Начертано на тучах

«Начертано на тучах» (чеш. Psáno do mraků) — книга размышлений и афоризмов Йозефа Чапека, которые он записывал с 1936 до конца августа 1939 года, почти до своего ареста гестапо. Впервые опубликована в 1947.

Цитаты

Записи идут хронологически.

Искусство не кормит меня, скорее я призван его кормить.

Горький привкус жизни: в нём ощущаешь кровь и пепел.

Раскрепощающий смех. Прародители Адам и Ева вряд ли смеялись в раю. Скорее всего, смех разобрал их позднее, после изгнания, когда они в поте лица трудились на каменистой почве.

Искусство и религия — испокон веку в какой-то мере соперники. Некогда церкви со всей щедростью и выгодой для себя умели подкупить своего конкурента.

Наши художники постоянно опасаются, как бы не оказаться ниже европейского уровня. Мы ощущаем себя провинцией и там, где этого вовсе не нужно бояться. Наше понимание уровня несколько ошибочно: многие полагают, будто уровень — это нечто наиновейшее, последнее, только что доставленное из Парижа. Однако не только авангардизм, но и консерватизм, и даже реакционность могут быть «на уровне» <…>. Уровень всегда легко обретал тенденцию перерастать, «перешагивать» индивидуальность, зачёркивать наиболее самобытную и независимую личность, без долгих раздумий присваивая себе её место, её историческую миссию и назначение в национальной культурной жизни. Потому «уровень» всегда тяготел к официозности, к превосходству и диктату, стремился распоряжаться и культурными ценностями, и художественными учреждениями, определял задачи и раздавал почести — и, как правило, цели своей добивался. «Уровень» довольно опасен для культуры: это водная гладь, которая может и поглотить, и стереть с лица земли, и пренебречь тем, что хоть в какой-то мере от него отличается, возвышаясь над ним.

Нередко успех принимают за гениальность.

Реальность!! Без реальности не существует магии.

В большинстве своём люди заслуживают лучших жизненных условий; лучшие жизненные условия (большей частью) заслуживали бы лучших людей.

Держать европейские народы под гнётом непрерывного страха перед войной — самое вопиющее преступление современности. Лучше уж война, чем неизбывный, парализующий страх перед ней.
В постыдную эпоху, во времена ненормальных отношений, извращённых понятий, трудностей и невзгод, когда мы дышим губительным воздухом жестокости и властолюбивой тупости, когда ничтожество попирает любые человеческие ценности, всякое достоинство, когда мы задыхаемся от сознания собственного бессилия и тяготеющего над нами проклятья, я утверждаю: жаль тратить на всё это наши жизни! <…>
Ложь в современном мире берёт на себя функцию метода. Во время мировой войны из былой торговой рекламы, из умения искусно уговаривать клиента стремительно развилась техника пропаганды, злонамеренной лжи: лгали пресс-бюро, лгали газеты, тучами роились агенты лжи. С тех пор количество средств пропаганды неимоверно возросло <…>.
Общество, которое зиждется на повсеместной фальши, наскоро сколочено из нескольких досок, обтянутых пёстрым рваньём. То, что из этого вышло, — не здание, а ярмарочный балаган.
Каким образом никчемный, дурной, вредный человек удерживается (более того, преуспевает) в обществе — вопрос его дерзости и цинизма, но ещё более — испорченности, никчемности, цинизма самого общества.
Люди, человеческие существа подобны нарывам, опухолям, отвратительным и ужасным болячкам. Негодяи, мерзавцы, воры, грабители, мошенники, дармоеды. Им в этом мире есть чем поживиться, чем прокормиться. Жизнь достаточно щедра, чтобы оплачивать людей, сознательно наносящих ей вред.

Искусство порой слишком приподнято, поскольку хочет обладать реальностью, почти неуловимой, возвышенной и редчайшей красотой, величием, высшим смыслом, чудом. Искусство высокомерно, горделиво, оторвано от жизни, потому что притязает стать божественным; оно скромно, простодушно и простосердечно, мудро, любвеобильно, потому что хочет быть самым человечным. Соединить божественное с человеческим можно лишь ценой грандиозных внутренних конфликтов, лишь достигнув совершенной гармонии.
Искусство неотделимо от мифа и от философии; поскольку смысл его не только в имитации, оно представляется расплывчатым, неконкретным, неправдоподобным, ускользающим. <…>
Шедевр — всегда скорее страстная устремленность, чем полное, завершенное, окончательное воплощение. Именно там, где искусство реализует свои оптимальные возможности, оно способно шагнуть дальше, выше самого себя.

Эротика — лишь лекарство от скуки, род забавы, любовь — это судьба.

Мы скользим по поверхности и потому часто падаем.

Любовь к ближнему: быть может, ему и впрямь ещё хуже, чем мне?!

Дешёвый оптимизм недавнего прошлого поучал людей, предлагая им рецепты, как жить. Теперь, когда настали худшие времена, скорее пригодился бы оптимизм, который учит умирать.

Пожалуй, это дурная рекомендация для нашего мира, что столько сочинений о более совершенном его устройстве было написано именно в форме утопий!

