Естественная политика, или Беседы об истинных принципах управления

«Естественная политика, или Беседы об истинных принципах управления» (фр. La Politique naturelle, ou Discours sur les vrais principes du gouvernement) — сочинение Поля Анри Гольбаха, впервые изданное анонимно в 1773 году. В нём автор впервые развернуто изложил свои общественно-политические взгляды.

Цитаты

Беседа первая. Об обществе

Большинство философов толкуют нам об «естественном состоянии», которое в действительности существует лишь в их воображении. Предполагают, что некогда люди жили разрозненно, поодиночке, без всякой связи с себе подобными, — словом, так, как живут некоторые дикие животные. Нет ничего более надуманного, фантастического и противоречащего человеческой природе, чем подобное «естественное состояние». Человек всегда существовал в обществе. С момента своего появления на свет он жил с родителями, братьями и сестрами. Под влиянием потребностей, привычек и опыта общество становилось для него всё более и более необходимым; со временем, когда естественное развитие его организма приводило к возникновению потребности в размножении, он сам содействовал росту общества. Какой бы системы ни придерживаться при определении того, как человек занял своё место среди живых существ, наличие в нём чувства общественности остаётся неоспоримым. <…> Отрицать эту истину значило бы утверждать, будто человек может добровольно отказаться от своего благополучия и найти удовольствие в состоянии крайней бедности и беспомощности. — II. Об «естественном состоянии»

Чем многочисленнее общество, тем больше у живущего в нём человека ощущений и впечатлений, тем многообразнее его деятельность. Чем обширнее жизненный опыт человека, тем больше развивается его ум, тем сильнее его привязанность к себе подобным, тем дороже ему и его собственная жизнь. — III. Преимущества общественной жизни

Именно в порочности общества причина испорченности его членов. Природа не создаёт людей ни добрыми, ни злыми, она просто вселяет в них любовь к самим себе, стремление к самосохранению, желание быть счастливыми. Эти чувства законны. Они становятся добродетелями, когда их удовлетворяют с помощью средств, приносящих пользу и другим людям; они превращаются в пороки, когда могут быть удовлетворены только за счёт благополучия других людей. — V. Долг общества — обеспечить своим членам счастливую жизнь

Общественный договор постоянно возобновляется; человек вновь и вновь подсчитывает пользу и вред, получаемые им от общества, в котором он живёт, чтобы дать общую оценку тому и другому и сравнить их между собой. Если польза превосходит ущерб, рассудительный человек доволен своей судьбой; если общество обеспечивает ему пользование благами или выгоды, совместимые с природой объединения, он наслаждается всем благополучием, какого вправе ожидать. Если, напротив, ущерб превосходит пользу и его компенсируют лишь незначительные блага, общество теряет права на гражданина и он отделяется от общества, так как уединение — первое, что инстинктивно представляется ему спасительным средством; он предпочитает жить в одиночестве, убедившись, что общество повинно в испытываемых им невзгодах, или потеряв надежду на их устранение. — VI. Об общественном договоре

… невежество, заблуждения и ложь являются истинными источниками бедствий, от которых страдают человеческие общества. Люди плохи только потому, что им не известны их собственные интересы, истинная цель их объединения в общество, реальные преимущества, какие они могут от этого получить; они не знают, в чем очарование добродетели, а часто даже в чем состоит эта добродетель. Неведение людей и их испорченность увековечиваются тем, что их обманывают как относительно подлинного счастья, так и относительно средств его достижения. Их вводят в заблуждение и по поводу их собственной природы, которую стремятся побороть вступившие с этой целью в заговор исступление и клевета; тирания стремится заглушить внутренний голос этой природы. Людей обманывают, запрещая им обращаться за советом к опыту и разуму и развивать свои способности к познанию, им подсовывают вместо этого призраки, сказки, грозы и поповские вымыслы. — IX. Невежество — источник пороков и бедствий общества

Неравенство людей и различия, существующие между ними, являются причиной того, что, будучи в основном сходны между собой, они почти ни в чем не согласны друг с другом и каждый из них по-своему стремится к тому, что представляется ему полезным для собственного счастья. Это порождает ту самую деятельность, посредством которой каждый человек стремится скрыть своё несовершенство, слабость или отставание, прилагая все силы к тому, чтобы достигнуть преимуществ и успехов, которых, как ему кажется, достигли другие. Итак, оставим в стороне предположения о мнимом равенстве, которое будто бы с самого начала существовало между людьми. Люди никогда не были равными. Не будем же произносить напыщенных речей против этого неравенства, которое всегда было неизбежным. Особенности телосложения, различные степени физической силы, ловкости и проворства должны были обусловить значительные различия и весьма заметное неравенство между индивидами, которые являлись членами одного общества, или, если хотите, членами первой семьи. Это неравенство людей ещё больше бросается в глаза, когда речь заходит о человеческих способностях, называемых духовными, или интеллектуальными, т. е. об энергии и силе страстей человека, о его суждениях, настойчивости и проницательности, о его уме. Человек слабый физически или умственно всегда был вынужден признавать превосходство более сильного, одаренного, предприимчивого и искусного, более развитого духовно; человек, превосходящий других силой и трудолюбием, мог обрабатывать участок земли больших размеров и добиваться при этом большего плодородия, чем человек, немощный от природы. Таким образом, люди с самого начала были неравны как по их личным качествам, так и по размерам их имущества и владений. — X. Происхождение неравенства между людьми

Но если отдельный человек мог быть сильнее некоторых других, то не было и не может быть человека сильнее всех других людей, вместе взятых. Самый крепкий телом и духом, самый отважный и опытный человек неизбежно пользуется авторитетом и властью над теми, кто слабее его, кто более робок и невежествен, чем он. Влияние этого человека отвечает потребности остальных в силе, смелости и знаниях. Таково происхождение всякой власти. Сама по себе она основана на способности делать людям добро, защищать их, руководить ими, доставлять им счастье. Таким образом, власть опирается на природу людей, на их неравенство, на их неодинаковые способности и недостатки, на их потребности и стремление удовлетворить эти потребности — короче говоря, на их любовь к самим себе. <…> В обществе все выступает как предмет обмена; неравенство человеческих индивидов, присущее им от природы, отнюдь не является источником их бед; напротив, оно служит действительной основой их благополучия. Именно то, что люди неодинаковы, побуждает и даже принуждает их обращаться друг к другу и оказывать взаимную помощь. Каждый член общества чувствует себя обязанным расплачиваться приобретенными им возможностями за все те преимущества, которые предоставляют в его распоряжение другие люди. — XI. Средства против этого неравенства

Человек добродетельный и человек порочный в равной мере руководствуются любовью к себе; но первый, следуя разуму, видит, что, желая быть действительно счастливым, он должен трудиться ради счастья других или хотя бы воздерживаться -от противодействия им; а второй, не умея ни мыслить, ни проявлять рассудительности, льстит себя надеждой, что сможет обойтись собственными силами и в одиночку достигнуть благополучия; в своём безумии он надеется наслаждаться счастьем среди всеобщих невзгод. — XIII. Разделение интересов

Личные устремления индивидов часто отличаются поспешностью и безрассудством, потому что их двигателем является страсть; общая воля более уравновешенна, так как составляющие общество индивиды наделены неодинаковыми страстями, и потому одни из них могут здраво судить о страстях других. <…> Таким образом, закон, установленный многими несправедливыми людьми, может оказаться справедливым, хотя он и является выражением мнений или суждением несовершенных и творящих друг другу зло существ. — XIV. Источник морального зла

Что бы ни предпринимал человек, какие бы учреждения он ни изобретал, какие бы средства ни применял, чтобы улучшить свой удел, — ему никогда не выйти за пределы своей природы: он всегда подчинён её законам, всегда одинаково принужден им следовать, постоянно стремясь к цели, которую предначертала ему эта природа. — XV. О законах

Естественные законы вечны и неизменны, они будут существовать до тех пор, пока существует человеческий род; но их применение в виде гражданских законов должно изменяться вместе с изменением условий жизни и потребностей общества. Общество, как и всякое тело в природе, подвержено переменам, изменениям, революциям; оно формируется, растет и разрушается, как и все живое. Одни и те же законы не могут быть пригодны для разных ступеней его развития: полезные в одну эпоху, они становятся бесполезными и даже вредными в другую. Следовательно, общественный разум обязан изменять или отменять их ради блага общества, которое неизменно должно являться целью законов. — XVI. Законы гражданские, или позитивные

Законы наций, составляющие то, что называют международным правом, представляют собой не что иное, как естественные законы, применённые к различным обществам, на которые разделился человеческий род. В самом деле, разве можно сказать, что независимые друг от друга народы не имеют никаких общих связей, которые их объединяют, никаких потребностей, которые делают их необходимыми друг для друга? Поскольку короли не подлежат суду, поскольку они не подчиняются никакому трибуналу, поскольку обыкновенно только сила решает их споры, — люди стали принимать эти факты за право; они поверили, будто существа, на которых не распространяется какое бы то ни было принуждение, должны иметь особый, чисто условный кодекс законов. Из-за этих ложных принципов всегда представляло большие трудности определить правила, которыми должны руководствоваться короли в своих взаимных отношениях. При внимательном рассмотрении, однако, нетрудно убедиться, как много зла было порождено этими принципами. Нации следует рассматривать в качестве индивидов, поведение которых в великом обществе народов мира основано на тех же законах, что и поведение индивидов в каждом из обществ. Правда, гражданские, или позитивные, законы, обязательные для одного какого-либо общества, не распространяются на другие общества. Но совсем иначе обстоит дело со всеобщими международными законами, существующими для того, чтобы объединять весь человеческий род; эти законы не знают ни физических, ни политических границ, установленных соглашениями людей для различных государств. — XVIII. О международном праве

Каждый народ имеет те же обязанности по отношению к другому народу, что и человек по отношению к другому человеку; каждая нация должна проявлять к другим нациям справедливость, чистосердечие, человечность и оказывать им помощь, поскольку она желает всего этого и для себя самой. Каждая нация обязана уважать свободу и владения другой нации. Наконец, совершенно так же, как индивиды частично отказываются от своей независимости ради тех преимуществ, которые они получают от общества, нация должна поступиться частью своих прав ради прав всех остальных наций, вместе взятых, т. е. рассматриваемых как сообщество народов. <…> Установление равновесия между силами различных государств есть общее желание народов, обязывающее державы соблюдать законы справедливости. Такое равновесие представляет для всех государств то же, что и правительство в пределах каждого из них; в обоих случаях оно может оказаться нарушенным. <…> Всемирное общество вправе оказать поддержку каждому отдельному обществу в использовании принадлежащих ему преимуществ и выгод. Если справедливость необходима всем обитателям нашей планеты, то она существует не только для индивидов, но и для наций и именно она представляет собой их высший закон. Этот закон далеко не всегда ясно выражен, но разум даёт всем народам возможность почувствовать и осознать его необходимость. Каждое общество в отдельности может быть несправедливым, но все общества вместе, безусловно, желают справедливости и сохранения порядка. Объединённые силы всех обществ могли бы добиться осуществления закона или своей воли, однако нет ничего более трудного, чем объединение сил и устремлений народов, так как интересу, соблазну или хитрости почти всегда удаётся их разобщить. — XIX. О взаимных обязанностях народов

Нет сомнения в том, что преобладание почти непрерывных войн, раздоров и насилий во взаимоотношениях большей части обществ ввело людей в заблуждение и направило их по ложному пути в этом важном вопросе. Это привело к тому, что насилия и вероломство превратились в правило поведения, которое стали называть политикой. Люди стали считать, будто существа, которых не удаётся подчинить разуму никакой властью, отличны от всех других существ. Не зная, какими мерами воздействия сдержать страсти отдельных обществ, этих могущественных членов великого всемирного сообщества народов, они вообразили, что для таких обществ не существует никаких законов, кроме тех, которые они сами согласны вменить себе в обязанность. Но разве народ, нападающий на другой народ не для обеспечения собственной безопасности, а для того, чтобы лишить свою жертву преимуществ, доставляемых ей природой или трудолюбием, народ, стремящийся лишь к удовлетворению жадности и властолюбия, — словом, своих частных интересов, отличается чем-нибудь от вора, нападающего на такого же, как и он, гражданина и похищающего его имущество? <и т.п.> — XX. Ошибки в политике

