Монархия

Мона́рхия (лат. monarchia от др.-греч. μοναρχία «единовластие» от μόνος, «одиночный, единый» и ἀρχή, «власть, господство») — форма правления или государственного устройства, при котором верховная государственная власть частично или полностью принадлежит лицу, — монарху, пожизненно носящему традиционный титул (король, император, царь, князь и т. п.).

Цитаты

XVIII век

	В школе политических прожектёров я не нашёл ничего занятного. Учёные там были, на мой взгляд, людьми совершенно рехнувшимися <…>. Эти несчастные предлагали способы убедить монархов выбирать себе фаворитов из людей умных, способных и добродетельных; научить министров считаться с общественным благом, награждать людей достойных, одарённых, оказавших обществу выдающиеся услуги; учить монархов познанию их истинных интересов, которые основаны на интересах их народов; поручить должности лицам, обладающим необходимыми качествами для того, чтобы занимать их, и множество других диких и невозможных фантазий, которые никогда ещё не зарождались в головах людей здравомыслящих.
	In the school of political projectors, I was but ill entertained; the professors appearing, in my judgment, wholly out of their senses <…>. These unhappy people were proposing schemes for persuading monarchs to choose favourites upon the score of their wisdom, capacity, and virtue; of teaching ministers to consult the public good; of rewarding merit, great abilities, eminent services; of instructing princes to know their true interest, by placing it on the same foundation with that of their people; of choosing for employments persons qualified to exercise them, with many other wild, impossible chimeras, that never entered before into the heart of man to conceive.
	— Джонатан Свифт, «Путешествия Гулливера», 1726

	… в большинстве стад еху бывают своего рода правители (подобно тому как в наших парках стада оленей имеют обыкновенно своих вожаков), которые всегда являются самыми безобразными и злобными во всём стаде. У каждого такого вожака бывает обыкновенно фаворит, имеющий чрезвычайное с ним сходство, обязанность которого заключается в том, что он лижет ноги и задницу своего господина и поставляет самок в его логовище; в благодарность за это его время от времени награждают куском ослиного мяса. Этого фаворита ненавидит всё стадо, и потому для безопасности он всегда держится возле своего господина. Обыкновенно он остаётся у власти до тех пор, пока не найдётся ещё худшего; и едва только он получает отставку, как все еху этой области, молодые и старые, самцы и самки, во главе с его преемником, плотно обступают его и обдают с головы до ног своими испражнениями. Насколько всё это приложимо к нашим дворам, фаворитам и министрам, хозяин предложил определить мне самому.
	… in most herds there was a sort of ruling Yahoo (as among us there is generally some leading or principal stag in a park), who was always more deformed in body, and mischievous in disposition, than any of the rest; that this leader had usually a favourite as like himself as he could get, whose employment was to lick his master’s feet and posteriors, and drive the female Yahoos to his kennel; for which he was now and then rewarded with a piece of ass’s flesh. This favourite is hated by the whole herd, and therefore, to protect himself, keeps always near the person of his leader. He usually continues in office till a worse can be found; but the very moment he is discarded, his successor, at the head of all the Yahoos in that district, young and old, male and female, come in a body, and discharge their excrements upon him from head to foot. But how far this might be applicable to our courts, and favourites, and ministers of state, my master said I could best determine.
	— Джонатан Свифт, там же

Но в какие руки следует передать столь необходимую власть? Как воспрепятствовать её вырождению и нестерпимым злоупотреблениям? <…> Нет более верного пути, чем разделение власти между различными сословиями общества, ибо, когда она сосредоточена в руках одного сословия, это даёт ему возможность угнетать народ. <…> необходимо, чтобы власть монарха всегда оставалась подчинённой власти представителей народа и чтобы эти представители сами постоянно зависели от воли уполномочивших их людей, от которых они получили все свои права и по отношению к которым они являются исполнителями, доверенными лицами, а отнюдь не хозяевами. <…> Вынужденное уступить силе и лишённое высшей власти, духовенство желало удержать за собой хотя бы часть той власти и той независимости, которой оно пользовалось прежде. Оно либо запугивало государей, либо льстило и угождало им. <…> оно особенно потрудилось над тем, чтобы придать верховной власти характер святыни, при условии, что само духовенство разделит с государями эту власть. <…> Подчинённое безо всяких ограничений воле самых неразумных повелителей, общество уверовало, будто оно предназначено небом трудиться только на них <…>. Таким образом, всё говорит за то, что абсолютная власть — это безумие…