Человек по природе своей существо, недовольное всеми остальными.

Звёздный плащ мироздания сшит явно не по человеческой мерке. Каким гигантом должен стать человек, чтобы избавиться от потребности придумывать себе богов!

Средний европеец хочет мира главным образом для того, чтобы спокойно ходить в кино.

С октября 1938

Лишь тот, кто умеет сносить поражения, способен снести и успехи.

Откуда, скажите мне ради Христа, берётся столько жестокости, столько кровожадной злости в католических литераторах? Видно, есть верующие, для которых мало крови распятого.

(Гнусные до омерзения, они без конца ополаскивают уста именем господним — чтобы из их ртов не так смердело.)

Голова, в которой помещается лишь «я-я-я», — воистину маленькая голова.

Даже не пророчество. При попустительстве истории и у нас настанет разгул национализма, лжепатриотизма, которые будут жалкой имитацией национализма немецкого, итальянского или испанского (в духе Франко). Они попытаются навязать нам самые жуткие и чуждые нашему национальному духу идеи во имя «чешского патриотизма», и не иностранцы, а как раз самые крикливые патриоты будут вырывать нам языки.
Что может быть для этой несчастной страны ужаснее порабощения немцами? Порабощение чехами!
Станут выдавать себя за глашатаев и опору нации, за её полномочных представителей; но именно те, кто будет под их гнетом страдать, кого они будут бить в лицо железным кулаком и давить коваными сапогами, — именно это и будет нация!
В народе всегда есть нечто более вечное, нечто такое, чего лишены его губители, что не может быть затоптано до последней искорки и что бессмертно: нравственные силы.

Толпы, человеческие коллективы, целые нации, которые слишком стараются кого-либо поработить, в равной мере порабощают самих себя: несмотря на воодушевление, опьянение, страстный порыв, они становятся всего лишь орудием агрессивной государственной политики.

Во второй половине октября 1938 года. Тревожные слухи. Люди приходят и пугают, мол, не миновать мне концлагеря.

Когда происходит национальная катастрофа. Кто был виноват? На расправу его! Кто виноват? Не те ли, кто вдруг так энергично стал искать виновных?

Добро надо активно защищать в той мере, в какой оно активно противостоит злу.

Убийца только жесток, он только хищник; лишь защитник может стать героем.

Сильная личность: не позволил ослабить себя никаким нравственным чувствам!

Культуру нельзя ни приобрести, ни купить; тут необходимо соучастие и сотворчество.

Свобода должна быть свободой творить добро, а не зло.

Слабость Западной Европы: даже сегодня она не может позволить себе такую роскошь, как совесть.

Творя искусство, нельзя начинать с вершин, можно — только с корней. Мало учиться у мастеров: перенимать высокие тайны ремесла и усердно пытаться перенести их на современное творчество. Важнее понять — откуда мастера к этому пришли. Решающую роль играют сокровенные, глубинные причины, самые корни творчества; лишь от них начинается настоящий путь. В противном случае мы остались бы только при технике, при не столь существенной сноровке, о чем достаточно убедительно свидетельствует большинство произведений академических художников XIX века.

Если нам предлагают «не забывать о реальности», значит, готовится весьма безнравственный обман.

Что сохранилось, что осталось от золота и драгоценностей, которые награбили конкистадоры в Древнем Перу и Мексике? Вся добыча, вывезенная из старой Америки, превратилась в ничто, в прах; лишь две ценности удержались и стали подлинным достоянием европейцев: картофель и кукуруза.

Нет более наглядной картины человеческого непостоянства, неведения, безрассудства, бесхарактерности и подлости, чем та, какую являют собой газеты.

Низменный идеал жизни, которым отличается бо́льшая часть нынешних обитателей Европы, присущее им нравственное отупение в союзе с материальным оптимизмом возникли из слишком примитивного, но удобного представления, будто прогресс носит механический характер, будто всё прекраснейшим образом само собой движется вперёд и при наличии материальной воли к прогрессу уже не нужны никакая этическая воля, никакие этические идеалы. Без нравственного отношения к жизни, без культуры мы движемся не столько вперёд, сколько вниз. К бескультурью, к нравственному упадку, к абсолютному верхоглядству, примитивизму — в окружении высокой техники.

Порабощение — это такое общественное состояние, когда нельзя выразить национальную и социальную боль; когда нельзя называть вещи их подлинными именами.

Если дурному вкусу протянуть палец, он тут же схватит всю руку.

«Не обременённый прошлым» — но, значит, и честью, и совестью.

Дисциплина существует не для того, чтобы ограничивать свободу, а чтобы давать ей простор.

Маршируют, топочут сапожищами по дорогам; в окружении природы надо ходить тихо.

Недостаток мужества, очевидно, возникает, когда нечего защищать.

Героизм существует в жизни не как эстетическое зрелище, а как пример для подражания.

«Цель оправдывает средства». Но зачастую цели так и не достигают, и потом от всей затеи остаются одни только вонючие неоправданные средства.

Жить за счёт ближних — это ведь тоже своего рода людоедство.

Мой внутренний огонь: порой светит, порой только жжёт.