Что касается наказаний, налагаемых законами природы на те общества, которых игра страстей доводит до преступлений, то они столь же ужасны, как и неотвратимы: за свои безрассудные авантюры общества расплачиваются истощением сил, кровью, богатствами; нередко за их самыми разительными подвигами следует их гибель. С другой стороны, изобилие, процветание, мир служат вознаграждением тем счастливым обществам, которые живут спокойно в единении и согласии с другими обществами, что свойственно природе общественных существ. — XXI. Меры наказания, налагаемые всеобщими законами природы

Некоторые моралисты, встревоженные неисчислимыми бедствиями, порождаемыми среди людей различиями в собственности, хотели упразднить последнюю; они полагали, что люди восстановят между собой мир и согласие, если устранят яблоко раздора, постоянно нарушающее их благополучие; они вообразили, что общность благ лишила бы смертных всякого предлога вредить друг другу. Но эти умозрительные выводы никогда не были достаточно продуманы; природное неравенство людей делает невозможным равенство их имуществ. Напрасны были бы все попытки сделать общей собственность существ, неравных по силе и уму, по предприимчивости и активности натуры. Самая мудрая организация общества может лишь поставить перед собой задачу воспрепятствовать опасному использованию неравенства сил и владений… — XXVII. Об общности благ

Предпочтение бездеятельности, стремление наслаждаться, не трудясь, породило во всех обществах непрестанную борьбу между отдельными гражданами; каждый хочет стать счастливым, ничего не делая для этого; каждый предпочитает воспользоваться трудом других людей; каждый желает, чтобы другие способствовали его, и только его счастью. Когда общественная воля или закон перестают поддерживать равновесие между отличающимися друг от друга гражданами, ленивым людям удаётся посредством хитрости и соблазнов присвоить результаты труда других людей. Именно из этой склонности проистекает большая часть бед человеческих обществ. Государи, богачи и вельможи только и заняты мыслью об изобретении средств насильственного захвата продуктов труда других людей. Будучи чаще всего бесполезными, а то и просто вредными членами общества, они захватывают силой, если им не отдают по доброй воле, всё то, что принадлежит их согражданам благодаря их личным природным способностям или искусству. Государи, богачи, вельможи подавляют свободу всех своих сограждан, совершают насилие над ними, присваивают себе их имущество. Они считают, что приобрели неоспоримые права действовать вопреки справедливости на том основании, что притесняют своих сограждан в течение долгих лет, когда невежество, предрассудки, слабость, инертность подвластных им людей лишали последних возможности оказать сопротивление и даже жаловаться на свою судьбу. — XXVIII. Опасности, которыми угрожает праздность

Беседа вторая. О правительстве

Чем дальше мы углубляемся в темную ночь древности, тем определённее скудные сведения, сохранившиеся об этих мрачных временах, показывают нам, что первые правители, как и первые боги, являлись благодетелями человеческого рода. Всевозможные озирисы, гермесы, триптолемы были вождями и руководителями диких и грубых народов, которые, предоставив им при их жизни верховную власть, простирали свою благодарность и за пределы земного мира. Людей, которые были при жизни полезны послушным им обществам, после смерти народы почитали, как божества. — VII. Польза общества — первоисточник верховной власти

Жизненный опыт ещё в самые отдалённые времена должен был подсказать людям, что совместное правление нескольких лиц с разными интересами, страстями, желаниями, редко согласных в своих убеждениях, в своём поведении и взглядах, пусть даже самых правильных и справедливых, всегда оставляет желать лучшего, а нередко наносит даже вред единству общества, усложняет его действия, затрудняет осуществление его планов и не даёт ему возможности быстро и без огласки проводить в жизнь свои начинания. Поэтому люди очень скоро убедились в преимуществах управления, осуществляемого одним лицом. Такое правление, называемое монархией, имело в качестве своего прообраза управление семьёй. Обществу хотелось видеть в монархе отца, руководящего любимыми детьми ради их блага. — XI. Происхождение монархий

Страсти отдельного человека с течением времени изменяются и исчезают вместе с этим человеком; страсти постоянно существующего сословия, всегда связанные с его интересами, меньше подвержены изменениям. — XV. Опасности аристократии

… тип правительства, который иногда включают в число республик: он ведёт своё происхождение от разбоя, бесчинства и войны. Короли-завоеватели, стремясь привязать к себе воинов, предоставляли им — иногда добровольно, а иногда уступая силе — независимость, а вместе с ней нередко и гибельную власть. В таких случаях монархия сочеталась с аристократией. Воины, ставшие обладателями известной части верховной власти и владельцами земель побеждённого народа, хотели одни быть представителями этого народа. Они образовывали для монарха барьер, который он не мог преодолеть; законы умолкали перед этими вооруженными «представителями» народа; монарх при таком способе управления почти всегда оказывался слишком слабым, чтобы иметь влияние на ход дел; народ же был раздавлен под властью множества тиранов, которые жили по законам анархии и считали, что их свобода заключается в праве безнаказанно угнетать своих несчастных сограждан. Они предусмотрительно связывали руки монарху, чтобы он никогда не мог противиться их произволу. Таков феодальный образ правления, некогда установленный во всей Европе, возникший во времена смут и беспорядка, основанный разбойниками, привыкшими бесчинствовать и своевольничать под предводительством завоевателей, которым они служили опорой. Этот варварский образ правления, или, точнее говоря, этот систематический беспорядок, сохранился до сих пор во всей своей дикости в Польше; он частично существует в немецкой империи, и его заметные следы можно ещё найти во всех современных правительствах. — XVII. О феодальном правительстве

Движущей силой республиканского режима является добродетель, говорит один прославленный автор. Но если присмотреться внимательнее и ближе, то, мне кажется, можно обнаружить, что в республиках поклоняются другому идолу, которому сама добродетель всегда приносилась в жертву; этот идол — равенство. Выше уже было показано, что это равенство оказалось призрачным и неосуществимым <…>. В республиках любовь к равенству породила у граждан чувство зависти и недоверия даже к добродетели, причём эта зависть ополчилась против талантов и заслуг, против самых блестящих подвигов; все стали опасаться людей, которых следовало уважать, и бояться, как бы такие люди не воспользовались своим заслуженным влиянием и не подчинили себе общество. Эти настроения порождают благоприятствующую свободе настороженность, но вместе с тем они являются и источником неблагодарности и множества несправедливостей, способных лишить энергии достойных людей и погасить в них любовь к родине. <…> Впрочем, в республиках преданность республиканским институтам и законам нередко сама становится гибельным предрассудком. Ни один человеческий закон не издается для того, чтобы действовать вечно; только вечные законы нашей природы имеют свойство руководить нами постоянно. В республике же изменение какого-нибудь закона почти неизбежно вызывает революцию. Разум часто вынужден с уважением относиться к идолам народа; он дорожит ими по привычке даже и тогда, когда они приносят большой вред. С другой стороны, претенденты на власть, нередко ищущие случая использовать в своих личных интересах беспорядки в стране, постоянно побуждают народ к волнениям под предлогом изменений и реформ. — XVIII. О движущей силе республик

Не существует такого здания, которое не могло бы быть подточено человеческими страстями. Не существует законов, столь мудрых и строгих, чтобы хитрость или сила не сумели в конце концов от них уклониться, обойти или нарушить их. Человеческий разум не может предвидеть и предупредить все обстоятельства, события, революции, которые предназначены людям судьбой. Скрытые страсти подобно подземным водам постепенно и незаметно разрушают самые прочные постройки. <…> Непросвещённые и лишённые нравственности люди созданы для того, чтобы рано или поздно стать рабами. — XIX. Об ограниченной монархии

При всяком образе правления необходима абсолютная власть. Какова бы ни была эта власть, она должна располагать по своему усмотрению всеми силами общества, ради чего ей следует не только устанавливать законы, но и обладать достаточной мощью, чтобы заставлять выполнять эти законы и устранять преграды, которые могут воздвигать на пути к их осуществлению страсти отдельных граждан. Общество не могло бы осуществлять свои планы, если бы общественная власть не обладала достаточной силой, чтобы принудить всех граждан государства содействовать общему счастью, сохранению общества и его безопасности. Власть должна также принимать решения о том, какие пути являются для этого наилучшими. Словом, центральная сила общества создаётся для того, чтобы дать общее направление всем частным устремлениям, и она должна быть достаточно могущественной, чтобы заставить их присоединиться к этому направлению. При ограниченной силе власти правительство не могло бы быть деятельным и энергичным, а пороки членов общества могли бы сделать беспомощным или даже опасным объединение, целью которого является общее благо. <…> Но в какие руки следует передать столь необходимую власть? Как воспрепятствовать её вырождению и нестерпимым злоупотреблениям? <…> Нет более верного пути, чем разделение власти между различными сословиями общества, ибо, когда она сосредоточена в руках одного сословия, это даёт ему возможность угнетать народ. <…> необходимо, чтобы власть монарха всегда оставалась подчинённой власти представителей народа и чтобы эти представители сами постоянно зависели от воли уполномочивших их людей, от которых они получили все свои права и по отношению к которым они являются исполнителями, доверенными лицами, а отнюдь не хозяевами. — XX. Об абсолютной власти

Продолжительность существования правительства отнюдь не свидетельствует в его пользу. Обширные страны Азии в течение тысячелетий стонут под игом бессмысленного деспотизма, который, несмотря на частые переходы власти из рук в руки, повелевает всегда одинаково несчастными рабами. Люди, скованные невежеством, ленью, а ещё больше суевериями, свыкаются с гнётом и терпят его по привычке. Тупое оцепенение, свойственное их образу жизни, мешает им осознать, что на свете есть люди, судьба которых лучше их горькой доли. — XXIII. Спокойствие в государстве не является признаком высоких достоинств его правительства

Могут думать, что могущество государства и его превосходство над окружающими странами, его богатства, успешная торговля и плодородие его земель дают нам возможность судить о склонности его правительства к добру. Но это заблуждение, и мы должны от него освободиться. Самые могущественные по своему внешнему положению империи в их внутренней жизни часто оказываются самыми несчастными и хуже всего управляемыми. Когда неистовство войны овладевает каким-нибудь народом или, точнее, теми, кто им управляет, каков бы ни был размах завоеваний этого народа, какими бы успехами ни увенчались его подвиги, как бы ни было велико то временное превосходство, которого он достигает над своими соседями, — ему приходится дорого платить за свои кажущиеся преимущества, и его внутреннее благосостояние всегда только страдает от этого. Воинственные народы, народы-завоеватели похожи на тех зловредных насекомых, которые гибнут на ранах и язвах, образовавшихся от их укусов. Природные богатства и изобилие плодов земли — одним словом, преимущества, которые даруются природой страны и её производством, вовсе не свидетельствуют в пользу правительства, не являются доказательствами его достоинств. Существует ли страна, более богатая и в то же время несчастная, чем Индостан? — XXIV. Могущество и богатство не являются доказательствами счастья

Предрассудок, согласно которому наши отцы и деды были умнее нас, в политике очень часто приводит к гибельным последствиям; преклонение перед древностью превращается в суеверие, которое непрестанно противопоставляют здравому смыслу. Народы развиваются, становятся иными; следовательно, они должны руководствоваться современными потребностями и только просвещённый разум может дать им правильные советы. — XXV. О первоначальных основах власти

Какие заметные, ясно ощутимые преимущества достигнуты по сей день людьми в результате стольких гражданских войн, восстаний, цареубийств и покушений, посредством которых лишённые принципов народы стремились преодолеть переживаемые ими бедствия? Разве народы Азии стали более свободны или более счастливы от того, что были убиты тысячи тиранов? Правда, результатом революции иногда было временное улучшение положения народов, но гораздо чаще они вызывали продолжительные общественные бедствия: глупость и безумие нередко в одно мгновение уничтожали плоды всеми одобрявшихся мероприятий, наиболее мудрые установления и наиболее полезные учреждения. Лишь в некоторых случаях неистовство и разгул страстей приводили к полезным результатам. <…> Происходила вечная борьба общества против повелителей и этих последних против общества. Эта борьба всегда была неравной, верховный правитель постоянно стремился господствовать и приумножать свою власть, общество никогда не могло объединить разрозненные воли своих членов. Обладатели власти непрестанно хотели расширять её, пользоваться ею неограниченно и сокрушать все препятствия, встающие на пути их необузданных, ни с чем не считающихся страстей. <…> Деспотизм опустошал государства, анархия, или чрезмерная вольность, обыкновенно бросала народы в оковы власти какого-нибудь деспота. — XXVI. О реформах и революциях

