Григорий Михайлович Козинцев

Григо́рий Миха́йлович Ко́зинцев (1905—1973) — советский режиссёр кино и театра, сценарист, педагог. Народный артист СССР (1964), лауреат сталинской и ленинской премий.

Григорий Михайлович Козинцев

Статья в Википедии

Медиафайлы на Викискладе

Цитаты

Утро. Улица. Оглушение гораздо большее, чем в Париже: там ― иная ширина. Вопли распродаж. Беснование товаров, цифр. Кино. Неоновый вопль. Тошно уже от фотографий: шприц, воткнутый в ляжку. Слишком большое всё: груди, буквы, пистолеты. Рок-н-ролл. Девка в тигровом трико. Вокруг давка парней, обнажённых до пояса. Груди, мяса, ляжки, кулаки, мышцы. Ненависть к такому кино. ⟨…⟩ Зажгли неоновый свет. Порт. Разведение моста. Портовые кварталы ― «запрещённая полицией» проституция. Проституция 20-х годов ― крикливая, вульгарная. Здесь ― мёртвые, неподвижные маленькие клеточки среди чёрных улиц. Блестит мокрая мостовая. Среди черноты освещённые мёртвым неоновым светом окошки ― в каждом мёртвое лицо. Страшная парикмахерская кукла. Неподвижная. Не смотрящая на вас. Энсор! И опять чёрные закоулки, повороты. Мадонна с младенцем на обшарпанной стене. «Чайки умирают в гавани»! История городов. Некогда редко пользовали числа и совсем редко номера. Дома не имели номеров ― они имели лицо.

— из статьи «Тут начинается уже не хронология, но эпоха…», 1960-е годы.

Человек, причиняющий зло, наказывает сам себя, сам себе причиняет величайшие лишения. Подлинное горе ― это не отсутствие денег, славы, успеха и тому подобное, но отсутствие чувств. Выработка чувств, развитие их восприимчивости, силы отдачи, а следовательно, и силы счастья ― дело годов, всей жизни. Старость или стрижёт купоны всяческой любви, или становится полным банкротом. Наслаждение блеском погремушек не бесконечно. И тут уже никто и ничем не может помочь.

— из статьи «Тут начинается уже не хронология, но эпоха…», 1960-е годы.

Вот в такую унылую артель сивых меринов, трудящихся не то из-за страха, не то из-за надежды на подачку, превратилась теперь наша кинематография. Умерли традиции времён немого кино, не говоря уже о каких-либо национальных, народных традициях. Подлинные художники или молчат, или в состоянии кризиса. Зато торгуют вовсю ремесленники ― ландскнехты, наёмники, которым всё равно, про что врать. Режиссёр, которого только и интересуют в картине крупные планы красивой бабы, детективная погоня да лакированный пол. Просто пошлость, и пошлость неоновая. Пошлость модных витрин капиталистического города. Этот период кинематографии в полном смысле «безродно-космополитический». И вероятно, особенно выявило всю эту гнусь и подлость цветное кино, когда появилась возможность упаковать бессмыслицу в серебряную бумажку хорошеньких красочек. Толстый весельчак в сером костюме и мягкой шляпе, смеющийся даже тогда, когда о чем-либо, хоть слегка напоминающем остроумие, и речи нет. Добродушный смех и некоторая грубоватость, что ли, демократичность? Это его подход. Стиль.

— из рабочих тетрадей, 1960-е годы.

Искусство отражает мир. Это верно, но отражение это особое. В искусстве получается только то, что выстрадано. Состроить ничего нельзя, боюсь, что нельзя и выстроить. Глубиной на экране обладает только то, что было выстрадано художником, состроенное распадается, как карточный домик. Надо выстрадать, а это подразумевает прежде всего способность художника к огромной силе отклика. Король Лир у Шекспира говорит: «Я ранен в мозг». Так называемый «творческий процесс», может быть, лучше всего объясняет эта фраза.

— из рабочих тетрадей, 1960-е годы.

	Режиссёр — поэт, художник, а вовсе не помесь организатора с членом общества по распространению разных знаний.
	— из рабочих тетрадей, 1960-е годы.

	Пушкин считал, что самое сильное в таланте Гоголя — изображение пошлого. Тривиальное и пошлое, доведённое Гоголем до фантастического, Достоевский вдвинул в трагическое. Рядом оказались герои трагедии и пошляк. Но пошляк не обыденный, бытовой, а какой-то фантасмагорический, призрачный и одновременно жизненный. Между лицами просунулись рожи Смердякова, Мармеладова…
	— из рабочих тетрадей, 1960-е годы.

Цитаты о Козинцеве

Козинцев преподавал довольно своеобразно. Во-первых, он жил в Ленинграде, а ВГИК, как известно, находится в Москве. Во-вторых, он снимал картины и был занят. Но иногда, примерно два-три раза в учебный год, он находил несколько дней для нас и приезжал в институт. В эти дни курс освобождался от других лекций и семинаров, и мы занимались только режиссурой. На самом первом занятии Григорий Михайлович огласил свою программу: — Режиссуре научить невозможно. Поэтому я попытаюсь научить вас думать. А если вам удастся освоить этот процесс, то до всего остального вы доберётесь сами, своим собственным умом. Этим заявлением Григорий Михайлович взвалил на себя бесконечно сложную, я бы сказал — непосильную задачу. Уезжая в Ленинград, мастер оставлял нам задания по режиссуре, а когда возвращался, мы показывали ему то, что «натворили». Всесторонне образованный и остроумный, Григорий Михайлович в своих оценках был точен, всегда ухватывал суть недостатка студенческой работы и буквально двумя-тремя словами делал из учеников «отбивную котлету». Когда я поставил «Ванину Ванини» по Стендалю и у меня на сцене два артиста рвали страсти в клочья, Козинцев сказал кратко и язвительно: — Из жизни графов и князьёв!

— Эльдар Рязанов, «Неподведённые итоги», 1995.

Меня встретил молодой режиссёр, помощник Козинцева Чеботарёв, и провёл в кабинет. Григорий Михайлович Козинцев любезно поздоровался, усадил меня в кресло и предложил прочитать текст роли. Я, нимало не смущаясь, принялась читать, как учил Вертинский, важно произносила слова, медленно растягивая их. Григорий Михайлович с любопытством и удивлением смотрел на меня и, наконец потеряв терпение, предложил: «Лидия Владимировна, а вы не могли бы просто прочитать ваш текст? Так, как вы говорите в жизни?» Я удивилась: «Как ― просто так? Не растягивая слова?!» Козинцев подтвердил: «Да, говорите как в жизни. Попробуйте произнести совсем просто». Я прочитала текст, как он просил. Лицо Козинцева просветлело: «Вот так хорошо! Так и надо!» На следующий день мне назначили кинопробу.

— Лидия Вертинская, «Синяя птица любви», 2004.