— Поль Анри Гольбах, «Естественная политика, или Беседы об истинных принципах управления», 1773

XIX век

	Не ведать ни закона, ни любви, Ни веры; быть всесильным, не имея Друзей, — то значит царствовать;..
	To know nor faith, nor love, nor law; to be Omnipotent but friendless is to reign;..
	— Перси Шелли, «Освобождённый Прометей», 1820

	Когда монархия близка к развалу, наблюдается ряд своеобразных явлений. Так, прежде всего дворянство обнаруживает склонность к распаду. Распадаясь, оно делится на части, и вот каким образом. Королевство шатается, династия угасает, закон рушится, политическое единство, раздираемое интригами, дробится; высшее общество дичает и вырождается; все ощущают предсмертную расслабленность — и внешнюю и внутреннюю; крупные государственные установления рухнули, остаются в силе только мелкие — печальное общественное зрелище; нет больше полиции, армии, финансов; все понимают, что приходит конец. Отсюда во всех умах рождается тоска о прошлом, опасение за будущее, недоверие ко всем и ко всему, уныние и глубокое отвращение. Так как болезнь государства гнездится в самой верхушке, то знать, соприкасающаяся с нею, заболевает первая. Какая участь постигает её? Часть дворянства, менее честная и менее благородная, остаётся при дворе. Всё должно вскоре рухнуть, время не терпит, надо спешить, надо обогащаться, возвеличиваться и пользоваться обстоятельствами. Все думают только о себе. Каждый, не питая ни малейшей жалости к стране, строит своё маленькое личное счастье на великом общественном несчастии. <…> Люди домогаются всего, хватают и расхищают всё — ордена, звания, должности, деньги, Живут только честолюбием и алчностью. Скрывают под внешней благопристойностью тайное распутство, порождаемое человеческой слабостью. А так как подобная жизнь, состоящая в погоне за наслаждениями и удовлетворением своего честолюбия, требует прежде всего отречения от всех естественных чувств, то люди становятся жестокими. Когда наступает день опалы, в душе придворного, впавшего в немилость, пробуждается нечто чудовищное, и человек превращается в демона.
	оригинал см. в статье
	— Виктор Гюго, «Рюи Блаз» (предисловие), 1838

	… раз монархия обречена на гибель, то пусть лучше она погибнет сражаясь, накрытая своим знаменем, чем испустит дух на кресле для недвижимых, которое катит парламент...
	… que si la monarchie est condamnée, il vaut mieux qu'elle meure en combattant, roulée dans son drapeau, plutôt que de finir dans un fauteuil de ga-ga poussé par quelque Parlement...
	— Альфонс Доде, «Короли в изгнании», 1879

XX век

	Абсолютная монархия — это такая монархия, когда государь делает то, что ему нравится, пока это нравится заговорщикам.
	— Амброз Бирс, «Словарь Сатаны», 1911

	Параход стоит Возле пристани Будем рыбу кормить Монархистами.
	— частушка, 1917

	Монархия — сильная система, но с монархом не слишком слабым.
	— Александр Солженицын, «Размышления над Февральской революцией», 1983

Марк Твен

Оригиналы см. в статьях.

Королевский трон не может рассчитывать на уважение. С самого начала он был захвачен силой, как захватывает добычу разбойник на большой дороге, и остался и дальше обиталищем преступления. Ничем, кроме как символом преступления, трон быть не может. С тем же успехом можно требовать уважения к пиратскому флагу. К доброму монарху следует отнестись как к пирату, который в промежутке между разбоями читает проповеди в воскресной школе; дурной монарх не вправе рассчитывать и на это. Тем не менее, если скрестить короля со шлюхой, ублюдок будет полностью соответствовать английскому представлению об аристократичности. Знатнейшие семейства Великобритании ведут свой род большей частью именно от таких непристойных браков.

