Реализм Дефо (Миримский)

«Реализм Дефо» — дебютная статья Израиля Миримского 1936 года.

Цитаты

Развёртывание художественного плана повествования идёт по линии показа индивидуальной судьбы Робинзона, типизирующей существенные черты целого класса в эпоху первоначального капиталистического накопления. Захваченный духом приобретательства, герой покидает довольство «среднего состояния», странствует по незнакомым морям и странам, терпит злоключения, наконец, достигает цели — богатеет и возвращается в лоно «респектабельного» буржуазного общества. В философском плане романа принимает эстетическую форму отвлечённая теория века Просвещения о превращении абсолютной свободы «естественного» состояния индивидуумов в свободу, ограниченную гражданским законом буржуазно-государственного «коллектива» — идеалистическая иллюзия, отзвуки которой раздаются ещё долго в буржуазной социологии. Жизнь Робинзона на необитаемом острове, его единоборство с природой и людьми образуют как бы тематический узел, в котором завязываются оба плана повествования. Нетрудно заметить, что именно на этот главный эпизод в биографии героя Дефо обратил всю силу своей фантазии, заставив скучный прозаизм буржуазного делячества, сдобренный щедрыми порциями моральных наставлений, зазвучать мощной симфонией борьбы человека со стихиями природы. Показ победоносного наступления Робинзона в отдельных местах почти достигает высот героизма и величия древней эпопеи. Напряжённое торможение действия, усложненная контраверса, элементы интриги, — словом, все средства, не противоречащие самоповествовательной форме, мобилизуются для предельной утилизации фабулы.

«Робинзон Крузо» — прежде всего роман, в котором автор ставит себе цель создать положительный образ буржуа своего времени, соединить в одном лице все положительные черты своего класса и вместе с тем выдержать до конца историческую правду. <…> для разрешения этой задачи условная фабула «Робинзона» отвечала полностью. В силу классовой детерминированности Дефо не мог спасти своего героя от вторжения законов буржуазных отношений в область его психологии и практики, тем не менее только необычная обстановка дала Дефо относительную возможность создать положительного героя. — I

II

Доктор Гулливер и купец Робинзон — оба отщепенцы, заброшенные жизнью далеко от английской цивилизации, но своими странствованиями они выполняют прямо противоположные функции. «Путешествия Гулливера» — политический памфлет. Герой его проходит перед нами как чуткий политик и вдумчивый наблюдатель жизни. Мир, по которому он шествует, <…> нарочито смещён с реальных плоскостей и гротескно типизирован сообразно с сатирической задачей Свифта осмеять, показать этот мир людям во всём его порочном «великолепии». <…> «Производственное» значение странствований Гулливера ничтожно, ибо его ведёт не жажда завоеваний и накопления. Поэтому, развёртываясь на намеренно нереальном географическом фоне, события в романе всегда пародируют действительные дела и жизнь современной Свифту Англии. Мир Робинзона — первобытный хаос природы, мир, который он призван познать, чтобы внести в него буржуазный порядок и гармонию. Робинзон, общественный отщепенец в силу случая, покидает остров и возвращается в Англию не раньше, чем приводит его в «цветущее состояние», укрепив на нём флаг капиталистической Англии. Робинзон идёт вперёд и вверх, движимый действенностью и энергией завоевателя и творца.

