Николай Иванович Гнедич

Никола́й Ива́нович Гне́дич (2 (13) февраля 1784—3 (15) февраля 1833) — русский поэт и переводчик. Наиболее известен переводом «Илиады» Гомера (1813—1829).

Николай Гнедич

Статья в Википедии

Произведения в Викитеке

Медиафайлы на Викискладе

Цитаты

	Басни Крылова доводят женщин до колик. В среду у Строгановых публичное чтение. Здесь кружатся головы: или это действия моды или афинская звезда взошла над нашею страною.
	— письмо К. Н. Батюшкову конца апреля — начала мая 1811

Вы, милостивый государь, как близко знакомый с почтеннейшим автором, более, нежели кто-либо, знаете главнейшие черты жизни его, а как литератор, отличающийся тонкостию вкуса, более другого чувствуете красоты его произведений и характер, их отличающий. Комитет питается приятною надеждою, что талант ваш, в сём роде испытанный, составит лучшее украшение издания. — от лица комитета Вольного общества любителей российской словесности для издания стихотворений И. И. Дмитриева

— письмо П. А. Вяземскому 15 августа 1821

	Представьте себе на рынке двух торговцев съестными припасами: один на чистом столике разложил слоёные, вкусные, гастрономические пирожки; другой на грязном лотке предлагает гречневики, облитые вонючим маслом. К кому из них обратится большинство покупщиков? Разумеется, к последнему.
	— слова в 1830-х

Поэзия

Рушитель милой мне отчизны и свободы, О ты, что, посмеясь святым правам природы, Злодейств неслыханных земле пример явил, Всего священного навек меня лишил! Доколе, в варварствах не зная истощенья, Ты будешь вымышлять мне новые мученья? <…> Ты ад на свете сём для нас соорудил, И, адскими меня трудами изнуряя, Желаешь, чтобы я страдал не умирая; Коль хочет бог сего, немилосерд твой бог! <…> Так, некогда придёт тот вожделенный час, Как в сердце каждого раздастся мести глас; Когда рабы твои, тобою угнетенны, Узря представшие минуты вожделенны, На всё отважатся, решатся предпринять С твоею жизнию неволю их скончать.

— «Перуанец к испанцу», 1805 [1809]

	Фиалка на заре блистала; Пред солнцем красовался цвет; Но в полдень с стебелька упала, И к вечеру фиалки нет!
	— «Скоротечность юности», 1806 [1809]

	Над всей подлунной стороною Мечты промчимся на крылах. Туда, туда, в тот край счастливый, В те земли солнца полетим, Где Рима прах красноречивый Иль град святой Ерусалим. Узрим средь дикой Палестины За божий гроб святую рать, Где цвет Европы, паладины Летели в битвах умирать.
	— «К К. Н. Батюшкову», 1807 [1810]

	Ты, о задумчивость, тяжелой рукою Обнявши сидящего в грусти немой И думы вкруг черные простря над главою, Заводишь беседы с его лишь тоской <…>. Ни утро весёлостью, ни вечер красами В нём сердца не радуют: мёртв он душой; При девах ласкающих, в беседе с друзьями, Везде, о задумчивость, один он с тобой!
	— «Задумчивость», 1809 [1832]

Когда кругом меня всё мрачно, грозно было, И разум предо мной свой факел угашал, Когда надежды луч и бледный и унылой На путь сомнительный едва мне свет бросал, В ночь мрачную души, и в тайной с сердцем брани, Как равнодушные без боя вспять бегут, А духом слабые, как трепетные лани, Себя отчаянью слепому предают, Когда я вызван в бой коварством и судьбою И предало меня всё в жертву одного, — Ты, ты мне был тогда единственной звездою, И не затмился ты для сердца моего.

— «К другу», 1819 [1832]

	Сменяйтесь, времена, катитесь в вечность, годы! Но некогда весна несменная сойдет! Жив бог, жива душа! и, царь земной природы, Воскреснет человек: у бога мёртвых нет!
	— «Осень», 1819

	Увы! ты изменил мне, Нескромный друг, Морфей! Один ты был свидетель Моих сокрытых чувств, И вздохов одиноких, И тайных сердца дум. Зачем же, как предатель, В видении ночном Святую тайну сердца Безмолвно ты открыл? Зачем, меня явивши Красавице в мечтах, Безмолвными устами Принудил всё сказать?
	— «К Морфею», 1816

• см. «На смерть ***», 1824

	Птица любови и мира, всех птиц ненавидишь ты хищных. Первая, криком тревожным — домашним ты птицам смиренным Весть подаёшь о налёте погибельном коршуна злого, Криком встречаешь его и до облак преследуешь криком, Часто крылатого хищника умысл кровавый ничтожа.
	— «Ласточка», вероятно, 1831 или 1832

Спешу вас отдать под покров снисходительной дружбы, И если она не найдёт в вас ни прелестей слова, Какими нас музы из уст их любимцев пленяют, Ни пламенных чувствий, ни дум тех могучих, какие Кипят на устах вдохновенных и души народов волнуют, То, нежная в чувствах, найдёт хоть меня в моих песнях, Души моей слабость, быть может, её добродетель; Узнает из них, что в груди моей бьётся, быть может, Не общее сердце; что с юности нежной оно трепетало При чувстве прекрасном, при помысле важном иль смелом, Дрожало при имени славы и гордой свободы; Что, с юности нежной любовию к музам пылая, Оно сохраняло, во всех коловратностях жизни, Сей жар, хоть не пламенный, но постоянный и чистый;..