Не следует забывать о том, что, даже познав зло, мы ещё но знаем, как его устранить; нам следует остерегаться, как бы наши неловкие руки не усилили это зло. Мы должны относиться к недостаткам людей, которым доверена общественная власть, столь же снисходительно, как и к человеческим слабостям всех остальных граждан. <…> потому общество может прибегать к [революциям] только для достижения достаточно значительного, прочного и продолжительного благополучия, возмещающего временное нарушение спокойствия, которым при этом приходится жертвовать. Народ, всегда находящийся в волнении, в состоянии борьбы со своими правителями, походит на тех больных, беспокойный разум которых бесконечно усиливает их страдания. — XXVII. В чём заключается доброта и гуманность правительства

Беседа третья. О правителях

Суверенный верховный правитель, или государь, управляет с согласия народа и в соответствии с его волей. Узурпатор управляет народом без его согласия. Тиран управляет с помощью средств, которые противоречат воле народа. Правооснованием верховного правителя на власть является согласие общества, правооснованием узурпатора — насилие, правооснованием тирана — несправедливая воля, опирающаяся на общественные силы, которые он направляет против самого общества. Нет и не может быть законных правителей, кроме тех, которые управляют с помощью средств и приёмов, отвечающих естественным и разумным стремлениям народов. — I. Определение понятия «верховный правитель»

Общество всегда сохраняет за собой право определять правила поведения тех, на кого оно возлагает осуществление власти. Общество всегда может указать последним форму правления, какую считает подходящей для себя, — это его вечное неотъемлемое право; оно не может утратить это своё право под действием времени, его не в состоянии отнять у него никакая сила. Это право никогда и никакими изуверскими способами не может быть отчуждено у общества. — VII. О неограниченной верховной власти

Какое самомнение могло побудить слабого смертного поверить, будто он в достаточной степени обладает добродетелями, способностями, дарованиями, чтобы, ничем не ограничивая свою волю, управлять многочисленными народами, заботиться о нуждах и потребностях большого государства и устанавливать всегда полезные и непогрешимые законы для подданных? Какое опьянение могло помещать государям услышать голос природы и разума, возвещающий, что обязательства народов и правителей по отношению друг к другу взаимны и что правители, отказываясь выполнять свои обязательства, побуждают тем самым и народы в свою очередь пренебрегать своими? Между тем эти столь ясно ощутимые истины почти всегда предавались забвению как государями, так и народами. Если первые считали, что имеют право злоупотреблять властью, то последние в своей удивительной слепоте дошли до того, что убедили себя, будто правителям всё дозволено и, подчиняясь им, подданные не сохраняют за собой даже права выражать недовольство их самой вопиющей несправедливостью и самой отъявленной тиранией. <…> Существует только одна причина, способная породить такое диковинное следствие: это суеверие, всегда находящееся в противоречии с природой. Оно создало богов по образу и подобию развращённых монархов, оно же превратило потом монархов в богов. Почти во всех странах духовенство заняло трон. Служители божества разделяли с божеством земные почести и уважение. Зримые представители незримых существ, от которых, как думали смертные, зависела их судьба, священнослужители во всех странах мира являлись некогда верховными правителями, законодателями и оракулами народов. Это правительство жрецов или духовенства называлось теократией. Считалось, что сами боги осуществляют власть на земле, пока над людьми царствуют их служители. — XII. О теократии

Неизбежным следствием неограниченной власти явилось то, что духовенство стало ею злоупотреблять. Изнеженное, избалованное почестями и богатствами, оно принуждено было уступать, когда властолюбие воинов или воля народов вырывали у него власть, ставшую в руках служителей церкви слишком вялой пли слишком беспокойной и обременительной для них. Воинственные народы не могли долго довольствоваться верховными правителями, которые занимались лишь мирными делами, не отличались ни активностью, ни опытностью и в силу этого были далеки от того, чтобы заинтересоваться войною. Таким народам нужны были более деятельные руководители, поэтому они избирали новых королей. Вынужденное уступить силе и лишённое высшей власти, духовенство желало удержать за собой хотя бы часть той власти и той независимости, которой оно пользовалось прежде. Оно либо запугивало государей, либо льстило и угождало им. <…> оно особенно потрудилось над тем, чтобы придать верховной власти характер святыни, при условии, что само духовенство разделит с государями эту власть. <…> Подчинённое безо всяких ограничений воле самых неразумных повелителей, общество уверовало, будто оно предназначено небом трудиться только на них; оно убедило себя в том, что удел властелина — праздность, роскошь и распутство, что этому властелину принадлежит право на угнетение и несправедливость и что, напротив, на долю его самого оставлены лишь труд, унижения и рабство. В самых развращённых тиранах общество узрело всевышнего <…>. В каждом обществе один единственный человек стал предметом забот всех остальных: на него одного трудились, на него одного были обращены все взоры; его капризы выполнялись как законы; сила заменяла ему право; слабость и малодушие народов принимались за их согласие; и на руинах общественного благополучия был воздвигнут трон страстям, причудам и тщеславию обоготворённого монарха. — XIII. Злоупотребления теократического правительства

Даже если допустить, будто верховная власть имеет небесное происхождение, то, поскольку в монархе вселенной предполагается наличие доброты, справедливости и разума, люди имеют все основания требовать этих же качеств от тех, кто похваляется, что получил власть непосредственно из его рук. — XIV. Распущенность не может быть дозволена божеством

Люди, которые обосновывают власть королей божественной волей или притворяются, что больше всех убеждены в божественных правах государей, собственным поведением не перестают доказывать нечто прямо противоположное своим фантастическим утверждениям. <…> Таким образом, всё говорит за то, что абсолютная власть — это безумие… — XV. О божественном праве

Во время революций люди руководствуются яростью и никогда не прислушиваются к голосу разума; возбуждённое воображение заставляет их доводить всё до крайности и не учитывать ничего, кроме требований настоящего момента. Ослеплённые властолюбцами, фанатиками или политическими шарлатанами, народы часто наносят себе глубокие раны ради устранения незначительного зла, которое разум, быть может, счёл бы неизбежным или которое само исчезло бы со временем, и это ведёт в конце концов к распаду всего политического организма или к его бессмысленному ослаблению. — XVIII. Опасность волнений

Чтобы рассеять заблуждения, следствия которых так гибельны для человеческого рода, достаточно вкратце сопоставить только что установленные принципы. Выскажем их в ещё более простой форме, и пусть здравый смысл решает поставленные нами вопросы. 1. Перестаёт ли государь быть человеком? Разве, будучи облечён властью главы государства, он начинает принадлежать к какому-то другому виду существ? Разве он становится существом более высокого порядка? Разве положение главы государства освобождает его от обязанностей, налагаемых на каждого из нас человеческой природой? 2. Существовали ли общества в те времена, когда ещё не было монархов? Могли ли появиться короли, когда ещё не было народов? Является ли глава государства членом общества, которым он управляет? Он ли один предназначен пожинать плоды, доставляемые объединением людей в общество? 3. Должно ли целое уступать и подчиняться одной из своих частей? Должна ли воля одного человека брать верх над общей волей? Возможно ли, чтобы в каждом обществе существовал человек, освобождённый от обязанности приносить пользу? Является ли глава государства единственным человеком, свободным от уз, связывающих и объединяющих между собой всех остальных членов общества? Может ли человек связать с собой всех других людей, не будучи сам связан с ними никакими узами? 4. Допуская, что верховная власть исходит от божества, можно ли поверить, что справедливый бог предназначил миллионы существ определённого вида безвозмездно способствовать счастью только одного из них? Неужели небеса обрекли все народы земли на труд, нищету, лишения и слёзы лишь для того, чтобы дать пищу тщеславию, фантазии и властолюбию небольшой кучки людей, горстки царствующих фамилий? 5. Какова природа того божественного свойства, которое, будучи сообщено монархам, делает невозможной отмену их власти даже для тех людей, которые сами доверили им эту власть? Разве может божественное право лишить народ естественного права на самозащиту, самосохранение и отпор нападению любого врага? Разве бог даёт верховному властелину исключительное право безнаказанно наносить оскорбления народу? Разве он отнимает у народов право заботиться о своей безопасности и ограждать себя от гибели? 6. Разве обладание властью, незаконной по своему происхождению, представляет собой право, которое никогда не смогут отменить ни справедливость, ни разум, ни сила? 7. Разве монархи созданы только для того, чтобы повелевать? Разве их подданные предназначены судьбой лишь повиноваться? Разве не в надежде на какие-то выгоды люди отказались от части своей свободы, собственности и власти над самими собой? Разве, подчиняясь одному из граждан, они имели намерение навсегда отказаться от всех законных возможностей трудиться ради собственного счастья? Разве они желали дать кому-либо право безвозвратно сделать их несчастными? 8. Наконец, можно ли предположить, чтобы нация пожелала поставить свою судьбу в зависимость от капризов одного человека, который под влиянием собственных страстей, слабостей или безумств в любую минуту может привести к гибели общество, которому никогда не разрешается противодействовать планам своего повелителя? — XX. Естественные вопросы

Сбор налогов становится кражей, когда их собирают не в целях обеспечения средств сохранения государства и упрочения его счастья. Король является разбойником и взяточником, если он применяет силу, чтобы вырвать имущество у народа, не обеспечивая ему взамен никаких выгод и преимуществ; он становится вероломным нарушителем долга, недобросовестным управляющим хозяйством народа, когда расхищает или тратит не по прямому назначению богатства, распорядителем и хранителем которых ему доверено быть. Король преступен, когда вопреки желаниям общества он без всякой пользы проматывает на составляющую предмет его гордости роскошь двора и растрачивает на незаслуженные щедрые подарки те богатства, которые предназначены для удовлетворения потребностей государства. — XXIV. О правах верховного правителя на собственность

Война является для народов источником величайших бедствий, насилий и разрушений. Именно под предлогом войн народы задавлены налогами. Всякий воинственный государь является врагом своего народа и одновременно бичом всего человечества. Шум сражений редко позволяет услышать взволнованный призыв к справедливости или спокойный голос разума. Добрый государь лишь с тяжёлым вздохом берётся за оружие. Воинственный государь управляет лишь разорёнными народами; несправедливая война — самое большое из всех преступлений; война, не вызванная необходимостью, — вершина безумия. Верховный правитель должен вести войну только ради сохранения своего народа, только в его интересах и с его согласия; как только опасность миновала, война должна быть прекращена. Всякий завоеватель — безумец, начинающий с разорения своих подданных, чтобы иметь возможность разорять и губить подданных других правителей. Разве от одной мысли о войне, со всеми её ужасами, со всеми её неизбежными тяжёлыми последствиями, не должно было бы разорваться сердце каждого государя, в котором не совсем ещё заглохли справедливость, человечность и разум? Может ли пустая, суетная слава, которую приносят разрушения, прельстить разумное существо? — XXV. О праве вести войну

Порочное воспитание ведёт к тому, что государь забывает, что тоже является человеком; не испытывая страданий, он становится бесчувственным к несчастьям общества; непонимание творимого им зла мешает ему стыдиться своих поступков; уверенность в безнаказанности притупляет его чувства, делает его черствым и глухим к укорам совести; шумная, беспорядочная, расточительная жизнь, полная удовольствий, не даёт ему услышать голос протеста. — XXIX. Государь должен знать желания своего народа

В большинстве монархий излишняя пышность королевских дворов, или то, что принято называть великолепием трона, приводит к разорению народов. В большинстве государств царствовать— значит принимать участие в драме, обыкновенно глубоко трагичной для народа. Церемониал и этикет являются тем барьером, которым лесть окружает королей с целью отдалить народы от их властелинов и помешать им убедиться в том, что короли являются нередко достойными всяческого презрения и ненависти людьми. — XXXV. Об этикете

