Эрнест Хемингуэй

Эрнест Миллер Хемингуэ́й (англ. Ernest Miller Hemingway; 21 июля 1899 — 2 июля 1961) — американский писатель и журналист, лауреат Нобелевской премии по литературе 1954 года. Его стиль, краткий и насыщенный, значительно повлиял на литературу XX века.

Эрнест Хемингуэй

Статья в Википедии

Произведения в Викитеке

Медиафайлы на Викискладе

Цитаты

	Когда идёшь туда, куда должен идти, и делаешь то, что должен делать, и видишь то, что должен видеть, — инструмент, которым работаешь, тускнеет и притупляется. Но лучше мне видеть его потускневшим и погнутым и знать, что придётся снова выпрямлять и оттачивать его, но знать, что мне есть о чём писать, чем видеть его чистым и блестящим и не иметь что сказать или гладким и хорошо смазанным держать его в ящике и не пользоваться им. — перевод: Е. Д. Калашникова, В. М. Топер, 1959
	In going where you have to go, and doing what you have to do, and seeing what you have to see, you dull and blunt the instrument you write with. But I would rather have it bent and dulled and know I had to put it on the grindstone again and hammer it into shape and put a whetstone to it, and know that I had something to write about, than to have it bright and shining and nothing to say, or smooth and well-oiled in the closet, but unused.
	— предисловие к сборнику «„Пятая колонна“ и первые сорок девять рассказов», 1938

	Я сражался с фашизмом всюду, где можно было реально воевать с ним, я не испытывал никаких сожалений — ни литературных, ни политических.:гл.9
	— ответ на обвинения в политической безответственности и безразличии в связи с выходом романа «По ком звонит колокол», 1940:гл.22

	Народ Советского Союза своей борьбой защищает все народы, сопротивляющиеся фашистскому порабощению.:гл.21
	— телеграмма в Кремль, 27 июня 1941

Я был большим дураком, когда отправился на ту войну. Я думал, что мы спортивная команда, а австрийцы — другая команда, участвующая в состязании.:гл.4 — 1942

Я готов сам отправиться на войну, послать на фронт своих сыновей, когда они достигнут должного возраста, готов отдать на военные нужды все свои деньги, но не стану писать ничего официозного, если это не будет «абсолютной правдой», — что невозможно в условиях военного времени.:гл.22 — 1942

	Жизнь писателя, когда он на высоте, протекает в одиночестве. <…> Избавляясь от одиночества, он вырастает как общественная фигура, и нередко это идёт во вред его творчеству. Ибо творит он один, и, если он достаточно хороший писатель, его дело — изо дня в день видеть впереди вечность или отсутствие таковой. — перевод: М. Ф. Лорие
	Writing, at its best, is a lonely life. <…> He grows in public stature as he sheds his loneliness and often his work deteriorates. For he does his work alone and if he is a good enough writer he must face eternity, or the lack of it, each day.
	— речь при получении Нобелевской премии, 1954 [1962]

Бокс научил меня никогда не оставаться лежать, всегда быть готовым вновь атаковать, <…> атаковать быстро и жёстко, подобно быку. Кое-кто из моих критиков говорит, что у меня инстинкт убийцы. Они говорили то же самое о многих боксёрах <…>. Я в это не верю. Вы дерётесь честно и без обмана, и вы дерётесь, чтобы победить, а не чтобы убить.:гл.1

Плохо писать о чём-то действительно случившемся. Это всегда убивает. Единственная стоящая литература — это когда ты создаёшь, когда придумываешь. Тогда всё становится правдой. — вариант распространённой мысли

	Писателю необходимы два качества — чувство справедливости и органическая, не подавляемая никакими потрясениями способность видеть всю мерзость жизни. — вариант трюизма
	1-я часть — парафраз Дж. Плимптона: great writing comes out of a sense of injustice; другой парафраз: writers need to have an inbuilt sense of justice and injustice.

