Разумное животное

«Разумное животное» (фр. Un animal doué de raison) — роман французского писателя Робера Мерля с элементами фантастики, научного и политического прогноза. Через 6 лет вышла экранизация «День дельфина».

Цитаты

	Роман «Люди или животные?» <…> становится оригинальной и волнующей попыткой найти определение человеку. <…> В предлагаемой читателю книге я не боялся оказаться подражателем Свифта или Чапека. Мне не казалось также, что в ней я непременно должен был гнаться за новизной. Сама эпоха, в которую я живу, решила за меня и принудила создавать новое. — предисловие
	Animaux dénaturés <…> devient alors une originale et troublante tentative pour arriver à une définition de l’homme. <…> Dans le livre qu’on va lire, je n’ai pas eu à me défendre d’imiter Swift ou Capek. Je n’ai pas non plus éprouvé qu’il y eût mérite à innover. C’est l’époque où je vis quia choisi pour moi et m’a contraint à faire du neuf.

	Советские люди делают промахи от избытка централизации, а мы, наоборот, мы уже не в состоянии покончить с децентрализацией, с разбазариванием средств, изобилием ведомств, с манией взаимной слежки. Все мы кончим в сумасшедшем доме, от переутомления нас будут лечить электрошоком… — 2
	Soviétiques font leurs gaffes par excès de centralisation, et nous, par excès contraire, on n’en finit plus avec la dispersion, le gaspillage des moyens, le foisonnement des services, la manie de l’auto-espionnage, nous finirons tous dans un asile d’aliénés, sous les coups du surmenage et de l’électrochoc…
	— Си, агент неназванного секретного ведомства США

	… я люблю животных, в особенности моего пса Роукки, но я считаю, что роль моего пса Роукки состоит в том, чтобы следовать за мной, когда я гуляю, и ложиться у моих ног, когда я сажусь, а не дискутировать со мной о так называемых преимуществах интеграции. Что же касается дельфинов, я считаю необходимым выразить здесь раз и навсегда своё мнение, — продолжал он, дубася огромным кулаком по стоявшему перед ним пюпитру. Он сделал драматическую паузу и произнёс, ещё более повысив голос: — Я считаю, что рыбе место в моей тарелке, а не рядом со мной за столом, где я должен буду слушать её неуместные замечания. — 8
	« … j’aime beaucoup les animaux, et en particulier mon chien Rookie, mais j’estime que le rôle de mon chien Rookie est de me suivre sur mes talons quand je me promène, et quand je m’assieds, de se coucher à mes pieds, et non de discuter avec moi des soi-disant avantages de l’intégration. En ce qui concerne les dauphins, je tiens à donner ici, une fois pour toutes, mon opinion, poursuivit-il en martelant de son énorme poing le pupitre placé devant lui. » Il fit une pause dramatique et reprit en gonflant la voix : « J’estime que la place d’un poisson est dans mon assiette et non assis à ma table en train de faire des remarques déplacées !»
	— политик П. О. Парсон

	Бог знает, как будут реагировать Фа и Би, если набить им голову Евангелием. Чего доброго, они ещё начнут отказываться служить в армии как свидетели Иеговы! — 8
	« Mais Dieu sait comment Fa et Bi réagiraient, si on leur fourrait l’Évangile en tête ! Vous les voyez témoins de Jéhovah et objecteurs de conscience ? »
	— шеф неназванного секретного ведомства США Лорример

	… ужас охватывает, когда вспомнишь, что <…> пять лет жизни украдены в его возрасте, потому что он не захотел участвовать в войне, которую он считает несправедливой. Конформизм, возведённый в тиранический закон, свобода совести, попранная во имя свободы… — 10; о тюремном заключении Майкла
	… n’est-ce pas horrible de se dire qu <…> cinq ans de vie volée à son âge, parce qu’il n’a pas voulu prendre part à une guerre qu’il jugeait injuste, le conformisme érigé en loi tyrannique, la liberté de conscience bafouée au nom de la liberté.
	— Арлетт Лафёй

Посетитель. Были трудные моменты? Заключённый. В первое время — да, и немало, с другими заключёнными. Они не одобряли моих взглядов. Вы представить себе не можете, до какой степени консервативна преступная среда. <…> Они расценивали мой отказ служить во Вьетнаме как проявление трусости. Для них я был «Нервной Нелли». Мне пришлось драться. <…> Посетитель. Я думаю, что после этого к вам стали относиться гораздо лучше. Заключённый. Да. Меня считали уже не трусом, а просто психом. А к психам здесь относятся неплохо. — 10

Visiteur. — Vous avez eu des difficultés ? Détenu. — Dans les premiers temps, oui, beaucoup, avec mes codétenus. Ils n’approuvaient pas mes opinions. Vous n’avez pas idée à quel point les classes criminelles sont conservatrices. <…> Ils interprétaient mon refus de servir au Vietnam comme une lâcheté. Pour eux, j’étais un nervous Nelly. J’ai dû me battre. <…> Visiteur. — Je suppose qu’après cela, votre statut moral s’est beaucoup amélioré. Détenu. — Beaucoup. Je n’étais plus un lâche, mais un cinglé. Et les cinglés, ici, ne sont pas mal vus.

