюбленного, восходящий ко II идиллии Феокрита[1].

Примечания

править
  1. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 Н. Старостина. Примечания // Вергилий. Буколики. Георгики. Энеида. — М.: Художественная литература, 1971. — Библиотека всемирной литературы. — С. 374, 383-392.
  2. 1 2 3 Вергилий // Большой словарь цитат и крылатых выражений / составитель К. В. Душенко. — М.: Эксмо, 2011.
  3. С. Артамонов, С. Маркиш. Примечания // Франсуа Рабле. Гаргантюа и Пантагрюэль. — М.: Художественная литература, 1973. — Библиотека всемирной литературы. Серия первая. — С. 735.
  4. Вергилий. Буколики. Георгики. Энеида. — М.: Наука, 1979.