— «К моим стихам», 1832 [возможно, 1825]

О Гнедиче

	В Гнедиче виден дух творческий и душа воспламеняемая, доступная всему высокому. Напитанный древними классиками, он сообщил слогу своему ненапыщенную важность. <…> Он усыновляет греческий гекзаметр русскому вселичному языку, и Гомер является у нас в собственной одежде, а не в путах тесного, утомительного александрийского размера.
	— Александр Бестужев, «Взгляд на старую и новую словесность в России», декабрь 1822

	Враг суетных утех и враг утех позорных, Не уважаешь ты безделок стихотворных, Не угодит тебе сладчайший из певцов Развратной прелестью изнеженных стихов. Возвышенную цель поэт избрать обязан.
	— Евгений Баратынский, «Гнедичу, который советовал сочинителю писать сатиры», 1827

	Гнедич <…> был истинный поэт: если его теперь мало почитают, то это потому, что он слишком рано родился.
	— Виссарион Белинский, «Литературные мечтания», декабрь 1834

	… постигнуть дух, божественную простоту и пластическую красоту древних греков было суждено на Руси пока только одному Гнедичу.
	— Виссарион Белинский, «Русские журналы», апрель 1839

«Рыбаки» <…> есть мастерское произведение; но оно лишено истины в основании: из-под рубища петербургских рыбаков виднеются складки греческого хитона, и русскими словами, русскою речью прикрыты понятия и созерцания чисто древние… При всём этом в «Рыбаках» Гнедича столько поэзии, жизни, прелести, такая роскошь красок, такая наивность выражения! <…> Кроме «Рыбаков», у Гнедича мало оригинальных произведений; некоторые из них не без достоинств; но нет превосходных, и все они доказывают, что он владел несравненно большими силами быть переводчиком, чем оригинальным поэтом. Замечательно, что стих Гнедича часто бывал хорош не по времени.

— Виссарион Белинский, «Сочинения Александра Пушкина», статья третья, октябрь 1843

Крылов унесёт с собою множество любопытных подробностей русской литературы, коей он почти ровесник. И никто не думает им воспользоваться! Его собственная жизнь как любопытна! Покойный Гнедич хотел написать его биографию, и действительно, живя с ним лет 30 вместе, он знал много любопытных подробностей, но не успел сделать ничего. Потеря невозвратная, потому что сам Иван Андреевич едва ли примется за перо.

— Михаил Погодин, «Год в чужих краях (1839). Дорожный дневник», 1844

	… кажется, и думал гекзаметрами, и относился ко всему с вершины Геликона.
	— Владимир Соллогуб, «Воспоминания», 1870-е

	Ни литературно, ни биографически Гнедич без Илиады уже не мыслится. Этому же труду он обязан и своим историческим бессмертием, которого не дали бы ему ни наивный юношеский роман, ни переводы и переделки трагедий, ни даже оригинальные стихи его, в конечном счёте посредственные. Знаменитых «Рыбаков» сейчас нельзя перечесть без скуки.
	— Владислав Ходасевич, «Гнедич»

О его переводах

«Леар» Гнедича в обстановке тех событий, которые переживала Россия в момент появления этой трагедии, целиком отражал настроения умов дворянства и имел несомненное агитационное значение в интересах этого класса. Трагедия престарелого отца, гонимого неблагодарными дочерьми, в итоге сведенная Гнедичем к борьбе за престол, за «законные» права «законного» государя, в момент постановки «Леара» должна была напоминать зрителям о другом «незаконном» захвате престола (правда, без добровольного от него отказа), имевшем место в живой действительности; не олицетворялся ли в представлении зрителей герцог Корнвалийский с живым «узурпатором», потрясшим основы мирного благосостояния Европы и вовлекшим в общеевропейский хаос и Россию, — с Наполеоном Бонапартом, неблагодарные дочери Леара — с республиканской Францией, свергшей своего короля, а сам Леар — с «законным» главою французского престола — будущим Людовиком XVIII? Назначением «Леара» было поднять патриотическое чувство русских граждан, необходимое для борьбы с этой страшной угрозой за восстановление законности и порядка в Европе и — в конечном итоге — за сохранение всей феодально-крепостнической системы в России.

— Александр Булгаков, «Раннее знакомство с Шекспиром в России»