— Записная книжка, 1888

… монархия <…> идёт на преступные действия, заранее уверенный, что по прошествии известного времени они не будут более считаться преступными. Он совершает бесчестный поступок в уверенности, что с течением времени позорное пятно сотрётся совсем, как если бы это был уносимый ветерком дурной запах. Сделав гнусность, он считает, что со временем её будут рассматривать как акт добродетели. Он полагает, что беззаконие, если совершать его десять лет или тысячу лет подряд, получает свойства закона, и те, с кем обошлись несправедливо, мало-помалу смирятся и сами станут так думать, а если не они сами, то их потомки. Усилием воображения можно представить себе семейство медведей, одержимых спесью по поводу того исторического факта, что их предок разграбил улей, и полагающих, что тем самым они получили наследственное право на дальнейший грабёж. Это можно себе представить, но дальше сравнение рушится. Пчелы будут кусать медведей, хотя бы это продолжалось тысячу лет. Человека можно убедить, что зло постепенно стало добром, пчелу же нельзя, по крайней мере в её нынешнем недостаточно продвинутом состоянии. Пчеле не хватает почтительности. Когда ей внушат почтительность, она станет недурным англичанином.

— там же

	В конституционных — номинальных — монархиях есть смысл заменить королевское семейство семейством шимпанзе. Разницы никакой, столь же достойны обожания, обойдутся дешевле.
	— там же

	Монархия? Но это же устарело. Это относится к той стадии цивилизации, когда восхищались кольцом в носу, убором из перьев и синей татуировкой на брюхе.
	— там же, 1890

Разденьте догола весь род людской, и у вас будет истинная демократия. Но достаточно вам ввести как некое отличие клочок тигровой шкуры или коровий хвост — и основы для монархии заложены. — там же, 18 августа 1897

Вот и еще один трон рухнул, я захлёбываюсь в океане восторга. Хотел бы я прожить ещё пятьдесят лет, т.к. думаю, что увижу, как европейские троны будут продаваться на железный лом. Я верю, что ещё увижу конец самого позорного из всех надувательств, когда-либо изобретённых человеком, — монархии. Каменный идол и тот рассмеётся, увидев, как разумные будто бы люди <…> всё ещё пресмыкаются перед замшелыми аферистами и мошенниками, наследственной монархией и так называемой «знатью». Монархам и аристократам впору смеяться — да они и смеются, но только между собой <…>. Ещё несколько лет, и среди отслуживших монархов и великих князей мы будем вербовать полицейских, кучеров, маляров, а ведь и так все биржи неквалифицированного труда переполнены…

— письмо Сильвестру Бакстеру, 9 октября 1889

	... ни один трон не был воздвигнут в результате свободного волеизъявления большинства народа; а раз так, то нет такого трона, который имел бы право на существование, и нет иного символа для него, кроме флага с черепом и скрещенными костями, — герба, заимствованного у представителей родственной профессии, которые отличаются от королей только обличием, то есть по сути дела не более, чем розничная торговля отличается от оптовой.
	… no throne was ever set up by the unhampered vote of a majority of any nation; and that hence no throne exists that has a right to exist, and no symbol of it, flying from any flagstaff, is righteously entitled to wear any device but the skull and crossbones of that kindred industry which differs from royalty only business-wise—merely as retail differs from wholesale.
	— «Американский претендент», 1892

