Повести Белкина (Гиппиус)
«Повести Белкина» — статья Василия Гиппиуса 1937 года.
Цитаты
правитьПовести Белкина — не случайный эпизод пушкинского творчества и не случайный факт общей эволюции русской литературы. В этом убеждает сопоставление их как с теоретическими высказываниями Пушкина о литературе, так и с явлениями той современной Пушкину литературы, которую он теоретически и творчески преодолевал. — начало |
Булгарин и его друзья неспособны были объяснить борьбу Пушкина против него иначе, как возводя её к личным мотивам, к литературному «соперничеству». Эта грубая инсинуация серьёзного опровержения не требует. Для Пушкина дело выходило, конечно, далеко за пределы личных отношений. Нужно было спасать русскую литературу и, прежде всего, русскую прозу, которой грозила опасность зарасти сорняком «булгаринства», — лишь представителем которого, правда наиболее активным, был «Видок Фиглярин» <…>. |
Первые же попытки изобразить «простой» быт — хотя бы даже быт купечества и духовенства, без подкрашиванья и без обязательного морализирования — вызывали отпор <…>. Подлинный демократизм пушкинской повести сказывается, прежде всего, в отсутствии всякой «нарочитости», в отсутствии лицемерной апологии представителей «низших слоёв». Типы ремесленников спокойно вступают в литературу как равноправные, не требуя никаких «оправданий». |
Если «Гробовщик» при всей новизне и свежести этой повести был всё же шуткой, то «Станционный смотритель» прямо врезывался в широко распространенную традицию. Здесь Пушкин шёл по пути наибольшего сопротивления: здесь противостояли ему не какие-нибудь нравоописательные очерки о бедняках или страшные истории о мертвецах, а давняя и в своё время прогрессивная традиция семейной буржуазной повести и драмы. |
Чем больший нажим делала <проза после Пушкина> на мотиве сострадания, тем более ограниченным делается (в широких исторических масштабах) идейный смысл соответствующих сюжетов. Культ сострадания в его дальнейшем развитии легко приводил к «примирению с действительностью», а иногда и к активному оправданию этой действительности, т. е. к последствиям прямо реакционным. |
Тема «Барышни-крестьянки», только навыворот, тема «Крестьянки-барышни», в литературе крепостной России была темой, не раз разрабатывавшейся совершенно всерьёз. Тема эта восходит несомненно к фактам западной предреволюционной литературы. <…> |
Проблема характера вообще не стояла ещё перед Пушкиным в той остроте, в какой стояла в последующей литературе и, прежде всего, у Гоголя. Но, создав образ Сильвио и намечая рядом с ним отличный от него образ графа, Пушкин не пустил в ход осуждённых им «пошлых пружин». Смысл характера Сильвио не в его противоположности характеру графа, а в его внутренней противоречивости, в намеченной в нём диалектике личной страсти. |
… «Метель» не раз давала повод к самым натянутым, самым фантастическим истолкованиям: старое пушкиноведение как бы соглашалось «признать» повесть с тем лишь условием, чтобы она оказалась достаточно солидной аллегорией, по возможности и с моралью. <…> |
В воображаемом Белкине Ап. Григорьев видел опору своим известным идеям о «кротком» русском типе, призванном восторжествовать над хищным. Эти идеи <…> были отрицанием всего революционно-демократического движения, как якобы чуждого «истинному» русскому «типу». |