Венедикт Васильевич Ерофеев

Венеди́кт Васи́льевич Ерофе́ев (24 октября 1938, Нива-3, Мурманская область — 11 мая 1990, Москва) — русский советский писатель. Наиболее известное произведение — поэма в прозе «Москва — Петушки» 1970 года.

Венедикт Васильевич Ерофеев

Статья в Википедии

Медиафайлы на Викискладе

Цитаты

Записные книжки

Фрагменты впервые изданы посмертно под разными названиями (в т.ч. как дневники, «Бесполезное ископаемое»). В 2005 году вышли в 2 томах общим объёмом в 1150 стр.

• Всё равно пригвождённость, ко кресту ли, к трактирной стойке.
• Да мало ли от чего дрожит рука? От любви к отечеству.
• Ничто не вечно, кроме позора.
• Обожаю простые удовольствия. Это последнее прибежище сложных натур.
• Степень бабьего достоинства измерять количеством тех, от чьих обьятий они уклонились.
• Ткацкая фабрика имени Пенелопы.
• Тяжёлое похмелье обучает гуманности, т. е. неспособность ударить во всех отношениях и неспособность ответить на удар. <…> От многого было бы избавление, если бы, допустим, в апреле 17-го Ильич был бы таков, что не смог бы влезть на броневик.
• Установить для Мельниковой, был ли Дантес евреем, она мне за это полтинник даст.

Статьи о произведениях

• См. Категория:Произведения Венедикта Ерофеева

О Ерофееве

Даже мёртвый Ерофеев поражал внешностью — славянский витязь. <…> Кажется, что Веничка соткался из пропитанного парами алкоголя советского воздуха, материализовался из мистической, фантасмагорической атмосферы, в которой вольно дышит его проза. <…> Почему же именно Веничке чуть ли не в одиночку выпала честь представлять нынешним читателям литературу последнего советского поколения? Потому что Ерофеева не интересовало всё, что волновало её. Он не только стоял над всякой партийной борьбой, он заведомо отрицал её смысл. <…> Во вселенной Ерофеева не существует здравого смысла, логики, тут нет закона, порядка. Если смотреть на него снаружи, он останется непонятым. Только включившись в поэтику Ерофеева, только перейдя на его сюрреалистический язык, только став одним из персонажей, в конце концов — соавтором, читатель может ощутить идейную напряжённость философско-религиозного диалога, который ведут «високосные люди». Но и тогда читатель сможет узнать ерофеевскую картину мира, но не понять её. Истину ведь вообще нельзя получить из вторых рук. <…> По сути, Ерофеев перешёл границу между изящной словесностью и откровением.

— Александр Генис, «Благая весть: Венедикт Ерофеев», 1997, 1999

Как-то так получилось, что три главные должности в новой прозе после загадочной и, безусловно, криминальной приватизации книжного рынка были отданы писателям не то чтобы совсем бездарным, но как будто специально подобранным для того, чтобы дискредитировать само понятие «русская проза». Этим тройным одеколоном — Ерофеев — Сорокин — Пелевин — пропахли не только вся критика, норовящая хотя бы отрицательным отзывом отметиться на трёх именах, но и все литературные разговоры. <…> Я придерживаюсь простой и скучной точки зрения, которую не один раз высказывал. Вопрос о Сорокине и Ерофееве — это, во-первых, вопрос уголовный и только во-вторых — культурный, литературный и проч.

— Павел Басинский, «Авгиевы конюшни», октябрь 1999