Художественные произведения

	Он старался выплюнуть истину; Сначала во рту пересохло, Потом он заболтал, распуская слюни; Истина повисла на его подбородке.:гл.7 — полностью
	He tried to spit out the truth; Dry-mouthed at first, He drooled and slobbered in the end; Truth dribbling his chin.
	— «Наконец» (Ultimately), 1922

	… весёлые люди обычно самые смелые люди, которые погибают первыми…
	… really cheerful people are usually the bravest, and the bravest get killed quickest…
	— «Разоблачение» (The Denunciation), 1938

	— Тебе нужно иметь в чём каяться. <…> Это, может быть, лучшее, что бывает. Каяться или нет, ты потом решай сам, но иметь это нужно. — вероятно, неоригинально; перевод: А. Колотов, 2000
	"You're going to have things to repent. <…> That's one of the best things there is. You can always decide whether to repent them or not. But the thing is to have them."
	— «Последние хорошие места» (The Last Good Country), [1972]

	— Всем приходится лгать, но ты выбери для себя кого-нибудь, чтобы ему уже не лгать никогда. — вероятно, неоригинально
	"Everybody has to lie. But you pick out somebody you never lie to."
	— там же

Три рассказа и десять стихотворений

Three Stories and Ten Poems — сборник 1923 года.

	Мельницы богов мелют медленно; Но эта мельница Дребезжит в механическом стаккато. Безобразная маленькая пехота мыслей Продвигается по трудной местности Под прикрытием единственного пулемёта — Вот такой портативной «Короны».:гл.9 — полностью
	The mills of the gods grind slowly; But this mill Chatters in mechanical staccato. Ugly short infantry of the mind, Advancing over difficult terrain, Make this Corona Their mitrailleuse.
	— «Пулемёт» (Mitraigliatrice)

	Как умрёт в бою солдат — В землю закопают, И крестов дощатых ряд Всех их отмечает. А пока с забитым ртом, Отползя в сторонку, Всю атаку под огнём Проторчит в воронке.:гл.9 — полностью
	Soldiers never do die well; Crosses mark the places, Wooden crosses where they fell, Stuck above their faces. Soldiers pitch and cough and twitch— All the world roars red and black; Soldiers smother in a ditch, Choking through the whole attack.
	— «Поля чести» (Champs d’Honneur)

	Все легенды, порождённые им в жизни, Живут и процветают, И он не мешает им своим существованием.:гл.9
	All the legends that he started in his life Live on and prosper, Unhampered now by his existence.
	— «Рузвельт» (Roosevelt)

	Мы загадывали далеко, Но шли кратчайшим путём. И плясали под сатанинскую скрипку, Спеша домой помолиться, И служить одному господину ночью, Другому — днём.:гл.9 — полностью
	For we have thought the longer thoughts And gone the shorter way. And we have danced to devils' tunes, Shivering home to pray; To serve one master in the night, Another in the day.
	— «Эпиграф к главе» (Chapter Heading)

Мужчины без женщин

Men Without Women — сборник рассказов 1927 года.

	— Он не мог привезти её и похоронить, пока не стаял снег. <…> Пастор ещё раз посмотрел на неё. Что-то, видно, ему не нравилось. — Отчего у неё сделалось такое лицо? <…> — Так вот, — сказал Олз, — она умерла, я известил общину и убрал её в сарай на сложенные дрова. Потом мне эти дрова понадобились, а она уже совсем закоченела, и я прислонил её к стене. Рот у неё был открыт, и когда я вечером приходил в сарай пилить дрова, я вешал на неё фонарь. — Зачем ты это делал? — спросил пастор. — Не знаю, — ответил Олз. — И часто ты это делал? — Каждый раз, когда вечером работал в сарае. — Ты поступил очень дурно, — сказал пастор. — Ты любил свою жену? — О да, любил, — сказал Олз. — Я очень любил её. — перевод: В. М. Топер, 1959
	“Anyway, he couldn’t bring her over to be buried until the snow was gone.” <…> “The priest looked at her again. He didn’t like it. “How did her face get that way?” <…> “Well,” said Olz, “when she died I made the report to the commune and I put her in the shed across the top of the big wood. When I started to use the big wood she was stiff and I put her up against the wall. Her mouth was open and when I came into the shed at night to cut up the big wood, I hung the lantern from it.” “Why did you do that?” asked the priest. “I don’t know,” said Olz. “Did you do that many times?” “Every time I went to work in the shed at night.” “It was very wrong,” said the priest. “Did you love your wife?” “Ja, I loved her,” Olz said. “I loved her fine.”
	— «Альпийская идиллия» (An Alpine Idyll)

