Пётр Вайль и Александр Генис

Писатели Пётр Львович Вайль и Александр Александрович Генис написали в соавторстве много статей и несколько книг.

Цитаты

	Довлатов — как червонец: всем нравится. — начало отрывка из статьи, выбранного Довлатовым для задней обложки первого издания «Компромисса»
	— 1981

На самом деле Бахчанян работает <…> в жанре, который можно назвать просто «бахчанян». <…> Как ни странно, гротескный мир бахчаняновских острот часто куда более похож на реальность, чем самое старательное её копирование. Какой-нибудь каламбур, построенный на незатейливом звуковом сходстве, вдруг открывает бездну смысла. <…> А всё потому, что Бахчанян точно называет явление, присваивает ему меткую этикетку. Далеко не всегда она справедлива. Часто, как положено гротеску, это одна, причём обратная, сторона медали. С его остротами всегда можно спорить, но, услышав их, невозможно не улыбнуться. <…> Святого у него действительно немного. <…> Кроме того, он обладает одним крупным недостатком — говорит, что думает. И по ту, и по эту сторону границы. <…> Людей, страдающих таким недугом, любое общество считает лишними. Впрочем, сам Бахчанян полагает, что лишний человек — это звучит гордо.

— начало 1980-х

Генри Миллер задумывал своё произведение как евангелие революции <…>. Так Миллер заболел самой отважной, самой опасной, самой безнадёжной мыслью XX века — мечтой о новом единстве. Эта революция выросла на художественном идеале единой веры, возвращающей хаосу форму и целеустремлённость. В крестовый поход революции Миллер вступил с такими же фантастическими и фанатическими падежами, как и его русские современники. Революции, понимаемой как эволюционный взрыв, одушевляющий космос, воскрешающий мёртвых, наделяющий разумом всё сущее — от звёзд до минералов. <…> «Тропик Рака» — дерзкая попытка создания обобщённой картины вселенной. Это космологическая фантазия, которую автор набрасывает в страшной спешке, торопясь до конца воплотить на бумаге свои метафизические пророчества. <…> «Тропик Рака» можно сравнить с витражами Шагала, где в хаотическом, абстрактном сплетении света и цвета вдруг проглядывают ангел, еврей, корова, космос. <…> Генри Миллер учил принимать жизнь, пропускать её сквозь себя, не отвлекаясь посторонними целями, псевдозадачами. <…> Пафос его книги сродни красноречию негритянского священника во время воскресной проповеди. Та же горячечная скороговорка, та же заряжающая паству музыка, та же поэтическая гиперболичность речи.

— «По течению реки»

	Сорокина <…> по-прежнему печатают с адским трудом и тяжёлыми последствиями для тех органов, которые на такое дело всё же решаются.
	— «Вести из онкологической клиники»

Поэзия банального и поэтика непонятного. Владимир Сорокин

Гиперреализм явлен в повести В. Сорокина «Очередь». <…> Очередь стоит всегда. Пронизывая какой-то район Москвы, она оплодотворяет деятельностью окружающую жизнь. Очередь и есть жизнь — настоящая, бурная, активная. <…> Она самодостаточна. Она, в конечном счёте, — живой организм. Темы, затрагиваемые в книге Сорокина, — необъятны. <…> можно легко прийти к выводу, что Сорокин написал глобальную сатиру на советское общество. <…> Но <…> любая толпа чудовищна. <…> Если «Очередь» — сатира, то вообще на человечество. Так ужасает бесстрастная фотография. Но всё же книга Сорокина — не механический сколок действительности. <…> Удивительным образом писатель сумел уберечься от гиперболы и гротеска. Чувство умеренности и соразмерности в книге таково, что даже поражает <…>. По сути, «Очередь» — эстетская проза, призванная демонстрировать возможности русской речи. Считывание персонажей подряд — создаёт полифонию, панораму, объём. <…> это тщательно продуманная оркестровка. Гимн человеческой речи. Утверждение её абсолютной самодостаточности. Отрицание необходимости трактовки. <…> Есть застрочный комментарий, созданный невидимым и неслышимым автором. Автор резко полемичен с русской литературой, постулирующей противостояние поэта и толпы. В книге Сорокина <…> толпа и есть поэт. Обычно для эстетизации нехудожественного текста требуется временное отстранение. Если сейчас найти памятку римскому водопроводчику, этой инструкцией будут наслаждаться самые изысканные знатоки. Сорокин же прямо сегодня нарядил базар толпы в ризы поэзии. Этот принцип концептуализма <…> в чистом виде присутствует в книге: например, простая перекличка занимает 29 (!) страниц. <…> в перечне фамилий тоже сказался вкус автора — а ведь так соблазнительно набрать смешные. Тот же вкус позволил создать в «Очереди» необычно точную сексуальную сцену. Причём здесь Сорокин прибег к помощи одних почти междометий. <…> в книге <…> высокая поэзия толпы звучит слаженным хором. — 1986