Качества, самые приятные в узком кругу, часто становятся пороками в человеке, который управляет народами. <…> Хорошим королём можно считать только того, чью доброту ощущает весь народ; король, который хорош только по отношению к приближённым, обыкновенно бывает недобр по отношению к тем, кто стоит далеко от его особы. <…> Перестанем же титуловать «великими» тех беспокойных монархов, которые опустошали землю и несли страдания народам! Перестанем восхищаться подвигами завоевателей, недовольных границами, определёнными их государствам природой или соглашениями людей, завоевателей, которые в бесполезных войнах безжалостно проливают кровь своих подданных. Не будем больше называть славой ту шумную молву, которую вызывают среди народов их бесчеловечные действия. Будем рассматривать как настоящих чудовищ этих гнусных, заслуживающих ненависти «героев», неспособных обременить себя заботой о счастье своих государств, стремящихся достигнуть славы ценой несчастья народов и дерзко торжествующих победу на глазах у всего человечества, которому они наносят тяжёлый ущерб. — XXXVIII. О добродетелях государей

Чем более неограниченна власть монарха, тем меньше у него возможностей знать истинное положение дел: чем он могущественнее, тем больше будут страшиться раскрыть перед ним правду и тем меньше будет у него самого мужества выслушать и понять её. Когда человека боятся, ему стараются льстить, его стремятся обмануть и смягчить. Деспота можно сравнить со львом на свободе: его ласкают потому, что боятся; его прихоти и капризы, опирающиеся на силу, могут вызвать только чувство робости у окружающих. Каковы бы ни были несчастья государства, тирана убеждают в том, будто под его властью народы всегда счастливы. Если ему не могут создать соответствующую иллюзию, то говорят, что мятежный народ вовсе не заслуживает, чтобы к нему прислушивались, и что осторожность требует заковать этот народ в ещё более прочные оковы. Придворные и министры всегда заинтересованы в том, чтобы монарх находился в неведении; они прилагают все усилия, чтобы даже малейший луч истины не проник в его сознание. — XXXIX. О воспитании государей

Беседа четвёртая. О подданных

… члены общества, отказывающиеся повиноваться несправедливой власти, наносящей вред обществу и неодобряемой им, являются преданными родине гражданами. Единственным мятежником в этом случае оказывается тиран или узурпатор; он сопротивляется общественной воле, против которой ему, безусловно, не дозволено восставать. Не походят ли люди, вступающие вместе с тираном в заговор против общества, членами которого они являются, на лишённых разума детей, оказывающих содействие вору при ограблении дома их отца? <…> Слепое подчинение существует лишь для рабов. Гражданин послушен власти только в том, что власть вправе предписывать ему;.. — III. О границах повиновения

Подданные лишь тогда противятся разумным мерам, когда верховный правитель считает себя свободным от необходимости убеждать их <…>. Желания народа всегда широко известны, если только насилие не мешает ему выражать их. — VI. Об общественном недовольстве

Что связывает гражданина с родиной? Собственность, от которой зависит его личное благополучие; земля, которой он владеет и которая делает для него дорогим отечество; владения, которые позволяют ему отождествлять себя со своей страной. Именно на земли падает прямо или косвенно бремя налогов; именно на них прежде всего отражаются все радости и бедствия, которые переживает нация;.. — XV. Какими должны быть представители нации

Коррупция — вот что приводит к гибели правительства с ограниченной властью; народ не может быть представлен преданными ему людьми, если он продает согражданам право говорить от своего имени. Есть люди, которые обыкновенно покупают что-нибудь только для того, чтобы перепродать с прибылью; добродетельный гражданин никогда не унизится до подкупа избирателей; тот же, кто способен на такой низкий поступок, легко согласится продать свой народ. <…> народ редко ошибается в оценке граждан, жизнь которых он имеет возможность постоянно наблюдать своими глазами; если бы люди всегда избирали своих представителей только из граждан, проживающих в том же городе, в той же местности, в той же провинции, что и они сами, они всегда могли бы здраво судить о них и знали бы, чего можно от них ожидать; просвещённый, честный и добродетельный человек, богатый и добрый гражданин, никогда не останется неизвестным в округе, где он проживает. — XV

… когда какое-либо сословие захватывает право выступать от имени всех остальных. Сословный дух уничтожает патриотические чувства, благом общества начинают пренебрегать, преобладающей тенденцией становится умножение привилегий небольшого числа граждан, которые помышляют только о себе самих и часто становятся более жестокими и невыносимыми тиранами, чем самый необузданный деспот. Один деспот всё же менее тягостен, чем целое деспотическое сословие; из всех видов тирании такого рода демократическая тирания наиболее жестокая и наименее разумная. — XVI. Представители наций должны защищать интересы всех сословий

Верно, что народ едва ли особенно силён в вопросах внешней политики, но даже самый непросвещённый человек прекрасно понимает, счастлив он или несчастен, заслуживают ли те, кто им управляет, его любви или ненависти. Он отлично различает, являются ли те общественные бедствия, которые он испытывает, следствием естественных причин или несправедливого и небрежного управления. Каким бы слабым ни считали его разум, у него всегда хватит ума, чтобы понять, что он обязан своей любовью тем, кто трудится ради его благополучия, безразличием — тем, кто им пренебрегает, враждебностью — тем, кто его притесняет. Народ вообще редко ошибается в распознании заслуг. Его решения в этом деле бывают гораздо более верны, нежели решения тупоумного деспота, одураченного интригами двора. — XVIII. Не следует угнетать народ

Поскольку труд народа лишает его возможности просвещать свой разум, он имеет наибольшее право на внимание своих правителей. Чем слабее дети, тем больше они требуют неусыпной заботы со стороны тех, кто ими руководит. — XIX. Народом слишком часто пренебрегают

Неужели государи никогда не поймут неоценимых преимуществ власти над разумными существами? Только тирания ищет славы в том, чтобы царить над слепцами и варварами. Желать, чтобы люди оставались непросвещёнными, — значит, желать, чтобы они были непослушными и злобными. Тираны! Вам нужны невежественные, легковерные и порочные подданные; вам нужны суеверные рабы, которые верили бы, будто небеса посылают им бедствия, вызванные в действительности вашей нерадивостью, вашими безумствами, притеснениями и жестокими поступками. Однако вы напрасно льстите себя надеждой обрести безопасность в их слепоте. Дикари всегда кровожадны; глупцы всегда легковерны, опрометчивы, неосторожны. Опасайтесь поэтому, как бы в них не вызвали возмущения против тех, кто заставляет их носить цепи. Опасайтесь, как бы в один прекрасный день они не стали орудием честолюбия и фанатизма, которые обратят ваших рабов против вас самих. <…> Знания всегда придают народу сдержанность и умеряют его порывы; если народ погружен в невежество, он становится игрушкой страстей всех недостойных и опасных граждан. Только всеобщее образование может сделать народ благоразумным, помочь ему распознать собственные интересы, <…> заставить его понять преимущества спокойствия и осознать те опасности, которые угрожают ему, если он поддастся внушениям предателей и льстецов, пытающихся сбить его с пути. <…> препятствия, чинимые народному образованию, являются неоспоримым свидетельством порочности системы управления и полнейшего нежелания властей управлять лучше. — XX. О просвещении народа

… если неблагоприятные обстоятельства заставляют какой-либо народ держать под ружьём большое количество солдат, то его защитники вскоре подчиняют его себе. При господстве деспота так называемые защитники родины являются самыми опасными её врагами. <…> Хорошо организованное государство должны защищать его граждане, являющиеся людьми, заинтересованными в общественном благополучии и подвластными только родине, которой они присягают в верности, а не наёмники, заинтересованные лишь в том, чтобы быть угодными несправедливому властелину, использующему их для того, чтобы разрушить счастье общества и поработить собственную страну. — XXI. Об армии

Равенство, к которому стремятся демократии, совершенно не согласуется со спесью сословия, краснеющего при одной мысли, что его могут смешать с толпою остальных граждан. Если аристократическая форма правления была удобнее, чем демократия, лишь для некоторых отдельных дворян, то при единовластии всё дворянство оказалось поистине в своей стихии; оно всегда являлось опорой государей, помогало им советами и содействовало их величию, потому что это величие было для него источником его собственной блестящей жизни, источником привилегий и богатств. Поэтому дворянство стремилось лишь к расширению королевской власти, от которой зависела и его собственная власть; оно почти всегда претендовало на то, чтобы быть единственным представителем всего общества, и высокомерно третировало остальную его часть. — XXII. Происхождение дворянства

Профессия военного почти везде считалась единственной, приличествующей дворянину. <…> Тщеславие дворян, поощряемое заинтересованными в поддержании их предрассудков государями, наставляло их считать унизительными и позорными для себя самые полезные профессии даже в том случае, если бедность делала для них необходимым заняться полезным трудом. <…> Нередко фиктивные заслуги предков брали в глазах народов верх над действительными личными заслугами: происхождение давало гораздо более неоспоримые права, нежели таланты человека или польза, которую он мог принести в настоящее время. Чем отдалённее и неведомее был источник славы дворянина, тем с большим уважением относились к нему. <…> В самом деле, разве можно назвать благородными людей, которые под влиянием самых низменных интересов вынуждены смиряться с постоянной зависимостью? Можно ли назвать вельможами пресмыкающихся лакеев, оспаривающих друг у друга право оказывать самые низкие услуги надменному королю, лакеев, которые согласны на любую подлость, лишь бы заслужить расположение деспота? Какими же должны быть души этих придворных, которые согласны беспрестанно молча проглатывать оскорбления, смиряться с отказами и несправедливостью? Разве могут обладать возвышенными сердцами эти гнусные попрошайки и презренные льстецы, надеющиеся посредством своих низостей приобрести право презирать сограждан? Разум может обнаружить в этих опустившихся людях лишь рабов, мстящих наглым бесстыдством за бесчестье и позор, в котором они безвозвратно погрязли. Под властью деспота все разумные принципы поставлены с ног на голову: знатные люди извлекают славу из подлости и низости, их недолговечная слава внушает уважение только людям, ещё более низким, чем они сами. <…> В Китайской империи только знания ведут к высокому положению в обществе; император причисляет к благородному сословию предков каждого человека, отличившегося какой-либо исключительной заслугой. Европейцы, гораздо менее мудрые, чем эти азиаты, из уважения к памяти отцов освобождают детей от обязанности быть полезными другим гражданам и вознаграждают их с колыбели за услуги обществу, которых они никогда ему не окажут. — XXV. Различия между дворянами и простонародьем

Награждать граждан, ничего не сделавших для государства, — это злоупотребление, безумие! Однако, скажут нам, быть может, предки нынешнего дворянства с пользой служили родине. Но служить государю не всегда означает служить родине. Служить завоевателю, покоряющему страну, или оказывать поддержку угнетающему её тирану ни в коем случае не значит оказывать услуги родине. Если даже предположить, что прадеды и прапрадеды нынешнего дворянства когда-то действительно оказали услуги обществу, разве вознаграждение за эти услуги не чрезмерно, если оно распространяется на потомство дворян бесконечно долгое время? <…> Даже в республиках есть своё благородное сословие: как бы ни была велика любовь республиканцев к призрачному равенству, они не могут не предоставлять высокого общественного положения тем государственным деятелям, законодателям и прославленным людям, которые оказали услуги республике. Преклонение перед такими людьми распространяется даже на их потомство, которое как бы напоминает благодарному народу об обязанности быть признательным тем достойным гражданам, память о которых ему так дорога. — XXVII. Следствия предрассудков, связанных с происхождением

«Министры, — говорил один персидский король, — это руки королей, только через них люди могут судить о государе, который ими правит. Необходимо, чтобы государь наблюдал за поведением министров, ни на минуту не ослабляя своего внимания; тщетно будет он пытаться переложить на них вину за свои ошибки в тот день, когда народы поднимутся против него; он будет тогда походить на убийцу, который оправдывает себя перед судьями, говоря, что не он, а его меч совершил преступление». — XXIX. О министрах

Люди, которые руководствуются только низменными интересами, обыкновенно объединяются против тех, кто имеет действительные заслуги, и стараются вырвать власть из рук. Придворный, привыкший к праздности, беспорядочной жизни и интригам, страшится бдительности, не хочет восстановления порядка, его пугает проницательный взор мудрости, достойный человек, облеченный властью, всегда внушает ему подозрение и тревогу; для такого придворного, похожего на слугу, извлекающего выгоды из безнравственности, расточительности и пороков своего хозяина, нет ничего внушающего большие опасения, чем честность какого-нибудь министра, который стремится к экономии, хочет установить порядок и сообразуется со справедливостью при распределении благ. В то же время придворный всегда является хамелеоном: его гибкость и изворотливость позволяют ему с лёгкостью принимать любой вид, перевоплощаться в любые формы в соответствии с пожеланиями государя. При желании государь мог бы сделать из него даже гражданина. <…> Только при ленивых, любящих праздность монархах придворные и недостойные министры пользуются полной свободой, чтобы составлять заговоры и затевать коварные интриги. <…> Попав в немилость, придворный с большим опозданием обнаруживает, что свобода общества, уничтожению которой он всячески способствовал, была оплотом, который мог бы послужить защитой и ему самому. Если бы придворные не были трусами, народы были бы свободны, а тиранов не существовало бы. — XXXI. Испорченность королевских дворов