	— Я обязательно должен позволять ей обнимать меня за шею? — Конечно, — сказал я. — Муссолини запретил бордели. Здесь — ресторан. — перевод: Н. К. Георгиевская, 1968
	"Do I have to let her put her arm around my neck?" "Certainly," I said. "Mussolini has abolished the brothels. This is a restaurant."
	— «О чём говорит тебе родина?» (итал. Che Ti Dice La Patria?)

Победитель не получает ничего

Winner Take Nothing — сборник рассказов 1933 года.

	Атака развертывалась по лугу <…>. Повсюду молитвенники, групповые фотографии, на которых пулемётный расчёт стоит навытяжку и осклабясь, как футбольная команда на снимке для школьного ежегодника; теперь, скорчившиеся и раздувшиеся, они лежали в траве; агитационные открытки, на которых солдат в австрийской форме опрокидывал на кровать женщину: рисунки были весьма экспрессивные и приукрашенные, и всё на них было не так, как бывает на самом деле, когда женщине закидывают на голову юбки, чтобы заглушить её крик, а кто-нибудь из приятелей сидит у неё на голове. Такого рода открыток, выпущенных, должно быть, накануне наступления, было множество. Теперь они валялись вперемешку с порнографическими открытками; и тут же были маленькие снимки деревенских девушек работы деревенского фотографа; изредка карточка детей и письма, письма, письма. Вокруг мёртвых всегда бывает много бумаги…
	The attack had gone across the field <…>. There were mass prayer books, group postcards showing the machine-gun unit standing in ranked and ruddy cheerfulness as in a football picture for a college annual; now they were humped and swollen in the grass; propaganda postcards showing a soldier in Austrian uniform bending a woman backward over a bed; the figures were impressionistically drawn; very attractively depicted and had nothing in common with actual rape in which the woman's skirts are pulled over her head to smother her, one comrade sometimes sitting upon the head. There were many of these inciting cards which had evidently been issued just before the offensive. Now they were scattered with the smutty postcards, photographic; the small photographs of village girls by village photographers, the occasional pictures of children, and the letters, letters, letters. There was always much paper about the dead…
	— «Какими вы не будете» (А Way You'll Never Be)

	Отче ничто, да святится ничто твое, да приидет ничто твое, да будет ничто твое, яко в ничто и в ничто. — перевод: Е. Романова, 1959
	Our nada who art in nada, nada be thy name thy kingdom nada thy will be nada in nada as it is in nada. <…> Hail nothing full of nothing, nothing is with thee.
	— «Там, где чисто, светло» (A Clean, Well-Lighted Place)

Столица мира

The Capital of the World, 1936; впервые как «Рога быка» (The Horns of the Bull); перевод: Е. Д. Калашникова, 1959

	Всякому тореро необходимо производить впечатление человека если не богатого, то, по крайней мере, солидного, поскольку в Испании декорум и внешний лоск ценятся выше мужества…
	It is necessary for a bull fighter to give the appearance, if not of prosperity, at least of respectability, since decorum and dignity rank above courage as the virtues most highly prized in Spain…

	— Два бича Испании: быки и священники.
	"There are the two curses of Spain, the bulls and the priests."

	— … лучше не иметь [идеологии], чем работы.
	… it is better to lack [ideology] than work.

	— Все боятся. Только матадоры умеют подавлять свой страх, и он не мешает им работать с быком. <…> Если бы не этот страх, в Испании каждый чистильщик сапог был бы матадором.
	"Every one is afraid. But a torero can control his fear so that he can work the bull. <…> If it wasn't for fear every bootblack in Spain would be a bullfighter. You, a country boy, would be frightened worse than I was."

