Трилогия (Сорокин)

«Трилогия» или «Ледяная трилогия» романов Владимира Сорокина «Лёд» (2002), «Путь Бро» (2004), «23000» (2005).

23000

Покидая наш мир не по своей воле, человек образует в нём дыру. Потому что его вырывают отсюда насильственно, как зуб. <…> Убивали пустышек, как они нас называют, только в России. В сталинское время, когда был Большой террор, и позже, когда террор был Маленький. Там Братство не опасалось за метафизические дыры после смерти отдельных личностей. — Почему? — Потому что Россия — это единая метафизическая дыра. — Отбой

… Братство берегло энергию сердец для Великого Преображения. И лишь двое из 29 — Храм и Горн — не восседали в креслах, а покоились в ваннах из толстого стекла. Ослабевшие и состарившиеся тела их были погружены в молоко высокогорных яков, смешанное со спермой молодых мясных машин. Только их лица, измождённые Великой Работой и испещрённые бесчисленными морщинами, виднелись над белой поверхностью. — Треть мясных суток

О романе

«Путь Бро» — приквел, а нас ещё ждёт сиквел. Где можно будет сместить акцент: представить светоносцев подонками, одержимыми «идеологией», противовесом которой станет «живая жизнь». То есть — согласно «классическому» Сорокину — бесконечный и безобразный круговорот жратвы, соитий и испражнений, корыстно, но тщетно маскируемый «мясными» и «световыми» машинами под нечто «высокое», «прекрасное» и «осмысленное». Гностическая утопия стоит мизантропической антиутопии. Презрение к быдлу — презрения к мнимым избранникам.

— Андрей Немзер, «Хрен редьки не слаще», 16 сентября 2004

«23000» отличается от «Льда» и «Пути Бро», как один и тот же кадр на экране мобильного телефона и гигантского монитора. Роман не может не впечатлить резкостью, удивительным количеством подробностей. Видно, что за все эти годы автор досконально изучил быт и повадки Братьев и теперь докладывает обо всём предельно квалифицированно. <…> Непонятно, что помешало Сорокину пересказать биографии всех 23000 братьев Света — тем более что оставалось ему совсем немного.

— Лев Данилкин, 2006

О трилогии

	… это общечеловеческая, интернациональная история. <…> Скорее это утопия, хотя можно сказать — и антиутопия. Это попытка взглянуть на историю XX века с неожиданного ракурса.
	— Владимир Сорокин, интервью

Новые романы Сорокина — плод окончательного разочарования писателя в своём инструменте, в литературе. Виртуоз стилевой мимикрии, он исчерпал возможности словесной пластики и отказался от неё. <…> эта эпопея <…> написана предельно стёртым, «никаким», языком, что на фоне предыдущих изысков кажется демонстративным «минус приёмом». Решив быть внятным, Сорокин ясно пересказал всё то, что раньше говорил обиняками.

— Александр Генис

Кризис постмодернизма обернулся поиском Новой Тотальности и, как следствие, культом Мифа, Традиции, Конспирологии, Великой Эзотерической Тайны. Дискурсы, казалось бы давно забытые и дискредитированные, оказались в наше время мощным мифообразующим ресурсом для тех представителей культуры, которых ни капельки не удовлетворял «конец истории». <…> Мощный культ фэнтези в массовой культуре тоже выражает тоску по Мифу. Конечно, мимо всей этой неомифологической волны не мог пройти и Сорокин. <…> Но невозможно генерировать Миф с помощью старых постструктуралистских техник, которые помогали Сорокину генерировать Литературу. Теперь ему приходится перевоплотиться в «настоящего писателя», с настоящим авторским голосом и неконвенциональным отношением к тексту. Такой писатель должен уметь перевоплощаться в героев, производить пафос и катарсис.

— Псой Короленко

	Ледяная «Трилогия», тупиковый путь развития, стилистический аппендикс и дань традиционной повествовательной манере, отменяется Сорокиным как тот самый изнасилованный XX век. «Днём опричника» Сорокин возвращается на пути самостийного оригинального развития.
	— Дмитрий Бавильский, «„Мёртвые души“ на новорусский лад», 28 августа 2006

• см. Марк Липовецкий, «Паралогии: Трансформации (пост)модернистского дискурса в русской культуре 1920—2000 годов» (глава 15), 2008

	… Сорокин чрезвычайно эффективный разрушитель чужих мировоззренческих систем или стилистик. Сорокин, увы, иногда не умеет остановиться и начинает сооружать нечто собственное, но получается, как правило, велосипед (говорю прежде всего о «ледовой» трилогии).
	— Дмитрий Быков, «Витина пустынь»