… при всяком правительстве судья должен занимать почётное и вместе с тем особое положение в обществе; он должен пользоваться уважением своих сограждан, будучи им полезен; он достоин внимания и уважения также и со стороны государя, который, проявляя уважение к судье, тем самым проявляет его к самому себе, поскольку судья выступает от имени государя и общества в целом. Но этот почёт, это уважение относится не к общественному положению, которое занимает судья. Уважение и награды подобают лишь тем людям, которые служат нации. — XXXII. О судейском сословии

Деспотизм удовлетворён лишь тогда, когда он нарушает все законы и правила, когда он опрокидывает все алтари справедливости; в своём безумии он не видит, что обрекает самого себя на ужаснейшее возмездие и что под развалинами разрушенного им храма справедливости будут погребены одновременно и сам тиран, и его рабы. — XXXII

Чем люди грубее и неотёсаннее, тем они суевернее; чем более грозен бог, тем больше почитаемы его служители. Опыт всех времён показывает нам, что служители религии всегда имели наибольшее влияние в наименее просвещённых обществах. <…> Почти во всех европейских странах духовенство образует инородное тело внутри государства, поскольку оно отказывается зависеть от государства и следует своим особым законам, отличным от тех, которым подвластны все остальные граждане. <…> Государству следует повелевать духовенством; духовенство же никогда не должно господствовать над государством. Если подобные правила кажутся возмутительными высокомерным людям, права которых основаны лишь на легковерии народов и праздность которых заставляют вознаграждать одни предрассудки, им следует сказать, что здравая политика никогда не признает их надменных притязаний, что народы, избавившиеся от своих заблуждений, вправе меньшей ценой оплачивать мнимые услуги, оказываемые им священнослужителями. Если бы эти последние отказались признать права общества, благодеяниями которого пользуются, разве общество не было бы вправе отослать их для получения средств существования к тем богам, от которых, по их утверждениям, исходят их права? Почему общество обязано награждать и почитать паразитов, привязанность которых к государству выражается лишь в том, что они объедают его и нарушают его законы. <…> Духовенство, бесчисленное количество раз нарушавшее мирную жизнь империй, полезно только тиранам, ставя их под защиту божества; оно бесполезно для достойных государей, которым нечего страшиться; оно бесполезно для всех здравомыслящих граждан, которые находят в разуме гораздо более верного руководителя, чем в темных и невразумительных учениях, тайнах и загадках служителей религии. Трон, опирающийся на церковь, в любое время может быть поколеблен служителями религии; трон, опорой которого является справедливость, доброта и привязанность народов, не может быть поколеблен. — XXXIII. О служителях религиозного культа

Всякое сословие, отделяющее свои интересы от интересов нации, рано или поздно будет порабощено. Всякий гражданин, который отделяется от своих сограждан, заслуживает участи раба. — XXXIII

Беседа пятая. О злоупотреблении государственной властью, о неограниченной монархии, о деспотизме и тирании

Порочный человек считает законной любую власть, которая покровительствует его распущенности и его заблуждениям, и рассматривает как тирана всякого, кто стремится их пресечь. — I. Определение деспотизма

Тирания — это стремление удовлетворять личные страсти, вместо того чтобы следовать законам природы и заботиться об интересах общества. Тирания — это порабощение нации с помощью тех самых сил, которые нация доверила главе государства в интересах собственной безопасности. Тирания — это противозаконное поползновение стать господином над жизнью, личностью, свободой, имуществом подданных. Тирания — это ничем не оправданное пролитие человеческой крови и расточение народных богатств. Тирания — это покушение на человеческую совесть и насильственное подчинение её своей религии, своим взглядам, предрассудкам и предубеждениям. Тирания — это принуждение, к которому прибегают для того, чтобы заставлять закон умолкать, когда этого требуют интересы власть имущих, и в то же время использовать его же для удушения всех остальных. Тирания — это лишение добродетельных и заслуженных людей наград, которых они достойны, с тем чтобы предоставить эти награды людям бесполезным и преступным. Наконец, тирания — это стремление властвовать над нацией против её воли. — III. Признаки тирании (обобщение предыдущих бесед)

Личные интересы людей порождают между ними раздоры, заставляющие их забывать об общих интересах, и не дают им возможности сообща предпринять что-либо, чтобы остановить посягательства своих правителей. Вследствие подобного разобщения интересов на земле очень мало стран, в которых добродетельный человек мог бы спокойно наслаждаться жизнью и её благами, будучи уверенным, что и то и другое принадлежит ему и никогда не станет добычей узурпатора. — IV. О стремлении к господству

Люди являются рабами только потому, что они робки, невежественны и безрассудны. Если в каких-либо странах и царит свобода, это происходит там, где верховная власть принадлежит разуму. Поэтому не следует приписывать одному лишь климату происхождение рабства, под игом которого стонет большая часть народов.  — VI. Причины рабства

Деспотизм принимает за правило, что его приказы не только не должны встречать сопротивления ни при каких обстоятельствах, но что власть вообще никогда не должна идти на уступки. Однако разве уступка разуму является слабостью или может быть постыдной? Разве признать свои ошибки не более благородно и достойно славы, чем глупо упорствовать в заведомых безумствах? Существует ли такой государь, который при условии чистосердечного признания своих случайных ошибок не стал бы во сто крат более уважаемым в глазах народа, чем в том случае, когда он упорствует в несправедливости? Но, опасаясь заслужить презрение людей, деспоты заслуживают их ненависть; по примеру непогрешимых служителей религиозного культа они никогда не хотят признаться в том, что могли ошибиться; они боятся, как бы их повеления не потеряли характер непогрешимых, исходящих от самих богов прорицаний. — X. Абсурдные принципы деспотизма

Когда власть находится в руках жестокого правительства, то все, что совершается последним, отмечено жестокостью. Законы, нравы, обычаи изменяются почти мгновенно. Нет ничего устойчивого и постоянного под властью человека, воля которого всегда изменчива и которому нельзя не подчиняться. Его воля постоянно направлена на то, чтобы разрушать, а затем восстанавливать то, что неблагоразумно разрушено. Наследующим друг другу государям никогда не бывают свойственны одни и те же устремления; смерть неограниченного монарха в одно мгновение изменяет судьбу народа; народ вынужден изменять образ жизни под влиянием следующих друг за другом внезапных потрясений, совершающихся по прихоти его нового правителя <…>. Если случайно окажется, что монарх — человек просвещённый или что ему помогает искусный министр, то невежественный преемник, завистливые или бесталанные министры сочтут за честь сделать бесполезным его труд и действовать во всем наперекор своему предшественнику. Если он надменен, все трепещут. Если он слаб, все становятся жертвами анархии. Одним словом, государство, находящееся под властью деспота, никогда не займёт положения, которое может дать ему правительство со стабильными законами. — XI. Безумства деспотизма

Кратковременные успехи такого государства можно сравнить с пролетающими метеорами, ибо деспот всегда кончает тем, что терпит неудачу во всех своих начинаниях. — XII. Могущество деспота непрочно

При господстве деспота подданные не имеют отечества. Такой повелитель, естественно, склонен только препятствовать проявлению энергии людей, величия души, стремления к истинной славе, любви к общественному благу. <…> Таким образом, раб деспота, с рождения привыкший к самоунижению, никогда не ощутит порывов благородной гордости, которая одушевляет граждан, делая нацию великой… — XIII. Патриотизм несовместим с деспотизмом

Если бы правители повелевали только таким количеством подданных, которым они в состоянии руководить непосредственно, на земле не было бы так много деспотов и тиранов. Люди обыкновенно оставляют без внимания то, что превышает их силы; жизненный опыт показывает, что способности королей не превышают средних способностей других людей, поэтому естественные возможности властелинов подкрепляются террором и силой. — XVII. Большие государства особенно подвержены деспотизму

Абсолютная власть сочла бы нежелательным ограничением своих действий обязанность быть справедливой хотя бы по отношению к своим приверженцам. Неосмотрительный деспот не замечает, что сам он очень далёк от независимости и подлинно неограниченной власти, что в действительности он зависит от своих янычар, от запальчивой и легко возбуждаемой солдатни. Он зачастую не понимает, что разбойники должны, хотя бы в своей среде, быть справедливы друг к другу. — XVIII. Власть военного сословия ведёт к деспотизму

Чем больше людей становится несчастными по вине тиранов, тем усиленнее служители культа должны обращать к небесам взоры народов, чтобы помешать им думать об их земных бедствиях. Являясь в равной степени враждебными разуму и свободе человека, тираны и священнослужители созданы для того, чтобы образовать союз, цель которого — увековечение земных несчастий. — XIX. Священнослужители — друзья деспотизма

Гений, которого постоянно удерживают в оковах, лишён свободного полёта мысли, его крылья прикованы к земле. Угнетаемый тираном народ не свободен даже в выборе развлечений; ему разрешены только те забавы, которые находятся в согласии с правилами, предписанными прихотью власти <…>. При абсолютной власти всё чахнет и деградирует; в царстве свободы всё набирает сил и бодрости. — XXI. Влияние деспотизма на науки

Когда государь не выражает признательности за услуги, оказанные его стране, никто не утруждает себя заботой служить ей; прислужники деспота, живущие только сегодняшним днём, совершенно не задумываются о будущем. — XXIII. Равнодушие деспотов

Подданные деспота постоянно находятся в состоянии летаргического сна или психоза. — XXIV. Влияние деспотизма на характер народов

Во что превратились плодородные долины Азии, расположенные под самым благодатным небом и некогда столь цветущие? Не является ли просто сказкой то, что рассказывает нам история об удивительном изобилии Древнего Египта? В настоящее время на эту страну тщетно трудится самая щедрая природа: она не в силах противостоять разрушительной деятельности свирепой тирании. Тщетно Нил удобряет почву своих берегов для их жителей, доведенных до отчаяния произволом властей; его воды, застаиваясь среди покинутых земель, порождают лишь чуму и смерть, более желанные, чем жизнь, для существ, которые под гнётом тирании становятся всё более несчастными. Как выглядят окрестности Рима, этой древней столицы мира? В наши дни ими управляют корыстные священнослужители, малопригодные для того, чтобы заботиться о будущих поколениях; они <…> совершенно не задумываются над тем, что окружающие их поля отравляют воздух и распространяют смерть. Так деспотизму удаётся подчинить природу и сделать её жестокой. Бесполезные войны, кровавые революции, длительный гнёт породили бедствия, которые были неизвестны при более разумных формах правления. Народы, когда-то жившие в условиях изобилия, ныне ввергнуты в нищету; над ними сгустились мрачные сумерки; лишённые радостей жизни и даже самого необходимого, они влачат жалкое существование в тупом безразличии; — XXV. Действия деспотизма ведут к его собственной гибели

Деспот может умереть без ведома своих подданных, так как никого из них не интересует его судьба; нередко о его смерти просто объявляет мятежник, занявший после него трон. В стране, находящейся под властью деспота, рабы сражаются только для того, чтобы узнать имя тирана, который должен их поработить. Неограниченные монархи напоминают неосторожных детей, которым грозит опасность ранить себя и которые сердятся на тех, кто не допускает этого. Деспота можно сравнить с игроком или развратником, который растратил богатства и здоровье ради минутных наслаждений, а потом всю свою жизнь предаётся сожалению по поводу когда-то полученных им удовольствий. — XXX. Деспотизм создаёт предпосылки собственной гибели

Деспот, не привыкший встречать сопротивления, хотел бы иметь возможность по своему усмотрений) ниспровергать законы природы и попирать необходимость. Он хочет, чтобы земли его провинций были возделаны, но не соглашается облегчить существование земледельца. Он хочет, чтобы его государство было густо населено, но жестокость его правления принуждает подданных эмигрировать. Он хочет процветания торговли, но его жадность не перестает оказывать ей помехи. Он хочет пользоваться доверием, но постоянно нарушает свои самые торжественные обязательства. [И т. д.] — XXXI. Противоречия деспотизма