Владимир Сорокин владеет всеми стилями советской литературы <…>. Из-за этого у Сорокина и нет собственного стиля: он произвольно комбинирует «чужие слова», используя их как строительный материал. <…> Тема Сорокина — самосознание литературы, а не жизни. <…> В «Кисете» можно увидеть иллюстрированное пособие для литературного ликбеза. Автор, обнажая границы стилевого поля, демонстрирует главный принцип авангарда: искусство всегда условность. <…> Сорокин ту же непопулярную в России истину — нельзя смешивать искусство и жизнь — переводит на язык прозы. Поэтому он не пародирует, а тонко стилизует штампы советской литературы, раскрывая тем самым их искусственное происхождение. Так читателю предлагают ещё один принцип авангарда: любой стиль не может жить вечно, он историчен, а значит, способен отмирать. <…> До тех пор, пока типичным для советской прозы языком излагаются типичные для неё же ситуации, мы не видим противоречия между формой и содержанием. Но вот содержание исчезло, а форма осталась — и тут же делается очевидной её способность к самостоятельному существованию. <…> Ведущие писатели нашего столетия, <…> чтобы воссоздать мир во всей его полноте, включали в свои произведения и то, что нам непонятно в нём. <…> Сегодня, как пишет критик Михаил Эпштейн, <…> «реальность теряет зримость и антропоморфность». Она «не вмещается в человечески освоенные формы». <…> Вот таким нечеловекоподобным искусством и занимается Владимир Сорокин. Чтобы понять, зачем ему понадобились загадочные «видо» и «бридо», можно привлечь аналогию из математики. В ней существуют понятия, не имеющие смысла в реальном мире, например, мнимое число <…>. Тем не менее математики, пользуясь тем, <…> приходят к вполне внятным ответам <…>. Никогда писатели вроде Сорокина не станут кумирами массового читателя. Ведь они занимаются тем, что сегодня кажется никому не нужным. Но <…> авангард — всегда на передовой, без него невозможно было бы движение вперёд. — 1990

О соавторах

	Эти — как их? — Вайль и Генис, — я их, правда, не читал, — это ж просто Маркс и Энгельс! Тоже ищут капитал!..
	— Наум Сагаловский, 1981

	Вайль и Генис <…> работают талантливо. Не хуже Зикмунда с Ганзелкой. Литература для них — Африка. И всё кругом — сплошная Африка. От ярких впечатлений лопаются кровеносные сосуды…
	— Сергей Довлатов, «Марш одиноких» (предисловие), 1982

	Я хорошо знаю, как Вайль и Генис читают и оценивают книги. Петя открывает неведомую ему дотоле книгу на 234 странице и говорит: «Смотри, Саня, тут написано — его щёки отливали синевой, какая банальность…» После чего они захлопывают книгу, навсегда причисляют автора к бездарностям, и выше сноски этому автору уже не подняться.
	— Сергей Довлатов, письмо И. М. Ефимову 24 ноября 1982

О произведениях

	Книгой [«Современная русская проза»] <…> будут недовольны все пишущие люди, как бездарные, так и даровитые, даровитых они критикуют, а бездарных не упоминают.
	— Сергей Довлатов, письмо И. М. Ефимову 9 ноября 1982