	Президент! Всевластие президента! Почти диктаторские полномочия президента! Да, а этот коварный, сильный, постоянный нажим со всех сторон, чтобы моё колесо попало в заранее проложенную колею! А эти государства в государстве: Пентагон, госдепартамент, финансовые круги, связанные с генералами, и все полиции — ФБР, ЦРУ, лобби… Президент-пленник, президент-орудие, президент-заложник, Гулливер у лилипутов! С виду самый сильный, а в действительности же самый стесненный — простая точка, где пересекается сложное множество разных сил… — 11
	le Président ! la toute-puissance du Président ! les pouvoirs quasi dictatoriaux du Président ! oui, mais les pressions subtiles, puissantes, continuelles, l’ornière tracée d’avance, de tous côtés, pour que ma roue vienne y tomber, les États dans l’État, le Pentagone, le Département d’État, les milieux financiers liés aux généraux, et les polices, le F.B.I., la C.I.A., les lobbies, les groupes de pression, le Président-prisonnier, le Président-instrument, le Président-otage, un Gulliver chez les Lilliputiens ! en apparence le plus fort, en réalité le plus ligoté, le simple point où converge un ensemble complexe de forces…
	— президент США О. М. Смит

Севилла осторожно взял из кармана своей куртки маленький магнитофон на батарейках, соединил контакты и вынул микрофон. <…> — Би, — сказал Севилла, — ты любишь Па и Ма? — Да. — А других людей? — Нет. Другие люди нехорошие. <…> — Почему? Что они сделали? <…> — Они лгут. Они убивают. Великолепное резюме, подумал Севилла. Вся история человечества в четырёх словах. От начала начал до 1973 года. До дня, когда человечество, как клоун, схватив самого себя за горло, переборщило и испустило дух. — 14

Sevilla prit doucement le magnétophone à piles dans la poche de son blouson, mit le contact et dégagea le micro. <…> — Bi, dit Sevilla, tu aimes Pa et Ma ? — Oui. — Et les autres hommes ? — Non. Les autres hommes ne sont pas bons. <…> — Pourquoi ? Qu’est-ce qu’ils ont fait ? <…> — Ils mentent. Ils tuent. Excellent résumé, pensa Sevilla. Toute l’histoire de l’homme en quatre mots. Des origines jusqu’en 1973. Jusqu’au jour où l’humanité, se prenant elle-même à la gorge comme un clown, s’étrangle par inadvertance.

Перевод

Н. В. Разговоров (1968), Л. Токарев (1969) — с незначительными уточнениями

О романе

Мы найдём в романе драматическую реальность нашего мира, все те политические и прочие проблемы, от которых каждое утро, когда мы раскрываем газеты, мучительно сжимается и бьётся наше сердце… Речь идёт о дельфинах. И о людях. И не о каких-нибудь, а о тех, которые призваны решить проблемы, которые касаются нас всех. Об учёных, о стратегах. В этой книге вопросы поставлены со всей остротой, доведены до конца: насколько интенсивна сообразительность животного, его способность чувствовать, до какой степени могут понять его люди? Как далеко может зайти сегодня бесчеловечность полицейского контроля, доносов, науки, обращённой во зло?

— Андре Стиль, рецензия, 1967

	Персонажи <…> — просто букет нелепостей, <…> работа с дельфинами превосходна и правдоподобна, <…> остальное — имитация Джеймса Бонда в мягкой обложке.
	The characters <…> are a bunch of grotesques, <…> the work with the dolphins is fine and believable, <…> the rest is a paperback imitation of James Bond.
	— Питер Скайлер Миллер

Зная характер своих читателей (чьё хрупкое душевное равновесие может быть нарушено малейшим признаком интеллекта или оригинальности), г-н Мерль вводит множество персонажей, чтобы поговорить о дельфинах, и множество других, чтобы те послушали; и когда это закончится, лаборанты героя потратят ещё двести страниц, <…> ссорясь из-за совершенно стереотипных сексуальных наклонностей друг друга, к сожалению, никогда не делая ничего даже отдалённо неприличного. <…> Если в книги следует вводить персонажей для выполнения утилитарных вещей, таких как включение электрического освещения, я, безусловно, предпочитаю лёгкие, портативные, гибкие картонные фигуры, которые так любят писатели-фантасты, а не отполированных, «реалистичных», деревянных болванов Мерля. Предполагается, что персонажи — американцы, но все они французы, <…> сам сюжет начинается на 200-й странице. Все говорят о войне во Вьетнаме так, будто только что о ней услышали. Если бы книгу сократили на две трети, сохранили материал о дельфинах, а остальное набросали как можно легче, это мог бы быть сносный роман, потому что дельфины г-на Мерля — интересные и приятные персонажи. <…> чайная ложка идей, размешанная в огромных объёмах ультраобычного отстоя. <…> это не научная фантастика, тут полно узнаваемых вещей прямо из страны романов, и ничего реального. <…> Иногда я задаюсь вопросом, не являются ли эти огромные, лишённые содержания коммерческие мегатерии последними выродившимися потомками реалистического романа девятнадцатого века — динозаврами, так сказать, чей прадедушка — «Война и мир», панорамный эффект которого они пытаются имитировать громадным размером, — единственным, что они могут вспомнить о реализме.

— Джоанна Расс