Чтобы нравиться тиранам, надо самому быть тираном. При несправедливом монархе любовь к отечеству становится невозможной; сострадание к согражданам является бесполезным чувством, страсть к общественному благу — вредной склонностью, преданность долгу — проявлением глупости. — XXXIV. Деспот страшится добродетели

Если на свете существует истина, наглядно доказанная политической жизнью общества, то эта истина заключается в том, что без свободы ни государи, ни их подданные не могут наслаждаться прочным счастьем. — XXXV. Деспотизм не требует никаких способностей

Беседа шестая. О свободе

Любовь к свободе — самая сильная из страстей человека; она вызвана его стремлением к самосохранению и беспрепятственному использованию личных способностей для того, чтобы сделать свою жизнь счастливой. Природа запечатлела это чувство во всех сердцах; она пожелала, чтобы каждый индивид дорожил собственным существованием; насилие, привычка, невежество, религиозные предубеждения могут на время притупить или ослабить привязанность человека к самому себе, но ничто никогда не может совсем уничтожить её; этот иногда притушенный огонь всегда будет возрождаться из собственного пепла. Хотя все человеческие страсти естественны, <…> тем не менее человек должен руководствоваться в своих страстях разумом. Без разума любовь к самому себе, личный интерес, стремление к счастью часто являются лишь слепыми побуждениями, следствия которых вредно отражаются и на нас самих и на других людях;.. — I. О любви к свободе

Для того чтобы человек стал независим, ему нужно освободиться от самой своей природы, отказаться от своего существования в качестве человеческого индивида. Законы необходимости руководят всеми существами в природе и выступают для них в качестве сущности мирового порядка;.. — III. Свободу нельзя смешивать со своеволием или распущенностью

Только добродетельный народ имеет понятие о правах истинной свободы. История большинства республик постоянно восстанавливает перед нашим взором возмутительные картины анархии, из-за которой народы купаются в собственной крови. — V. Опасности своеволия

Часто благодаря удивительному злоупотреблению громкими словами свобода служит личиной для самой явной тирании. <…> При феодальном правлении вооружённые и буйные сеньоры именовали свободой насилие, которое они безнаказанно осуществляли на глазах государя, не обладавшего реальной властью и слишком слабого для того, чтобы их обуздать. В некоторых аристократических республиках свобода состоит лишь в том, что высшие чиновники и дворяне присваивают себе право властвовать над народом, которым они управляют, как истинные деспоты. Положение некоторых современных республик свидетельствует о том, что при господстве высшего чиновничества народ часто притесняют так же, как и при самом явном тиране. — VI. Средства против своеволия

Нет никакой необходимости в неограниченной власти, когда у властелина отсутствуют прихоти, которые надо удовлетворять; законы, ограничивающие власть государей, сами являются залогом послушания подданных. — IX. Преимущества, обеспечиваемые свободой государю

Народ свободен только там, где закон выполняется в прямом и точном смысле; как только кто-либо присваивает себе право толковать его, он оказывается вскоре вынужденным склониться перед волей великих мира сего; его используют для угнетения слабых; он становится орудием произвола;.. — X. Свобода выгодна всем гражданам

О процветании народа надо судить по степени развития хозяйства, и в особенности земледелия. Только у свободной нации есть способствующие её экономическому процветанию уверенность в безопасности и свобода передвижения, смелость и энергия в труде. Не испытывая беспокойства за свою собственность, гражданин горячо отдаётся работе и хорошо возделывает ниву, которую несправедливость не может отнять у него. — XIII. Свобода способствует развитию промышленности

Когда речи или печатные произведения, не обеспечивая обществу ничего положительного, вносят тревогу и смуту в сердца его справедливых руководителей пли честных граждан, они заслуживают строгого порицания; но когда писатели обрушиваются на испорченных людей, рассчитывающих спокойно и без всяких угрызений совести извлекать пользу из общественной нищеты, что за презренный раб тот человек, который решится осудить таких писателей? Долг каждого честного гражданина — раскрыть перед родиной её явных иди тайных врагов, которым она даёт приют. Но нас могут спросить: разве разоблачитель не может быть ослеплён духом борьбы между партийными группировками, страстью или личной заинтересованностью? Конечно, может! Но тогда он — отвратительный клеветник или подлый убийца, заслуживающий презрения своих сограждан. Однако разве из того факта, что поджигатель пользуется огнём для совершения поджога, власть должна заключить, что необходимо лишить огня всех граждан? Вправе ли она, для того чтобы на больших дорогах не было грабителей, разрушить эти дороги и сделать их непроезжими? — XVII. О чрезмерной вольности в печатных произведениях

В политической жизни общества революции играют такую же роль, как бури и грозы в природе; они очищают воздух, восстанавливают мир и покой. Деспотизм, уподобляясь раскалённым лучам слишком горячего солнца, накапливает тучи, которые в один прекрасный день неизбежно должны разразиться сотрясающей землю грозой. — XX. О борьбе политических группировок в свободных странах

Границы государства являются для подданных деспота загоном, в котором он запирает робкое стадо для того, чтобы по собственному усмотрению выбирать в нём жертвы своей ненасытности. — XXII. Где нет свободы, там нет и отечества

Неравенство по отношению к свободе влечёт за собой неравенство народов по их силе. Опыт всех веков доказывает нам, что грозные силы самых свирепых деспотов сотни и тысячи раз были вынуждены отступать перед могуществом тех народов, которые пользовались наибольшей свободой. Бесчисленные армии Ксеркса были рассеяны горсточкой афинян. Все силы Испании, подкреплённые богатствами Нового Света, оказались беспомощными перед мужественными батавцами. — XXIII. Никакое могущество не может быть устойчивым без свободы

В свободной стране считаются с настроениями народа; только здесь люди имеют понятие о том, что такое мнение общества, что такое благородное стремление заслужить одобрение своих сограждан. <…> В этих условиях общество становится предметом внимания и забот своих руководителей. Следуя их примеру, выделяющиеся своим богатством или общественным положением граждане также стараются заслужить расположение народа. Взгляните на все эти памятники римлян, на их общественные бани, акведуки, цирки, амфитеатры, дороги — даже их развалины все ещё изумляют наше воображение и волнуют наши сердца. Но какие мотивы могут побудить монарха, вельмож и богачей в стране, подчинённой абсолютной власти, заботиться о той части общества, которую они презирают, считают недостойной своего внимания и умеют только угнетать, с безразличием относясь к её благополучию? Если в такой стране воздвигают какое-нибудь общественное здание, то лишь для того, чтобы надругаться над нищетой народа, принужденного оплачивать роскошь тех, кто его разоряет. Если сооружают какие-либо постройки, то это непременно горделивые памятники в честь побед надменного монарха <…>. Самые бесполезные и дорогие памятники обыкновенно поглощают внимание народа и его богатства, становясь предметом наивного восхищения впавшей в рабство нации, достаточно безумной для того, чтобы видеть свою славу в этих памятниках, напоминающих ей о несчастьях и гибели отцов из-за гордости и тщеславия королей. — XXV. Об общественном мнении

Беседа седьмая. О политике вообще

Бедный малочисленный народ, не имеющий развитой торговли и лишённый свободы, не может принять те же законы, что и народ богатый, многочисленный, свободный. При зарождении политических обществ народы обыкновенно представляли собой лишь сборища диких и нищих воинов, у которых ещё не было ни сельского хозяйства, ни постоянного места жительства, ни ремесел, ни торговли; они не чувствовали особой привязанности к какому-либо определённому краю и вели бродячий образ жизни, беспрестанно меняя место проживания. Постепенно эти кочевники закреплялись в каком-либо определённом месте, привыкали к нему, вкушали сладость покоя и менее тревожной жизни; став оседлыми, они начинали заниматься сельским хозяйством, ремеслом и торговлей. Легко понять, что законы этих народов должны были изменяться по мере их развития и совершенствования. Законы, которые когда-то были им очень полезны, в дальнейшем становились крайне вредными; те, что годились для воинственных кочевников, оказывались непригодными для торговцев и земледельцев. — III. Одно и то же законодательство не может быть пригодным на вечные времена ни для одного народа

Хаос невразумительных законов приводит к тому, что защитники справедливости не знают, чью сторону им следует принять, и отдаются в своих решениях на волю случая. Таинственные, сложные и неясные законы свидетельствуют о преднамеренном стремлении устанавливать западни и ловить в них граждан. Законы должны быть ясны и понятны для тех, кто обязан их соблюдать; законы, количество которых постоянно увеличивается, свидетельствуют о плохом правлении. В силу какого-то странного рока в государствах, похваляющихся наибольшей свободой, законы и работа над их улучшением предаются полному забвению. До сих пор у людей всё ещё не существует сносного законодательства; общественная молва, устарелый авторитет, чуждая всяким размышлениям рутина — вот что руководит даже самыми просвещёнными народами. — VI. Пороки законодательств

Пусть нации поймут, наконец, что законы созданы для них, а не они для законов. Утверждать, что древние законы не могут быть отменены, столь же абсурдно, как и требовать, чтобы взрослые люди продолжали пользоваться одеждой, которую носили в детстве, или пеленками, которыми их укутывали в колыбели. — VII. Законы должны изменяться в зависимости от потребностей государства

Законодательство достигло бы совершенства, если бы оно могло охватить и учесть все связи и взаимные отношения таких факторов, как географическое положение, размеры территории, почва и климат страны, темперамент, дарования, нравы и убеждения населяющих её народов. Нередко все эти факторы очень далеки от взаимного соответствия, поэтому только неутомимое и напряжённое внимание со стороны тех, кто управляет государством, может поддерживать в стране справедливое равновесие в условиях столкновений различных сил, находящихся в постоянной борьбе между собой. — XI. Задачи законодательства

Ничто не достойно большего удивления, чем постыдное безразличие, которое проявляет большинство современных правительств по отношению к столь важным предметам; нет ни одной <…> страны в Европе, в которой политика серьёзно занималась бы воспитанием граждан. Мы не видим нигде, чтобы была введена гимнастика для упражнения тела, чтобы людям прививалась истинная нравственность, которая формировала бы их сердца. Что же касается наук, то они словно отданы на откуп нескольким малоизвестным гражданам, которых государство никогда не призывает к себе на совет. Поэтому нет ничего удивительного, что среди современников повсюду видишь лишь бессильных, необразованных и лишённых добродетели людей. Несмотря на познания, которыми мы похваляемся, наука об управлении государством стоит ещё на очень низком уровне. — XIV. Политика должна заботиться о нравах граждан

Один из вызывающих наибольшую досаду пороков большинства правительств состоит в пренебрежительном отношении к воспитанию людей, способных оказывать им помощь в управлении страной. Создаётся впечатление, что достаточно бездарному монарху по своему выбору назначить подданных на государственные посты, требующие исполнения самых трудных обязанностей, как эти подданные каким-то чудом обретут таланты и знания, необходимые для работы на столь высоких постах. Совершенно неудивительно поэтому, что руководство народами осуществляется наугад, по воле случая. — XV. Политика должна воспитывать государственных деятелей

Торговля, первоначально предназначенная для удовлетворения действительных потребностей наций, малопомалу зажгла в коммерсантах безграничную жажду богатств и создала искусственные потребности, которые можно удовлетворить только за счёт населения. Мореплавание и торговля, превратившись в преобладающие страсти европейских народов, стали ежегодно приносить в жертву идолу стяжательства тысячи матросов; и государствам приходилось терять в далёких странах с нездоровым климатом множество подданных, чья гибель обеспечивала лишь возможность доставлять их согражданам товары, без которых они вполне могли бы обойтись. — XVIII. Причины обезлюдения

В хорошо организованном государстве людей не следует перемещать с места на место, зато богатства должны здесь свободно циркулировать по всей территории страны. Слишком большие города представляют собой как бы места засорения или закупорки сосудов государственного организма, порождающие злокачественные опухоли, которые, распространяя заражение и преграждая путь циркулирующей крови, в конце концов приводят к гибели всего организма. Жизнь деревенского жителя, полная забот, меньше подвергает его опасностям пороков, являющихся уделом многолюдных обществ. Уединение, скромные потребности, тихая и мирная жизнь делают человека честным и порядочным, создают в нём привязанность к своей деревне, заставляют его способствовать росту населения и заботиться о своём потомстве. — XIX. Заметки на ту же тему