Африканский дневник («Лев мисс Мэри»), 1953

African Journal (Miss Mary's Lion) [1971]; перевод: В. Погостин

… Мэри сказала: — Знаешь, Африка — единственное место, где неразбавленный джин на вкус не крепче воды.

Я смотрел на одетое в невероятную броню, глупое, злое и несимпатичное животное, которое в своём покрытии из белой высохшей грязи всё же выглядело удивительно прекрасным и воинственным, как сбитый с курса танк. «Всю жизнь им приходится быть начеку с задраенным башенным люком», — подумал я.

Я знавал и невыносимых женщин, из тех, что приезжали сюда лишь развлечься, и настоящих стерв, и нескольких алкоголичек, для которых Африка была просто-напросто ещё одним местом для безудержного распутства и пьянства. Стервы охотились только за мужчинами, хотя, случалось, постреливали и в других животных, а алкоголички жаловались, что не могли не пить, лишь только поднимались выше уровня моря. Но и на уровне моря они напивались ничуть не меньше. У алкоголиков всегда находился повод — какая-нибудь необыкновенная трагедия…

Форд Мэдокс Форд был, пожалуй, величайшим вралем из всех известных мне штатских, <…> человек, годившийся мне в отцы, самозваный мастер английской прозы, врал так явно, что мне было стыдно. <…> этот странный человек с тяжёлым, противнее, чем у гиены, дыханием, плохо пригнанными зубами и напыщенными манерами, напоминающими пыхтение первых и неудачных моделей гусеничных бронемашин, много врал людям, хорошо знакомым с предметом его разглагольствований…

Интервью

	Ни одна хорошая книга никогда не была написана так, чтобы символы в ней были придуманы заранее и вставлены в неё. Такие символы вылезают наружу, как изюминки в хлебе с изюмом. Хлеб с изюмом хорош, но простой хлеб лучше.:гл.25
	No good book has ever been written that has in it symbols arrived at beforehand and stuck in. That kind of symbol sticks out like raisins in raisin bread. Raisin bread is all right, but plain bread is better.

• см. The Paris Review, 1958

	Некоторые среди приближённых Батисты были стоящими и честными людьми. Но большинство среди них были ворами, садистами и палачами. <…> Суды и казни, <предпринятые Кастро>, необходимы. Если правительство не расстреляет этих людей, они всё равно будут истреблены мстителями. Результатом окажутся вендетты в каждом городе и каждой деревне.
	Some of Batista’s officials and police officers were good, honest men. But a lot of them were thieves, sadists and torturers. <…> These trials and executions are necessary. If the government doesn't shoot these people, they will be killed for vengeance. The result would be personal vendettas in every village and town.

Беседа с молодёжью в Хейли, Айдахо (1959)

	Я стремился возможно более полно описывать жизнь такой, как она есть. Подчас это было очень трудно. Я и писал коряво; вот эту мою «корявость» и назвали моим особенным стилем. — парафраз из интервью The Paris Review
	In stating as fully as I could how things really were, it was often very difficult and I wrote awkwardly and the awkwardness is what they called my style. All mistakes and awkwardnesses are easy to see, and they called it style.

Неудач не бывает, только когда начинаешь писать впервые. Тогда всё написанное представляется замечательным и чувствуешь себя прекрасно. Кажется, что писать очень легко, и делаешь это с большим удовольствием. Но думаешь о себе, а не о читателе. Ему твои писания особого удовольствия не доставят. Позже, когда научишься писать для читателя, <…> от любой написанной вещи в памяти остаётся только ощущение того, как трудно было её писать.

When you first start writing, you never fail. You think it’s wonderful and you have a fine time. You think it’s easy to write and you enjoy it very much, but you are thinking of yourself, not the reader. He does not enjoy it very much. Later, when you have learned to write for the reader, it is <…> what you ultimately remember about anything you’ve written is how difficult it was to write it.