Сарказм Свифта никогда не снижался до добродушного юмора и снисходительной улыбки примирения с несовершенствами жизни и людей. Робинзон равнодушен к людям, но зато внимателен к миру, который противостоит ему в борьбе за господство «свободы» и процветания частной инициативы. Освободившись от человеческого рабства, освящаемого феодальным строем, он становится рабом вещей, называет это рабство подлинной свободой и поёт восторженный гимн принявшему живую душу царству вещей. Показ первоначального накопления для Свифта служит средством отрицания и разрушения наступающего царства денежных отношений, для Дефо — средством художественной апологии буржуазной практики, осуществляемой через активную волевую личность. Дефо оптимист и относится положительно к своему классу, перестраивающему мир. Будучи заинтересованным в сохранении основных принципов буржуазной действительности, Дефо направляет свою критику по линии отдельных недостатков, разрушает преграды, стоящие на пути развития новых отношений. Мир хорош, и эта точка зрения в большой степени определяет жуткую откровенность и наивную простоту реалистического стиля Дефо. Свифт, наоборот, добивая жестокой сатирой живучие остатки феодализма, борется одновременно и против буржуазной действительности, но в своей беспомощности выдвинуть положительную программу остаётся мятежником-одиночкой, обречённым метаться в тумане социальных утопий.

На арене литературной борьбы «Гулливер» ведёт атаку против фактографического романа приключения Дефо. Членясь на логически законченные главы, концентрирующие внимание на определённом социальном вопросе, он этим самым разрушает стихийное («как в жизни») конструирование материала в приключенческом романе. Типологически «Гулливер» восходит к реалистическому роману Возрождения (Рабле) <…>. Реалистический роман Дефо появился не на голом месте. Он приобретает свои типичные свойства и становится признанным в буржуазном обществе жанром благодаря радикальной переработке всего лучшего, что он мог позаимствовать из предшествовавшей ему литературы. Нравоучительные издания Стиля и Аддисона и сентиментальная комедия, возникшая в начале века в Англии, подготовили почву для появления романа. <…> Ричард Стиль писал: «Когда несчастные приключения составляют тему рассказов о принцах и людях, действующих в высших сферах, или изображены в трогательных и хорошо обработанных сценах трагедии, они, разумеется, возбуждают в нас ужас, но производят мимолётное, слишком отвлечённое впечатление как происшествия, ничего общего не имеющие с нашей скромной обыденной жизнью. <…> Вместо этих возвышенных сюжетов, я думаю, было бы полезнее, если бы кто-нибудь сумел представить приключения с людьми среднего уровня». <…> Эту свою декларацию Стиль практически осуществлял на страницах своих еженедельников в той мере, в какой это позволяли условия изданий. <…> Дефо выполнил социальный заказ, дав в Робинзоне классического «положительного» героя буржуазии той её поры, когда она ещё выступала как передовой класс, полный жизни и творческих сил.

III

Внутреннее противоречие Робинзона — противоречие между пафосом практического действия и ограниченностью его морального кодекса, между бесстрашием конквистадора и филистерством лавочника, между властолюбием и безразличием к обществу, между рассудочной холодностью и творческой страстностью — как в капле воды отражает двойственность в мировоззрении английской буржуазии начала XVIII века.

Робинзон равнодушен ко всему, что не касается экономического могущества Англии и его личных дел. Разумность и силу правительств он измеряет только тем, как они стремятся и умеют решать меркантильные задачи буржуазии. <…> Слово «наш» звучит как рефрен патриотического гимна великобританскому денежному мешку. Это — мысли самого Дефо, который позаботился, чтобы форма их выражения и степень интерпретации вопроса не превышали общие данные героя.

Впервые попав на палубу корабля, юноша Робинзон ещё способен непосредственно восхищаться морским пейзажем. Это первый и последний случай в его жизни, когда он заметил, что «морская гладь при полном или почти полном безветрии, вся облитая сиянием солнца, представляла восхитительную картину». Слово «восхитительный» выпадает из лексикона героя навсегда. В дальнейшем, захваченный авантюрно-торговой горячкой, Робинзон <…> видел в вещах только выражение чистой выгоды. Одиночество — какой благодарный повод усложнить психологию героя блеском эстетических рефлексий, лиризмом бескорыстного созерцания. Дефо не стоило большого труда обойти это место: оно его не привлекало. Робинзон «придавал цену лишь тому, чем мог как-нибудь воспользоваться».