… сколь безумными тиранами являются правительства, которые под предлогом стремления сделать крестьянина более послушным обременяют его такими налогами, что он не может обеспечить себе средств существования, не может питаться здоровой пищей, с трудом находит во что одеться и в конце концов начинает небрежно обрабатывать землю, видя, что его труд никогда не даст ему возможности выбраться из нищеты. Вся страна оказывается в положении человека, который питается лишь хлебом и водой, спит на голой земле, не одет, не укрыт, не сыт; именно тяжесть налогов разрушает сельское хозяйство и вселяет в крестьянина отвращение к труду; от человека, который сам ничего не имеет, ничего нельзя и получить. Отчаявшийся земледелец становится нищим. Но наличие большого числа нищих свидетельствует о жестокости правительства, пренебрегающего своими обязанностями; когда здоровые люди, работая, не могут обеспечить себе средств существования, это является неопровержимым доказательством порочности системы управления. <…> Чем счастливее народ, тем быстрее растет его численность; население страны может в конце концов увеличиться до такой степени, что земля не будет в состоянии обеспечивать его потребности; в таком случае можно подумать об образовании колоний, которые, будучи подчинены государству и не отделяясь от него, способствовали бы росту его сил. — XX. О сельском хозяйстве

Основание колоний явилось у европейцев следствием необузданной страсти к богатствам, которая часто лишала населения цветущие монархии. Нет ничего более безрассудного, чем образование колоний в то время, когда сама метрополия нуждается в подданных. Испания, уже обезлюдевшая вследствие многочисленных войн, религиозных суеверий, нетерпимости и порочности своего правительства, оказалась доведенной до бессилия, до самой постыдной бездеятельности, даже до нищеты только из-за того, что стала на путь завоеваний и создания поселений в Новом Свете, где она сначала истребила местных жителей, лишившись своих будущих граждан. Запрещая всем своим подданным выезд за пределы империи, Китай впал в противоположную крайность; несмотря на необыкновенное трудолюбие китайцев, голод производит неслыханные опустошения в этой слишком перенаселённой стране; но, будучи слепо преданной заветам и обычаям отцов, она вынуждена прибегать к варварским средствам по отношению к населению, чрезмерный рост которого часто становится для неё гибельным. Швейцарцы, несмотря на их умеренное правительство, вынуждены продавать своих сограждан в солдаты воинственным державам Европы, чтобы освободиться от подданных, избыток которых принёс бы голод в их горную и бесплодную страну. Эта политика напоминает политику тех командующих осаждёнными крепостями, которые принуждают свои войска к вылазкам для того, чтобы уменьшить число едоков. <…> Необходимость поддерживать гармонию между народом метрополии и населением колоний требует величайшей осторожности. Создаётся впечатление, что европейские народы и по сей день не создали себе отчётливого представления о природе и правах своих колоний. Они рассматривают их население как отщепенцев, недостойных забот и помощи. Однако движимые жадностью метрополии, как только они замечают, что жители колоний благодаря своему трудолюбию начали процветать, оперились и встали на ноги, обыкновенно требуют от них подчинения, настаивают на своих особых правах, подвергают их бесчисленным стеснениям, создают трудности и препятствия их деятельности, вызывающие в колониях возмущение или во всяком случае принуждающие их население умерить свою активность. <…> Метрополии считают, будто материнство даёт им право угнетать, стеснять или по крайней мере продолжать водить на помочах детей, ставших взрослыми и способными передвигаться самостоятельно. Пока колония слаба и малочисленна, она легче переносит свою зависимость от метрополии; когда же колония разрастается и начинает ощущать свои силы, она познает цену свободы, необходимой для её счастья. Процесс отделения колонии значительно ускоряется, когда метрополия стремится пресекать её торговлю и промышленность; это отделение происходит особенно быстро, если колония очень удалена от метрополии, если она обширна и способна обойтись безо всякой посторонней помощи. Чем больше власти проявляют родители по отношению к своим детям, тем больше дети стремятся освободиться из-под их опеки. Метрополия, которая ведёт себя как злая мачеха, должна ожидать, что жители колоний станут для неё непослушными детьми. Всякая колония превращается в самостоятельную нацию и отрекается от метрополии, с которой связано её происхождение, как только она начинает испытывать недовольство метрополией и становится достаточно сильной, чтобы обеспечить себе независимость. — XXI. О колониях

Налог должен соответствовать средствам каждого гражданина, преимуществам, пользоваться которыми даёт ему возможность государство, а главное, действительным потребностям государства. Если налог зависит от прихотей и жадности находящихся у власти людей, он не знает никаких границ. Когда же налог переступает границы справедливости, подданный лишается энергии; он стремится обойти законы или перестаёт трудиться, а нередко и совсем покидает родину. Налог должен взиматься простым и понятным гражданину образом, и облагаться им должны только значительные богатства. Усложненный сбор является бесполезным притеснением; он только увеличивает тяжесть налога, не давая никаких преимуществ правительству; он лишь позволяет обогащаться за счёт народа людям, которые ненавистны народу, поскольку последний видит в них причину своих бедствий. <…> Налог на потребляемые гражданами блага не должен затрагивать предметы первой необходимости, служащие для поддержания жизни людей; он всей своей тяжестью должен падать на предметы, предназначенные для удовлетворения искусственных потребностей суетных и тщеславных богачей, фантазии и прихоти которых множатся с каждым часом. С особыми предосторожностями надо устанавливать налог на торговлю; торговля — это своевольное дитя, которое легко спугнуть; стоит только стеснить её свободу, как она исчезает. Слишком большие налоги на предметы первой необходимости превращают большинство подданных в нарушителей законов, и государство совершенно лишается тех средств, на которые рассчитывала его жадность. — XXIII. Об условиях налогового обложения

То же самое неравенство, которое природа установила среди индивидов человеческого рода, наблюдается и между человеческими обществами. Народы живут в странах, климат которых не одинаков, а почва различна по степени плодородия; они владеют разными ремёслами и выпускают разную продукцию. Следовательно, в силу своих потребностей народы находятся в реальной зависимости друг от друга, что делает их взаимно полезными и необходимыми. Отсюда ясно, что торговля является связующим звеном, которое сближает самые отдалённые друг от друга нации, устанавливает между ними взаимоотношения и налагает на них обязанности. Впрочем, жадные и вооружённые купцы слишком часто отрекаются от последних. Судя по отношению европейцев к народам открытых ими далёких земель, можно подумать, что они гораздо безрассуднее и бесчеловечнее самых нецивилизованных дикарей. Они смотрят на людей, живущих в далёких странах, как на животных, которых можно обманывать, обирать, истреблять без зазрения совести. Достоверно известно, что европейцы очень редко стремились превратить эти народы в своих друзей или союзников. В мире нет существа более жестокого, чем алчный купец, когда сила на его стороне и когда он уверен в том, что его преступления, из которых его страна может извлечь выгоду, будут с восторгом одобрены ею. — XXVI. О торговле

Если свобода является условием развития торговли, то торговля в свою очередь не менее необходима для поддержания свободы: основой торговли является страстное желание людей сделать свою жизнь более счастливой, и потому она не должна быть стеснена в выборе средств. Разумная политика разрешает подданным обогащаться тем способом, какой они сочтут наиболее соответствующим их интересам; для исправления ошибок в этой области совершенно достаточно иметь жизненный опыт. <…> Нет ничего, что требовало бы большей осторожности, чем торговля; как только власть пытается создать ей какие-либо препятствия, она исчезает совершенно; её можно сравнить с рекой, которую с помощью плотины заставляют проложить для себя новое русло; редко случается, чтобы река возвратилась в русло, которое принуждена была однажды покинуть. <…> Одним словом, <…> чем свободнее будет торговля, тем шире она разовьётся. Правительство ничего не должно делать за коммерсанта, оно должно лишь предоставлять ему возможность делать то, что он сочтет необходимым. Его выгода лучше всяких правил будет руководить им в его предприятиях; тот, кто потерпит неудачу, предупредит тем самым всех остальных об опасностях, которых они должны избегать. Государство должно лишь оказывать торговле покровительство. И те торговые нации, которые предоставят своим подданным самую неограниченную свободу, могут быть твёрдо уверены, что возьмут верх над всеми остальными. — XXVII. О могуществе, которое даёт богатство

Если бы мы могли прочитать в книге будущего, к чему может привести безумная страсть к торговле, разделяющая нынче народы, мы, вероятно, увидели бы, как после взаимного истребления, поводом для которого явилась эта страсть, каждый из народов счел правильным ограничиться извлечением пользы только из своих земель и вести только ту торговлю, которая ему действительно необходима. Наиболее гуманные, справедливые и разумные правительства поймут, что деньги не составляют истинного счастья народов, как и счастья отдельных индивидов. Эти правительства потеряют желание ежегодно посылать целые армии своих граждан на смерть в знойные страны, в сражения, в далекие морские походы. Наконец, быть может, в один прекрасный день индийцы, самими европейцами обученные военному делу и приученные к войне, изгонят со своих берегов людей, жадность которых сделала их ненавистными для жителей Индии. — XXXIII. О естественных пределах торговли

Тирийцы, сидонийцы и карфагеняне в древности, венецианцы и голландцы в современном мире дают нам изумительные примеры того, каких результатов могут достигнуть нации, живущие в неблагоприятных природных условиях, с помощью одной только искусной торговли. Но история упадка и гибели этих наций свидетельствует о том, что могущество, опирающееся исключительно на богатство, состоящее из денег, не может быть надёжным и долговечным; оно становится предметом зависти других народов; разбогатевшую нацию обычно грабит какой-нибудь ненасытный завоеватель <…>. Богатый народ грабят одновременно с двух сторон: союзники поглощают дань, которую он им выплачивает за помощь, враги обирают его, применяя силу и хитрость. — XXXIV. Непрочность процветания торговых нации

Скупой отец благодаря продолжительной мелочной экономии собирает богатства, которые его расточительные дети рано или поздно растратят в обществе друзей. Богатый человек становится гордым, избегает труда и забот, заставляет служить своим страстям и обеспечивать себе удовольствия бедняков, которые окружают его в надежде избавиться от нищеты; когда же им удаётся разбогатеть за его счёт, они покидают его и в свою очередь предаются тщеславию, лени, расточительности и увлечению роскошью. Точно так же обстоит дело и с нациями: богатство их усыпляет, оно обеспечивает им помощь, содействие, преданность других народов; оно часто толкает их на безрассудные авантюры, которые их в конце концов разоряют и приводят к гибели. — XXXV. О субсидиях

По существу заём является лишь замаскированным налогом, тем более несправедливым, что он падает на бедняков, хлебопашцев и владельцев земли, которые принуждены платить проценты по долгам, сделанным правительством. И это ещё не всё: заём в силу своих последствий становится причиной развращения значительного числа граждан; он благоприятствует их беспечности и лени, давая им возможность существовать, не трудясь и не принося пользы государству, за счёт тех деятельных и предприимчивых граждан, которые трудятся ради поддержания бездельников — рантье. Всякий ничем не занятый человек становится плохим гражданином, порочным распутником. Общество становится тем несчастнее, чем большее количество бесполезных граждан ему приходится кормить. Всякий рантье живёт за счёт трудолюбивого человека. Всякий заём является злом и предполагает расходы, превосходящие естественные возможности нации. <…> Чем больше государство платит процентов, тем больше угнетена вся нация. — XXXVII. О государственном займе

Деспотизм, во всём руководствующийся лишь своими капризами, всегда стремится располагать средствами, которые он может использовать в любую минуту; часто ему недостаёт кредитов и его не обслуживают с такой быстротой, какая необходима для удовлетворения его ненасытных потребностей. Тогда подобно юноше, запутавшемуся в долгах и прибегающему к услугам ростовщика, чтобы получить деньги, в которых ему отказывает экономный отец, знающий, что эти деньги пойдут на безрассудные фантазии, деспот обращается к гражданам определённого типа, готовым оказать необходимую алчному властелину помощь в обмен на право безнаказанно заниматься вымогательством по отношению ко всем другим гражданам. Таково происхождение того губительного для народа искусства, которое известно под названием финансовой политики. <…> Вместо того чтобы стать предметом заслуженных ими чувств презрения и ненависти, эти разбогатевшие грабители вызывают зависть дворянства и своих сограждан. Каждый мечтает лишь о богатстве <…>. Богатство, являющееся не результатом труда, мастерства или торговли, а лишь следствием прислужничества, случая, ловкости и мошенничества, приводит к тому, что все подданные падают духом и теряют всякое желание честно трудиться. Одним словом, операции финансовых дельцов приводят к сокращению населения, расстройству сельского хозяйства, торговли и вообще всех важнейших сторон жизни государства. — XXXIX. О финансах