	Мне не раз грозили смертью после выхода моих книг.
	They often said they's like to kill me after I wrote it.

Публицистика

• См. отдельную статью

Письма

• См. отдельную статью

По воспоминаниям современников

	Писатель — как священник. Он должен испытывать по отношению к своей работе такие же чувства.:гл.12 — слова Морли Каллагану, 1924; парафразированы Хемингуэем в предисловии к «Людям на войне», 1942
	Writer is like a priest. He has to have the same feeling about his work.

	Даже если ваш отец умирает, и вы с разбитым сердцем стоите у его постели, то и тогда вы должны запоминать каждую мелочь, как бы это ни было больно.:гл.12 — ему же
	Even if your father is dying and you are there at his side and heartbroken you have to be noting every little thing going on, no matter how much it hurts.

	В сфере того, что называют искусством драматической паузы, Марлей Дитрих может преподать урок кому угодно. — 1934
	In the area of what is known as the Dramatic Pause, she can give lessons to anybody.

Я никогда не думал, что арифметика важна для понимания литературы. Меня ругали за то, что я слишком кратко пишу, а я нашёл рассказ Бабеля ещё более сжатым, чем у меня, в котором больше сказано. Значит, это признак возможности. Можно ещё крепче сжать творог, чтобы вода вся вышла. — И. Эренбургу, 1937

Мне кажется, писатель не может описать всё. Есть, следовательно, два выхода — описывать бегло все дни, все мысли, все чувства или постараться передать общее в частном — в одной встрече, в одном коротком разговоре. Я пишу только о деталях, но стараюсь говорить о деталях детально. — ему же

Когда начнётся следующая война, я вытатуирую Женевскую конвенцию у себя на заднице наоборот, чтобы я мог читать её в зеркале.:гл.22 — Чарлзу Ланхему после своего оправдания на военном следствии в Париже в октябре 1944 от обвинений в нарушении части Женевской конвенции, запрещавшей военным корреспондентам воевать:гл.22

В чём эти специалисты по психотерапии ничего не смыслят, так это в писателях, и в таких вещах, как угрызения совести и раскаяние, и что с ними делать. Надо заставить всех психиатров пройти курс литературного творчества, чтобы они поняли, что такое писатель. <…> Какой смысл в том, чтобы разрушать мою голову, подрывать мою память — моё главное достояние — и выводить меня из строя. Это великолепный курс лечения, но при этом теряется пациент. Это пустое занятие, Хотч, просто ужасное. Я просил руководство клиники лечить меня, но они ничего не знают о возмездии, которое меня ждёт. — слова А. Э. Хотчнеру, январь 1961

Статьи о произведениях

• См. в отдельной категории

О Хемингуэе

• См. отдельную статью и категорию

О произведениях

	Хотя в [«Мужчинах без женщин»] собраны вещи и географически, и по настроению самые разные, книга целостна, как конрадовские сборники повестей.
	In spite of all its geographical and emotional rambling, it's a unit, as much as Conrad's books of Contes were.
	— Фрэнсис Скотт Фицджеральд, письмо Хемингуэю ноября 1927

Касаясь творческой истории «Убийц», Хемингуэй однажды сказал, что в поисках максимальной выразительности ему пришлось выкинуть прочь из рассказа «целый город Чикаго». Он разъясняет там же, за что гангстеры в «Убийцах» преследуют шведа Оле Андресона: швед должен был непременно проиграть поединок на ринге в заведомо фальсифицированном состязании, но не выполнил приказа, выиграл бой и тем нарушил интересы чикагского преступного синдиката. Оставшись за пределами текста, эти элементы рассказа вовсе исчезли и тем, безусловно, обеднили бытовую сторону фабулы. Однако надо признать, что в неполной мотивированности происходящего рассказ приобретает особо зловещую силу как символическая картина изображаемой жизни. Фабульные купюры «Убийц» как бы восполнены в рассказе «Пятьдесят тысяч».

— Абель Старцев, «Молодой Хемингуэй и потерянное поколение», 1968