Робинзон только средний деловой человек, обыкновенный буржуа, какого хотел видеть в литературе Стиль. Но в этом среднем человеке постоянно враждуют две души, сопутствуя ему от начала до конца его злоключений. Одна — душа стяжателя-бродяги — толкает его непреоборимо к новым и новым авантюрам. <…> Другая — душа ограниченного, трусливого, расчётливого мещанина-пуританина — удерживает его от «безумств» авантюрной жизни. Тогда Робинзон проливает слёзы, юродствует, обращается к богу, восхваляет добродетели среднего состояния, проповедует умеренность и воздержание, кается сам и зовёт к покаянию других. Эти две стороны в мировоззрении Робинзона выступают как несовместимые только по видимости. В самом деле Робинзон отражает действительные противоречия английской жизни той её поры…

Закономерным продолжением «естественного» состояния, как состояния полной свободы, является состояние произвола. Обособленного Робинзона — творчески могучего и настойчивого — бес наживы может привести, и неминуемо приведёт, к полному отрыву от капиталистического организма, к отказу ограничить свои частные интересы во имя экономического самоутверждения нации, во имя планомерного завоевания природы, наконец, во имя обуздания «черни».

IV

В творчестве Дефо эта философия сглаживания острых углов нашла своеобразное преломление. Она выразилась прежде всего в морализирующем разуме как тормозе человеческих страстей, в дидактизме, то и дело вступающем в противоречие с приобретательской практикой героя.

В морализаторстве героя, тем более что оно не всегда соответствует его действиям, Дибелиус видит инородное тело, которое с пользой для всего художественного организма могло быть удалено. Об ошибочности этой точки зрения свидетельствуют десятки литературных переделок «Робинзона», в которых эта операция проделана. В них образ — характер — как бы рождается снова в другой общественной среде, очищенный от «досадных» противоречий эпохи, которым он обязан своим бессмертием. Это уже не прежний живой, полнокровный и неповторимый по своей типичности Робинзон, а тощая схема или, в лучшем случае, рупор новых идей и настроений.

В «Робинзоне Крузо», если его рассматривать в целом, а не только первую книгу, как это делали до сих пор исследователи, Дефо явно впал в две прямо противоположные друг другу крайности. В той части, где он описывает приключения Робинзона, после того как закончилась эпопея робинзонады, идея растворяется в самодовлеющих, порой мало интересных событиях. В силу этого образ Робинзона, превращённого в заурядного мореплавателя-купца, теряет свою прежнюю монументальность и художественную цельность. Он выступает теперь в романе в служебной роли, скрепляя разрозненные факты в более или менее стройную композиционную систему. С другой стороны, в третьей книге, в «Размышлениях Робинзона» идейно-нравоучительная сторона разбухает до такой степени, что в художественной функции образа отпадает необходимость и образ вытесняется самим автором. Произведение почти становится за пределами искусства…

V

Обряженный в козьи шкуры, Робинзон проходит стадии охотника (с ружьём и порохом), земледельца (с деревянной лопатой и тесаком), скотовода и рабовладельца; он ведёт войны и делает посуду из глины, печет лепешки и ведёт дневник, пока в результате сговора большинства других робинзонов, случайно попавших к нему на остров, остров не превращается в буржуазное государство, в том смысле, как его понимали просветители <…>. Таким образом Робинзон ретроспективно и в миниатюре повторяет весь путь, который прошло человечество, предвосхищая этим современное ему буржуазное общество.

По Дефо, совесть, стремление к добру, чувство бога развиваются в Робинзоне самопроизвольно из естественных зачатков его души и, не будучи обращёнными к другим людям, к всеобщему, вырастают в большую философию морали. Поэтому, ограниченный самоповествовательной формой в композиционных приёмах, Дефо тем чаще и с полным правом обращается к сновидениям и предчувствиям своего героя. Они органически входят в мирочувствование героя и в романе используются как средство поддержать на известной высоте внимание читателя.