На нашей планете свыше тысячи республик, а что до монархий, так их тысяч тридцать. История некоторых монархий восходит к глубокой древности. Пусть не к моменту рождения [старого бродяги], <…> но они ведут своё начало от первых микробных инвазий и нашествий; монархии, вопреки всем новейшим веяниям, берегут неограниченную королевскую власть как зеницу ока с тех давних пор и поныне, что охватывает период примерно в четыре с половиной миллиона лет. В одной из монархий династия, пришедшая к власти двести пятьдесят тысяч лет тому назад, удерживает власть и поныне. Это — династия Гной (Гной — их фамилия, вроде царской фамилии Романовы), а полный титул монарха — Его Августейшее Величество Генрих D. G. Staphylococcus Pyogenes Aureus. Он стодесятитысячный монарх династии Гной, сидящий на троне. Все монархи этой династии носили имя Генрих. (Латынь — D. G. (Deus gratias) означает «милостью божьей». <…> По протоколу в правительственных сообщениях титул читается следующим образом: «Генрих, милостью божьей верховный гнойный резервуар», простой же народ зовёт его ласково — Генри золотой парень.)

— «Три тысячи лет среди микробов», 1905

	При монархии люди добровольно и радостно чтят свою знать, гордятся ею, и их не унижает мысль, что за их верноподданнические чувства им платят презрением. Презрение их не смущает, они к нему привыкли и принимают как должное. Мы все таковы. В Европе мы легко и быстро приучаемся вести себя так по отношению к коронованным особам и аристократам; более того, было замечено, что, когда мы усваиваем это поведение, мы начинаем хватать через край и в своём раболепии и тщеславии очень быстро превосходим местных жителей. Следующий шаг — брань и насмешки по адресу республик и демократий вообще. Всё это естественно, ибо, сделавшись американцами, мы не перестали быть человеческими существами, а род человеческий создан для того, чтобы им управляли короли, а не воля народа.
	In public we scoff at titles and hereditary privilege, but privately we hanker after them, and when we get a chance we buy them for cash and a daughter. Sometimes we get a good man and worth the price, but we are ready to take him anyway, whether he be ripe or rotten, whether he be clean and decent, or merely a basket of noble and sacred and long-descended offal. And when we get him the whole nation publicly chaffs and scoffs—and privately envies; and also is proud of the honor which has been conferred upon us. We run over our list of titled purchases every now and then, in the newspapers, and discuss them and caress them, and are thankful and happy. <…>
	— «Автобиография», запись 13 декабря 1906

	Республики жили подолгу, монархия живёт вечно. Ещё в школе мы узнаем, что огромное материальное благосостояние влечёт за собою условия, которые развращают народ и лишают его мужества. Вслед за этим гражданские свободы выносят на рынок; их продают, покупают, расточают, выбрасывают вон, и ликующая толпа на щитах и плечах поднимает своего кумира и навсегда водворяет его на трон.
	Republics have lived long, but monarchy lives forever. By our teaching, we learn that vast material prosperity always brings in its train conditions which debase the morals and enervate the manhood of a nation—then the country’s liberties come into the market and are bought, sold, squandered, thrown away, and a popular idol is carried to the throne upon the shields or shoulders of the worshiping people, and planted there in permanency.
	— там же, запись 15 января 1907

	Первой, второй, третьей и единственной заповедью во всякой монархической стране должна быть революция.
	The first, second, third and the only gospel in any monarchy should be Rebellion.

Абсолютная монархия

Частые синонимы: деспотизм, тирания.

	Преимущества, которые может дать народам правление неограниченных государей, столь же изменчивы, как и показания барометра.
	— Жак (Джеймс) Гордон

	Абсолютные монархии (хотя они и являются позором для человеческой природы) имеют то преимущество, что они просты. Если люди страдают, они знают, кто источник их страданий, знают и лекарство и не теряются в разнообразии причин и целебных средств.
	Absolute governments (tho' the disgrace of human nature) have this advantage with them, that they are simple; if the people suffer, they know the head from which their suffering springs, know likewise the remedy, and are not bewildered by a variety of causes and cures.
	— Томас Пейн, «Здравый смысл», 1776

	Абсолютная монархия есть самая совершенная форма правления, если бы не случайности рождения. — вероятно, неоригинально
	— Василий Ключевский, «Курс русской истории»