При деспотизме полиция является лишь отвратительным орудием страстей деспотов, их министров и вельмож, орудием, предназначенным для удовлетворения их мстительности и постоянных преследований подданных; повелители, которые сознают свою несправедливость или неспособность править государством, пользуются полицией, чтобы притеснять тех, кто возбуждает в гражданах недоверие к ним; по их милости полиция вырождается в тиранию. — XLI. О полиции

При плохом правительстве тюрьмы всегда переполнены, а палачи всегда мучают и уничтожают людей либо совершенно невинных, либо виновных, которые всегда появляются во множестве при несправедливой администрации. <…> Существует очень мало преступлений, виновники которых достойны смерти. Страх смерти производил бы гораздо большее впечатление, если бы смертная казнь применялась не так часто. <…> Гуманное и справедливое правительство должно проявлять милосердие и справедливость даже по отношению к преступникам; ему следует отменить жестокие пытки, которые редко вырывают признание в преступлении, но зато часто приводят невинного к смерти от непереносимых мучений. <…> Разве не достаточно лишать преступников жизни, не сопровождая их смерть страданиями, возмущающими чувство гуманности? — XLII. О наказаниях

Каковы бы ни были убеждения государей, руководствуясь просвещённым разумом и не будучи чужды человечности, они поймут, что божественная воля никогда не может требовать того, что явно противоречит благу общества. <…> Всякий последовательный государь будет рассматривать кровожадные, полные нетерпимости принципы священнослужителей и их гибельные советы как богохульство, поношение божества, измышление злобной клеветы и заговор против общества;.. — XLVI. Влияние религии на политику

Если наводившей ужас инквизиции удавалось сохранить в некоторых странах единую религиозную доктрину, то вместе с тем эта же инквизиция уничтожала здоровую нравственность, науку, добродетели. Везде, где сохранился этот отвратительный институт, нравы людей таковы, что приносят пользу только священникам, а обществу в целом наносят лишь ущерб. — XLVIII. О гражданской терпимости

Беседа восьмая. О внешней политике, о войне, мире, договорах и т. д.

Можно подумать, что монархи повелевают своими подданными только для того, чтобы иметь возможность наносить вред подданным других монархов; внешняя политика целиком поглощает все их внимание, становясь предметом забот, которые они должны были бы посвящать политике внутренней. Опьяненные ложным стремлением играть великую роль перед изумленным миром, государи больше всего заняты тем, чтобы подавить свой народ с целью иметь возможность после этого подавлять другие народы и государства или защищаться от их нападений. <…> Введённые в заблуждение честолюбием и ограниченностью тех, кто ими управляет, нации считают своей обязанностью ненавидеть друг друга. <…> Таким образом, по неизвестным ему самому причинам человек ненавидит человека, отделенного от него какой-либо рекой; подданный одного государя с первых дней своей жизни становится врагом подданного другого государя; глупый народ превращается в борца за бредовые затеи и беззакония, творимые его повелителями; он и сам становится несправедливым, вероломным и буйным, потому что те, кто властвует над ним, заслужили эти ненавистные эпитеты. — IV. О нравственности государей

Пусть навсегда исчезнет память об этих вызывающих отвращение завоевателях, превративших в игру истребление людей! <…> Даже в самых удачных войнах не бывает лавров без траура; кровь гражданина родной страны всегда смешивается с кровью врага; земли, захваченные в ходе воины, обыкновенно оплачиваются ценою жизней такого количества людей, которое превышает число новых подданных, доставленных победой. Возможно ли что-либо более позорное для существ человеческого рода, чем постыдное торжество, которому предаются народы после кровавых побед?! Чему вы радуетесь, безрассудные народы? За что благодарите вы ваших богов? Не за то ли, что в битвах нашли свою гибель тысячи ваших сограждан?! Или, быть может, вы радуетесь тому, что ваш монарх присоединил к своей несчастной державе ещё один разрушенный город? Станете ли вы от этого сами богаче и счастливее? Упрочится ли от этого ваша безопасность? Будете ли вы более спокойно пользоваться плодами своего труда? Будет ли для вас облегчена тяжесть налогов? Вы говорите: нет. Так что же? Значит, вы радуетесь подобно безумцу при виде возрастания ваших бедствий. — V. О войне

Если мы без предубеждений рассмотрим поведение большинства государей, нам придётся поддаться искушению поверить, что их цель заключается в том, чтобы царствовать над опустошёнными полями. Постоянно занятые расширением границ своих владений, они почти никогда не помышляют о том, чтобы сделать своих подданных более счастливыми. Можно подумать, что государи стремятся только иметь как можно больше территорий и сделать как можно больше людей несчастными. Завоеватель приносит в жертву своему слепому неистовству как победителей, так и побеждённых. Для чего может быть нужна необработанная и необитаемая земля? Какая польза быть хозяином пустыни? — VI. Безумие завоеваний

… Европу предают огню войны из-за интересов неспособного государственного деятеля, из-за глупости невежественного коммерсанта, ради карьеры не имеющего заслуг придворного, ради удовлетворения алчности нескольких жадных торговцев. Действительные враги нации находятся обыкновенно внутри государства. — VII. О справедливой войне

Всё-таки существуют границы, которые природа предписывает буйству людей; разум устанавливает эти границы на основе жизненного опыта, и даже безудержная горячность привыкает распознавать эти границы в пылу разрушения. Не отрекаясь от своего безумия, люди чувствуют его недопустимость и соглашаются умерить его отрицательные последствия. Таково происхождение международного права, основанного на взаимных соглашениях… — VIII. Международное право ставит границы безумию войны

Ничто не встречается так редко, как короли, служащие своему государству, или короли-граждане. Почти все империи были основаны силой оружия; есть нации, которые стали воинственными под влиянием постоянно повторявшихся войн; у таких наций привычка создаёт потребность в раздорах; состояние бездействия, отдых от войны кажутся для таких держав насилием и не устраивают их воинственных правительств, стихией которых является беспорядок; здесь только с оружием в руках можно заслужить уважение, награды и почести. Даже если государь и не любит воевать, его постоянно вовлекают в войны господствующие предрассудки <…>. Слишком воинственная нация уподобляется раненому, который постоянно вскрывает свои раны, прежде чем они успевают зарубцеваться <…>. Не должна ли предусмотрительная и разумная нация установить для себя закон, запрещающий ей когда бы то ни было расширять пределы своей страны за счёт новых территориальных приобретений? — IX. Причины частых войн (последнее, возможно, неоригинально)

Судьба народов зависит от двусмысленных слов, которые каждый толкует по-своему; отсюда эти пустые споры, за которыми обычно следуют жестокие войны. Нации своим покоем, богатствами и кровью оплачивают глупость, честолюбие и оплошности тех, кто ведёт переговоры от их имени. <…> Постоянно стремясь похитить у других наций всё, чем они обладают, государи пренебрегают использованием преимуществ, которые находятся в их распоряжении; страстно увлечённые тем, чтобы уничтожить своих соседей, они забывают о необходимости сделать свои народы счастливыми. Поэтому народы находятся в беспрестанной борьбе друг с другом. — XXII. О равновесии сил в Европе

Беседа девятая. О распаде государств

В своём непрерывном развитии природа ведет все существующее к гибели; этому непреложному закону более или менее медленно следуют как физические, так и духовные явления. <…> Государственные организмы подобно человеческим носят в себе зародыши своей гибели; как и люди, они пользуются более или менее долговременным здоровьем; как и люди, они подвержены острым заболеваниям и кризисам, которые уносят их жизнь очень быстро, или хроническим болезням, которые подтачивают их постепенно, исподволь разрушая основы жизни. Подобно больным людям общества подвержены бредовому состоянию, безумию, революционным переворотам; обманчивая полнота часто скрывает их тайные недуги; смерть наступает неожиданно, следуя непосредственно за самым цветущим здоровьем. Всегда деятельная природа неожиданно создаёт иногда условия для появления людей, которые оздоровляют государство, избавляют его от недугов и страданий, можно сказать, возрождают его из пепла. Но чаще природа заставляет нации порождать существа, которые способны лишь разрушать, которые губят всё вокруг себя и в мгновение ока низвергают общество в пропасть. Государство распадается, как только пороки его правителей возрастают в такой степени, что лишают его безопасности, сил и нравственных устоев, необходимых для поддержания общественного целого. — I. Как государства приходят к распаду

Разве то обстоятельство, что человек должен когда-нибудь умереть, даёт основание заключить, будто его следует оставить на произвол судьбы, когда он изнемогает от какой-либо болезни? Разве законность, свобода, гуманное правление становятся меньшими благами оттого, что они не могут существовать вечно? — III. Ответ на возможное возражение

Монарх неизбежно берёт верх над нацией, которая соглашается продать ему свою свободу; он всегда становится её неограниченным властелином, если она развращена жаждой денег; любовь к богатству, ставшая господствующей страстью нации, всегда расчищает путь деспотизму. — V. Причины распада ограниченных монархий

Неразумный человек всегда завистлив. Завистливая и подозрительная толпа считает себя обязанной мстить всем гражданам, чьи заслуги, способности или богатства вызывают её ненависть; зависть, а не добродетель является движущей силой в республиках; люди, оказавшие самые значительные услуги стране, подвергаются наказанию, их благие дела не признаются толпой неблагодарных, многочисленность и безнаказанность которой мешают ей испытывать чувство стыда за свои преступления. Народ, как и отдельный человек, становится дерзким и злонамеренным, когда он, не обладая ни знаниями, ни добродетелями, пользуется властью. — VI. Причины гибели демократии

Тирания аристократии не менее мучительна для нации, чем тирания монарха, к тому же она даже более устойчива. Сословие почти никогда не меняет своих принципов, <…> веками осуществляя над народом тиранию. — VII. Причины разложения государства аристократической формой правления

В странах, где господствует роскошь, война становится предметом постыдного торга. Поскольку золото превратилось в единственное мерило уважения и счастья, честь становится лишь пустой иллюзией и исчезает. Роскошь гораздо быстрее, чем разум, освобождает человека от предрассудков. Для него нет более ничего прочного, кроме денег, ничего реального, кроме богатства, ничего желанного, кроме удовольствий. — IX. О роскоши

… никто не согласится с тем, что его расходы чрезмерны; каждый считает, что при его положении совершенно необходимы самые бесполезные предметы, самая изысканная роскошь. Вельможа полагает, что не может обойтись без тридцати лакеев и что благопристойность не позволяет ему сократить количество экипажей и лошадей, которыми он владеет. — XIII. Может ли роскошь приносить пользу?

Разве могут вельможи, развращённые более всех других граждан, остановить всеобщее разложение? <…> Смогут ли порочные родители воспитать добродетельных детей? — XIV. Роскошь уничтожает нравственность

При недостойном правительстве лучшие произведения искусства служат лишь для украшения саркофага нации. С другой стороны, роскошь уничтожает умение видеть прекрасное в природе; чтобы угодить изысканному вкусу и потребности в роскоши, люди искусства отвергают простоту, истину и силу; они боятся испугать малодушных; они применяются к причудливым капризам богатых людей; их произведения приобретают характер изнеженности, утонченности, слабости, чтобы подделаться под общий тон. — XV. Влияние роскоши на духовные способности людей и искусство

Не приходится удивляться, что история даёт нам примеры того, как самые цветущие нации одна за другой гибнут из-за роскоши. Никакими лекарствами нельзя вылечить больных, которые дорожат своими болезнями; только шарлатаны могут пытаться лечить посредством паллиативных мер застарелые язвы, которые можно вытравить лишь огнём и железом. — XIX. Роскошь явилась причиной гибели всех государств древности

Счастливое сочетание интересов государей и подданных, несомненно, является основой здравой политики; всё сказанное в настоящем произведении должно было дать возможность осознать эту важную истину. — XXIV. Государь — подлинный преобразователь государства

Перевод

Т. С. Батищева, В. О. Полонский, 1963