Положительным героем Робинзон становится только благодаря тому, что он вырван из гущи менового общества, из водоворота конкурентной борьбы и поставлен в искусственные условия вынужденного одиночества. Поучительно, что это единственный случай, когда буржуазная активность и положительность могут совпадать в литературном образе. Робинзон положителен в силу жестокой необходимости. И всё идеалистическое построение об имманентных влечениях человека к добродетели рушится в столкновении с этим доводом. <…> Противоречивость морального кодекса Дефо, его беспомощность противопоставить правде действительности правду художника с большой силой вскрывается в действенном общении героя с другими людьми, в его практике буржуазного человека.

Дефо, всецело поглощённый своим главным героем, не особенно кропотлив в художественном обосновании характеров и поведения своих случайных героев. Каждый из них в той или иной мере несёт на себе черты Робинзона, представляет как бы бледную проекцию какой-нибудь из его сторон, никогда не приближаясь к типической законченности и полноте.

План кровавой «кампании» по расправе с людоедами продумывается Робинзоном с завидной методичностью и хладнокровием. Характерно, что только после того, как закреплены все детали нападения, Робинзон инсценирует лицемерный нравственный самосуд над собственной жестокостью. <…> В порыве благочестивых размышлений Робинзон бросает обвинение испанцам, перебившим в Южной Америке миллионы туземцев, упрекает христиан вообще, уничтожающих в войнах друг друга. <…> В возмущении Робинзона нетрудно услышать нотки национальной ревности английского купца. Его пафос прокурора легко переходит в пафос защитника, когда этого требует его личный интерес. Вспомним, что кораблекрушение помешало ему в обществе плантаторов-работорговцев завершить экспедицию за невольниками; что в записках о Китае он советует царю Московии завоевать Китай — эту страну варваров и идолопоклонников; что он собственноручно расстреливал туземцев, как животных, каждый раз представляя точный бухгалтерский отчёт о числе убитых и раненых; наконец, идиллическую картину приручения Пятницы — этот художественный манифест либерального «культурного» рабства. <…> Прозрение слепого разумом дикаря цинично изображается как осознание им его естественного назначения в мире: покорно служить своему господину. <…> Робинзон — идеальный рабовладелец, Пятница — идеальный раб. Дефо не пожалел красок, чтобы сделать это убедительным. С большой поэтической страстностью описывает он отеческие отношения между эксплуататором и эксплуатируемым — отношения, исключающие всякое недовольство друг другом. <…> Все качества Пятницы проявляются только под опекой доброго Робинзона, прилежного и трудолюбивого хозяина. Таким образом, рабство освещается как благодеяние и спасение дикарей, обречённых на вечное невежество, если будут предоставлены самим себе. Пятница, которому Дефо обязан решением проблемы разумной эксплуатации рабов, становится серьёзной помехой для дальнейшего развёртывания повествования. Робинзон мог бы сбыть его с рук, как он это сделал с Ксури, но это противоречило бы замыслу автора показать рабскую верность до гроба. <…> Психологически глубже и художественно своеобразней сплетение этих двух черт, своекорыстной жестокости и беспримерного лицемерия, дано Дефо в характере квакера Вильяма Уолтерза в романе «Капитан Сингльтон».

Желание Дефо дать в лице Робинзона в полном смысле положительного героя своего класса, героя, в котором положительная характеристика сочеталась бы с глубокой типичностью реалистического обобщения, приводила его к необходимости пользоваться ложью и идеализацией как художественными средствами оправдания самых мрачных сторон капиталистического общества в его лучший период; прибегать к котурнам поэтического обмана, чтобы скрыть внутреннее ничтожество и ограниченность своего героя. Эпическое спокойствие формы плохо маскирует классовые пристрастия автора, тем более что задача создания характера Робинзона в большой мере совпадала для Дефо с задачей выражения собственных идеологических особенностей на фоне вымышленных событий. Не это ли имел в виду Дефо, когда называл «Робинзона» аллегорическим изображением своей собственной жизни. Лавочник Дефо обнаруживает своё сходство с лавочником Крузо, поэтизируя не только всё положительное, что поднимает героя над прозаическими буднями буржуазного общества, но и всё отрицательное, что обнажает его личные слабости. Дефо видел трагическую изнанку периода первоначального накопления капитализма, но тот факт, что он безусловно признавал её правомерность и историческую необходимость и стремился к оправданию всего, что может служить делу самоутверждения его класса, явился источником чудовищной откровенности, циничной простоты и вместе с тем ограниченности его реализма.

