Сплетница (Бестужев-Рюмин)

«Сплетница» — памфлет Михаила Бестужева-Рюмина 1830 года, направленный против А. А. Дельвига и А. С. Пушкин, которых он считал своими главными литературными врагами ещё с конца 1829. Поводом к написанию послужил один эпизод литературной полемики начала года, пародируемый во второй части (здесь не цитируется ). Памфлет был настолько груб, что после публикации первой части произошло разбирательство в Петербургском цензурном комитете.

Цитаты

Мавра Ивановна Крупина, Эмилия Венедиктовна Критиковская, Матрёна Алексеевна Лесная и Аделаида Антоновна Габенихтсина, все четыре суть содержательницы магазинов, в коих торгуют они одинакими товарами, только различной доброты. М. И. Крупина и Э. В. Критиковская содержат один магазин пополам, а М. А. Лесная торгует в своём одна. <…> Несколько лет тому назад М. И. Крупина и Э. В. Критиковская, не поладив что-то по коммерческим своим оборотам с М. А. Лесною, были несколько времени в жестокой вражде с сею последнею; но потом, увидев, что взаимная неприязнь их чрезвычайно вредит им друг другу и весьма не нравится посетителям их магазинов, взялись за ум — и помирились.

А. А. Габенихтсина открыла свой магазин очень недавно, не более четырёх месяцев тому назад. Разумеется, она на первый раз, подобно другим магазинщицам, пустилась на хитрости: сделала приманчивую вывеску к своему магазину и объявила, что она открыла его не для всей публики, но только для нескольких своих приятельниц, будто бы не хотевших выставлять напоказ в других магазинах своё рукоделье. Если сказать правду, то она при открытии своего магазина имела цель довольно основательную: некоторые из реченных её приятельниц работали прежде прилежно, стараясь по возможности представлять изделия свои в лучшем виде, и потому продавали их весьма успешно, хотя и крайне дорогою ценою. В последствии времени они, избалованные тем, что имели много покупателей, стали лениться и начали работать кое-как, лишь бы с рук сбыть да взять денежки. Публика, увидев, что за решительный вздор по пяти и по десяти рублей платить не для чего, естественно, охладела к покупке рукоделья приятельниц Аделаиды Антоновны. Эта последняя, видя, что дело приходит плохо, рассудила открыть свой магазин, чтобы иметь случай подавать голос в пользу своих приятельниц и защищать их от огласки других магазинщиц, которые начали указывать на них пальцами. Если теперь поступает в продажу что-нибудь из рукоделья её приятельниц, то Аделаида Антоновна так и рассыпается мелким бесом и не знает, как бы лучше расхвалить мастерство дорогой кумушки.

Между тем в последствии времени появились новые молодые художницы, которые и первыми опытами своего искусства поселили во всех приятную и несомненную надежду, что они в скором времени если не перещеголяют Александру Сергеевну, то по крайней мере войдут в счастливое с нею соперничество. Разумеется, что это произвело роковой удар для сей последней, которая, быв сама чрезвычайно убеждена в превосходстве своего дарования, самолюбивее в этом отношении всякой кокетки. Из числа сих грядущих соперниц Александры Сергеевны можно отличить противу прочих Людмилу Ивановну, родом киевлянку; жаль, что прозвание её забыто мною, но оно, если не ошибаюсь, припоминает что-то о прекрасной Подолии. Людмила Ивановна недавно представила публике одно весьма милое произведение своего искусства, которое только что попалось в руки Аделаиды Антоновны, то сделалось жертвою своевольных её причуд: она по силе такого-то § устава, утвержденного при заключении ею с своими приятельницами заветного союза, изгрызла зубами и исцарапала ногтями миленькое рукоделье Людмилы Ивановны. Это бы ничего, ибо Аделаида Антоновна сердита, а не сильна, следственно, не может сделать никому вреда; но жаль только то, что некоторые другие магазинщицы, торгующие в Москве, не зная истинной причины такого поступка Аделаиды Антоновны, почли оный основательным и, может быть, поленясь сами хорошенько разглядеть новую работу Людмилы Ивановны, распустили о ней неблагоприятные слухи в своих магазинах, основываясь, по-видимому, на мнении Аделаиды Антоновны. <…> Несмотря на то, что она, как можно судить по её прозванию, не коренная россиянка, она иногда любит щеголять в старинном русском наряде, который <…> иногда идёт ей весьма к лицу и делает её довольно миловидною. Недавно один проказник, записной умник, вроде метафизика Хемницерова, увидев на ней русскую душегрейку, до такой степени влюбился в Аделаиду Антоновну, что пришёл в исступление и в метафизическом бесновании своём проговорил ей длинную кудряво-нескладно-похвальную речь (которой, разумеется, никто не понял и которая вскружила голову Аделаиде Антоновне, ибо она отвечала ему столь же огромною и столь же нескладною речью) и назвал эту душегрейку <…> душегрейкою новейшего уныния! <…> Между тем Аделаиде Антоновне часто приходит в голову наряжаться в греческий костюм, в котором она крайне курьёзна и манерна: авось найдётся ещё какой-нибудь рехнувшийся шеллингист, который для образца новейшей бессмыслицы опишет её и в этом наряде.