Маленькие трагедии

«Маленькие трагедии» — цикл из 4 трагедий Александра Пушкина («Каменный гость», «Моцарт и Сальери», «Пир во время чумы», «Скупой рыцарь»), написанных в Болдинскую осень 1830 года. В 1971 году был поставлен одноимённый телеспектакль, а в 1979 и 2009 — фильмы.

О цикле

	Мелкие драматические поэмы Пушкина, каковы: «Сальери и Моцарт», «Пир во время чумы», «Русалка», «Скупой рыцарь», «Рыцарские сцены», «Каменный гость», — неудобны для сцены по двум причинам: они слишком ещё мудрёны и высоки для нашей театральной публики и требовали бы гениального выполнения, о котором нам и мечтать не следует.
	— Виссарион Белинский, «Русский театр в Петербурге», октябрь 1841

	Трагедии писали у нас <…> многие-многие <…>. И однако ж <…> в его драматических сценах [мы имеем] несколько опытов трагедии собственно <…>. Больше не на что указать.
	— Виссарион Белинский, «Русская литература в 1843 году», декабрь

«Маленькие трагедии», будучи в театральном отношении своего рода отступлением от большой дороги политической трагедии, особой лабораторией драматурга, в литературном отношении знаменуют новый и важный этап в творчестве Пушкина. <…> Театр Пушкина «третьего этапа» — эпохи «Маленьких трагедий» и «Русалки», с одной стороны, углубляет уже найденные и воплощённые в «Борисе Годунове» черты его театральной системы, а с другой — в связи с новыми идеологическими заданиями обогащает эту систему новыми художественно-театральными чертами. <…> «Маленькие трагедии» построены на крайнем обострении психологической или даже сюжетной ситуации. Резкая контрастность, внутренняя и внешняя противоречивость лежат в основе почти каждого образа, каждого сценического положения. <…> Это обострение всех ситуаций даёт возможность Пушкину раскрыть характеры действующих лиц с небывалой глубиной, проникая в самые сокровенные тайники человеческой души. <…> Диалог в «Маленьких трагедиях» также приобретает по сравнению с «Борисом Годуновым» гораздо более изощрённый характер. Всё время мы видим, как сквозь простой и прямой смысл реплик просвечивает другой, более глубокий психологический план, как подлинные скрытые желания, чувства и мысли говорящих образуют как бы второй диалог, сопровождающий речи, ведущиеся вслух.

— Сергей Бонди, «Драматургия Пушкина», 1940

… в 1830 году Пушкин поднимается до анализа в драматической форме простейшего, интимного, «общечеловеческого» чувства тем методом, который он добывал в 20-х годах на более простом в данном отношении материале. Он ставит эксперимент: подлежит выяснению, всё ли существенное и типическое в человеческом психическом бытии исторично, — если, конечно, оставить в стороне признаки прирождённые, обусловленные физиологически (например, темперамент Дон Гуана, возраст Барона, может быть даже гениальность Моцарта)? Или же историчны только политические, интеллектуальные, культурные функции характера? Этим опытом и являются маленькие трагедии. В них Пушкин дерзает применить свой исторический метод к тем областям души и духа, к которым его применить казалось рискованнее всего. Опыт дал положительный результат. Оказалось, что формы душевного воплощения даже самых интимных, индивидуальных, «внеобщественных» страстей всё же историчны, то есть зависят в своём составе и характере от исторических причин, от объективного бытия эпохи, то есть производны от среды. Думается, что и сам Пушкин ощущал такой экспериментальный, почти научный характер произведённых им творческих исследований; может быть, этим отчасти объясняется и некоторая фрагментарность его пьес 1830 года: разрешив проблему, Пушкин не нуждался в развитии темы (иначе говоря, эта проблема и оказывалась подлинной темой пьесы); может быть, отчасти этим же объясняется своеобразный, хоть и точный перевод выражения «études dramatiques» в одном из предполагавшихся обозначений жанра маленьких трагедий: «драматические изучения».

— Григорий Гуковский, «Пушкин и проблемы реалистического стиля» (гл. 4), 1948

… шагом по пути максимального сжатия — «сужения» — драматургической формы, уже почти вплотную подводящим к маленьким трагедиям, является написанная вскоре после «Бориса» «Сцена из Фауста» <…>. Пушкин уже в это время исподволь подходил к будущей форме маленьких трагедий. Однако не только отдельные сцены из «Бориса Годунова», но и «Сцена из Фауста», при всей своей внутренней законченности и самостоятельности, всё же воспринимались как малая часть гораздо более обширного (в первом случае своего, во втором — чужого) целого. Форма же для задуманных «драматических изучений» — драматических этюдов, каждый из которых являлся бы вместе с тем особой и совершенно самостоятельной, ни с чем другим не связанной пьесой, в течение долгих лет у поэта не складывалась. Своего рода катализатором, ускорителем этого затянувшегося процесса явились для Пушкина «Драматические сцены» Барри Корнуола <…>. … особенно важным оказалось для Пушкина то, что Барри Корнуол в общем решил, и решил именно в том направлении, в каком двигалась его собственная творческая мысль, конструктивную проблему: его драматизированные психологические этюды, при напряжённости внутреннего движения страстей, предельно скупы в отношении внешней формы: состоят из одной — четырёх сцен, содержат самое ограниченное число персонажей. Это было как раз то, чего добивался Пушкин, к чему он шёл своей «Сценой из Фауста». И катализатор сработал: произошла стремительнейшая кристаллизация давних творческих замыслов — одна за другой возникли «Драматические сцены». Именно так, прямо по Корнуолу, и назвал их с самого начала Пушкин <…>. По психологической и философской глубине, по своему художественному чекану маленькие трагедии Пушкина и «Драматические сцены» Корнуола — вещи несоизмеримые. Пьесы Корнуола — талантливое и оригинальное литературное явление. Маленькие трагедии <…> — одно из величайших чудес мирового искусства слова.

— Дмитрий Благой, «Творческий путь Пушкина (1826—1830)», 1967

	Драматические сцены Болдина в известном отношении могут быть рассмотрены как единый текст: некие исходные образы и комплексы идей подвергаются в них варьированию, трансформациям и в своей вариативности раскрывают глубокие корни размышлений Пушкина на решающем водоразделе его творчества.
	— Юрий Лотман, «Из размышлений над творческой эволюцией Пушкина (1830 год)», 1988