VI

Мы узнаём, сколько золота и слоновой кости в фунтах и тоннах добывала каждый день шайка Сингльтона, сколько тюков и какого рода товаров хранилось в трюмах ограбленного корабля. Не вдаваясь в психологические детали, Дефо умеет просто и убедительно рассказать, как легко даётся богатство в руки настойчивого человека, как беззаветно преданны и благодарны бывают негры, когда их эксплуатируют с умом и расчеётливостью.

В Робинзоне деловитость и купеческая аккуратность переходит в педантизм. Он не только любит формальность в коммерческих делах и калькуляцию своих работ, но когда на острове перед ним возникает вопрос, должен ли он роптать на бога или, наоборот, благодарить его, он, «словно кредитор и должник», заводит счёт с двумя столбцами — «зло» и «добро». Однако, как мы это видели, влияние фактограммы не помешало Дефо поставить роман на большую идейную основу.

В руках Дефо этот жанр претерпел значительные изменения. Заимствовав сюжетную рамку плутовского романа, Дефо наполняет её существенно новым буржуазным содержанием. При всей своей внешней подвижности образы Лазарильо, героя первой плутовской повести неизвестного автора, или Гусмана, из одноимённой повести Алемана, сохраняют до конца внутреннюю статичность характера, ибо многие лишённые единства сцены являются скорее самоцелью, чем средством формирования образа. Плут пассивен, он безвольно плывёт по фабульному течению, останавливается на стыках событий в ожидании случая, который откроет ему новую возможность продолжать свои комические проделки, поощряемые самыми мелкими и ограниченными целями: поесть и выпить. Отталкиваясь от романа героических авантюр, ранний плутовской роман окрашивается в пародийно-сатирический тон. Сатирическая задача романа поглощает собой его познавательную функцию, что делает рассказ незатейливо-простым, лишённым простора и перспектив. Плут в романах Дефо — не только ловкая, но и волевая, целеустремлённая личность. Он захвачен стяжательной лихорадкой, бешеной жаждой наживы. Движимый неудовлетворённостью настоящим, он не остановится на полпути, получив должность /глашатая и в жены служанку церковного настоятеля — верх стремлений Лазарильо. Он будет, если можно так выразиться, подниматься по лестнице преступлений до тех пор, пока не станет богатейшим человеком в стране. Тогда он покается, купит себе рабов и заведёт табачную плантацию в Виргинии, чтобы в конце концов всё-таки вернуться в Англию и приобщить свой клад к национальному богатству своей родины. Художника начинает интересовать внутреннее содержание образа почти в такой же мере, как его поступки. Так, образ Молль Флендерс не только раскрывается, но и создаётся в единстве действия и психологии. Характер Молль Флендерс вырастает из противоречивой коллизии её личных стремлений и внешней среды. Она уже не просто плут, по опытный делец, и в отношении автора к ней не чувствуется иронии, желания отмежеваться, как в раннем плутовском романе. Потенциально «Молль Флендерс» хранит в себе задатки, которые полностью будут реализованы в творчестве Филдинга и Смоллетта. <…> «Добрая старая Англия» ежедневно, ежечасно рождала подобные судьбы, и биография Молль не является социальной редкостью. <…> голодная армия отверженных расползалась по стране в поисках источников существования. Все средства — обман, грабеж, воровство, попрошайничество — становились оправданием единой цели: жить.

