Марфа, посадница Новгородская

«Марфа, посадница Новгородская» — историческая трагедия в стихах Михаила Погодина, написанная осенью 1829 — летом 1830 года. Мысль о трагедии из русской истории зародилась у него в 1825 под влиянием общего для всех московских «любомудров» увлечения народной немецкой драмой и развилась после знакомства с А. С. Пушкиным в план драматической трилогии, посвящённой ключевым моментам русской истории. 26 августа «Марфа» прошла цензуру, однако выпуск уже отпечатанной книги был остановлен по рекомендации A. X. Бенкендорфа в связи с революцией во Франции и восстанием в Польше, которые, несмотря на благонамеренность концепции Погодина, делали в глазах шефа III Отделения неуместным трагедию на тему, имеющую давнюю традицию политических аллюзий. «Марфа» вышла лишь в конце 1831 года, до этого было две анонимных публикации отрывков.

Цитаты

Действие первое

Третий [гражданин] … с <Иоанном> бороться трудно. Ведь он не то, что прежние князья: Ворочает всей русскою землёю.

Посадник Князь, разговевшись, к нам прислал посла — Спросить, что значит имя государь, Которым будто мы его назвали, В противность прежним всем уставам Князей лишь господами величать. Хотим ли мы ему поддаться вовсе… Граждане, прерывая Ему поддаться! Нет! Скорее Волхов В Ильмень назад польётся.

Действие второе

Князь Верейский Зачем послы приехали? Князь Б. М. Оболенский Ни пошто, А повезут отсюда ничего. Приехали просить глухого к просьбам. Новгород в Руси золотое дно: Богат людьми, казной, землёй, водою. Упустит ли сокровище такое Московский князь, коль есть удобный случай?

Дьяк арх. Феофила (Иоанну) Тебя, коль ты от нас сего желаешь, — Лишь кровь христьянская престала б литься: И так новогородская земля Вся вывоевана грозой твоею, Вытравлена и выжжена, людьми Хорошими вся выбита.

Действие третье

Третий [купец] Она всех вас морочит! И так своим змеиным улещаньем Нас привела на край глубокой бездны, Теперь столкнуть туда ещё вас хочет. А вы, слепцы, и сами гнете спину. Опомнитесь! Вестимо, ей от князя Ждать нечего: и так, и сяк, в войне И мире, головы она не сносит, Так лучше попытаться на авось, А нам за что в чужом пиру похмелье? Поверьте, и она сказала б вам поддаться, С надеждою на милость Иоанна. <…> Марфа Да, братья, за любовь к Святой Софии, За преданность к великому Новграду, За верность ко святым заветам предков, Радение о ваших льготах, вашей воле, За гордость честную пред Иоанном, Презрение к коварным предложеньям, Улику в притязаньях беззаконных, Обречена я смерти. Но поверьте: Не страх, не мысль преступная спастися Опасною отвагой всей отчизны Внушает речь мою. Готова Марфа Приять и казнь, и стыд, и муки ада, Лишь Новгород остался б с прежней волей, — Но нет. Москве нельзя ужиться с нами, Как льду с огнём. Вот что твердила прежде, Что буду я твердить всегда, с сумою Под оконьём и на княжом престоле.

Посадник Московский князь хоть вовсе обездолить Смиренство наше видя, постыдится, Хоть что-нибудь из наших прав оставит, Наложит хоть на нас полегче руку; Авось проймёт его глухая совесть.

О трагедии

… Марфа имеет европейское, высокое достоинство. Я разберу её как можно пространнее. <…> Одна беда: слог и язык. Вы неправильны до бесконечности. И с языком поступаете, как Иоанн с Новымгородом. Ошибок грамматических, противных духу его — усечений, сокращений — тьма. Но знаете ли? и эта беда не беда. Языку нашему надобно воли дать более — (разумеется сообразно с духом его). И мне ваша свобода более по сердцу, чем чопорная наша правильность.

— Александр Пушкин, письмо Погодину, конец ноября 1830

… поблагодарим <…> автора «Марфы Посадницы» за добросовестность его труда, поруку истинного таланта. Он написал свою трагедию не по расчётам самолюбия, жаждущего минутного успеха, не в угождение общей массе читателей, не только не приуготовленных к романтической драме, но, даже решительно ей неприятствующих. Он писал свою трагедию вследствие сильного внутреннего убеждения, вполне предавшись независимому вдохновению, уединясь в своём труде. Без сего самоотвержения в нынешнем состоянии нашей литературы ничего нельзя произвести истинно достойного внимания. — по мнению Виссариона Белинского, это «шуточный, глубоко иронический разбор» «Марфы» («Литературные и журнальные заметки» ноября 1842)

— Александр Пушкин, <О народной драме и «Марфе Посаднице» М. П. Погодина>, тогда же

	Между собственно поэтическими произведениями «Борис Годунов» (Пушкина) и «Марфа Посадница» <…> отличаются также глубокою народностью. Последнее произведение <…> любопытно особенно потому, что представляет сражение чистейшей национальности содержания с строжайшею покорностью искусственной сценической форме.
	— Николай Надеждин, «Летописи отечественной литературы. Отчёт за 1831 год», январь 1832

• см. Николай Надеждин, «Марфа, Посадница Новогородская», январь 1832

… «Борис Годунов» указал путь народной русской драме; указал точку, с которой должно драматику смотреть на историю; подал мысль, как пользоваться ею, и дал образец такого языка, какого мы до тех пор и не слыхивали. В конце прошедшего года явилась трагедия <…> «Марфа, Посадница Новогородская». <…> нам кажется, что без «Бориса Годунова» не родилась бы мысль написать «Марфу» в таком виде. <…> при видимой сценической неопытности, следственно, ошибках неизвестного автора, она богата красотами первоклассными.

— вероятно, Николай Надеждин, «Литературные новости, слухи и надежды»

	Изумительнее всех возможных материалов «Москвитянина» — «Письма Пушкина к Погодину» (№ 10) <…>. В них Пушкин уверяет г. Погодина, что его «Марфа Посадница» — великое шекспировское произведение: это, верно, ирония, которая не понята авторским самолюбием…
	— Виссарион Белинский, «Русская литература в 1842 году», декабрь

Погодин был единственным драматургом пушкинского времени, понявшим, если не полностью, то всё же в основных чертах, смысл реального историзма «Бориса Годунова», что видно из его художественно слабых, но методологически глубоких драм «Марфа Посадница» и «История в лицах о Димитрии Самозванце» (1835); <…> этим, конечно, объясняются и похвалы Пушкина «Марфе Посаднице», не оправданные достоинством драмы, но оправданные удовлетворением, испытанным Пушкиным, обнаружившим в Погодине понятливого ученика и единомышленника, историзм которого и в научных работах не мог не импонировать ему. Не случайны и планы сотрудничества Пушкина и Погодина в исторических трудах.

— Григорий Гуковский, «Реализм Гоголя» (гл. I), 1948