Дефо объективно ставит воровку Молль рядом с купцом Робинзоном. Оба они оказываются плутами: один из самолюбивого стремления быть богатым, другая из нужды. Дефо с большой реалистической убедительностью показывает истинную причину падения героини — бедность, к которой позже присоединяется тщеславное желание обеспечить себе безбедное существование до самой смерти.

Молль Флендерс <…> может быть рассмотрена как разновидность Робинзона, но так как её необитаемый остров обступает не вода, а подлинная английская действительность и так как ей противостоит не слепая природа и не дикари, а живые люди капиталистического общества, то попытка оградить её каменной стеной от законов социальных отношений привела бы к абсурду, к чудовищной беспредметности.

В «Молль Флендерс» Дефо остаётся на позициях противопоставления капиталистической системы феодальной, но выступает с резкой критикой отдельных недостатков современного ему общества <…>. Криминальная эпопея знаменитой воровки развёртывается преимущественно на фоне капиталистического Лондона. Это дало возможность Дефо предельно расширить тематический круг романа, использовать разнообразный и актуальный материал из всех областей жизни. <…> В отличие от эпизодических, схематически бескровных фигур в «Робинзоне Крузо», образы этого романа разработаны с большей старательностью, а поэтому более выразительны. <…> Дефо полностью сохранил манеру плутовского романа выстраивать шеренгу портретов людей различных общественных состояний, сохранил также натуралистические элементы в обрисовке событий и характеров, но полностью освободился от гротеска и буффонады как от средств, которым не оставалось назначения в его художественном методе.

Конфликт между Дефо — проповедником добрых нравов и Дефо-художником, изображающим живую жизнь, и з этом романе неизбежно обнажается с особой отчётливостью. Особенно хорошо видна эта двойственность, если сопоставить предисловие к роману с самим романом <…>. Дефо явно насилует объективную логику этих «подвигов», стараясь извлекать из них фальшивые и надуманные выводы для читателя. Тот факт, что различия выводов, которые может сделать тот или иной читатель, Дефо объясняет «неодинаковыми чувствами к пороку и добродетели при чтении», свидетельствует о том, что автор сам плохо верил в нравственную силу своего произведения. Правда, и порок наказывается и добродетель торжествует, но преступные похождения Молль описываются с такой художественной экспрессией, с таким тёплым участием, что необходимость для Дефо нейтрализующего предисловия становится вполне понятной. Это заметили ещё биографы Дефо.

Волчий индивидуализм, борьба любыми средствами — вот залог личного успеха в условиях конкуренции и всеобщей сутолоки приобретательства. Когда же цель достигнута, можно обратиться к покаянию и благочестивой жизни. К такому выводу приводит читателя этот «нравоучительный» роман. Проблема труда и богатства, противоречия которой завуалированы в «Робинзоне» эпопеей художественной робинзонады, в «Молль Флендерс», естественно, отступает на задний план. Там, где Дефо пытается разрешать её в духе «Робинзона», она звучит как пустая, художественно немотивированная декларация. <…> Когда же Молль, благодаря преступно приобретённому богатству, из лагеря обездоленных переходит в лагерь равноправных «добродетельных» буржуа, первой её заботой является переложить собственный труд на плечи рабов и наёмных слуг. Так завершается круг экономического самоутверждения буржуазного общества…

О статье

Уже первая аспирантская работа Миримского «Реализм Дефо» оказалась настолько ценной, что Ф. П. Шиллер включил её в сборник работ кафедры <МГПИ> «Реализм XVIII века на Западе» (М. 1936). Это была первая обстоятельная и глубокая работа о творчестве основоположника буржуазного реалистического романа, написанная с марксистских позиций. Именно И. Миримский создал ту концепцию творчества Дефо, которая поныне принята в нашем литературоведении.

— Александр Аникст