«Евгений Онегин» (Пушкин и Стерн)

«Евгений Онегин» (Пушкин и Стерн)» — статья Виктора Шкловского 1923 года. В ней отчётливо заявлены основные теоретические установки русских «формалистов» и ощутима полемика с предшествующими подходами к Пушкину.

Цитаты

Ледяные горы переворачиваются не случайно. <…> доплывает она до тёплого течения. <…> А тёплое течение сосёт и лижет подводную часть горы. Наконец гора подмыта, верхняя, надводная, часть становится тяжелее подводной, и гора перевертывается. Она представляется нам теперь в совершенно другом виде, уже не остроконечной и плосковерхой, более крепкой, литой и т. д. Таковы же судьбы литературных произведений. Временами происходят перевороты в их понимании, то, что было смешным, становится трагичным, то, что было красивым, воспринимается как банальное. Художественное произведение как бы пишется заново. Так символисты перевернули восприятие Гоголя. Вместо прославленного гоголевского реализма, нашли они в нём фантастический мир.

Искусство в советской России не одичало, а Александр Таиров, к моему величайшему сожалению, человек, не поддающийся одичанию.

Новое вино, влитое в пушкинские меха, меха не ветхие, так как искусство само в себе не стареет, вино это уже перебродило.

… формальное исследование искусства вообще было глубочайшей бессмыслицей, если оно не давало нам возможности нового восприятия произведения. Как рубанок по полированному дереву бежит обычное восприятие. Станиславский в своих статьях об актёрской технике приводит факт, что некоторые актеры могут «с выражением» произнести свою роль, но, будучи в то же время людьми нормально развитыми, не в состоянии рассказать её своими словами. Они заполировались. Привычные слова сплелись в привычные фразы, фразы в периоды, и всё катится неудержимо, как камень с горы.

Пушкин несомненно знал Стерна. <…> Но только в «Евгении Онегине» мы можем проследить ряд черт сходства пушкинских приёмов с приёмами пародоксальнейшего в мире автора — Стерна… <…> речь будет идти дальше не столько о вопросе литературного развития, сколько о совпадении однородных моментов: «Евгений Онегин», так же как и «Тристрам Шенди», пародийный роман, причём пародируются не нравы и типы эпохи, а сама техника романа, строй его. <…> Только традиционность нашего восприятия пушкинского творчества обратила в канон всю гениальную и подчёркнутую путаницу романа. <…> А мы в Пушкине сейчас восхищаемся величайшим спокойствием и классицизмом там, где даже буря. <…> Про очень многие «пропущенные строфы» мы знаем, что они никогда не были написаны. Я думаю, что мы имеем дело опять-таки с сюжетной игрой у Пушкина. Так, Стерн в прозаическом произведении также пропускал главы. Стернианским влиянием объясняется и то, что «Евгений Онегин» остался недоконченным.

… кончается «Сентиментальное путешествие»: «Я протянул руку и ухватил её за…» Конечно, биографы уверены, что Стерна постигла смерть в тот самый момент, как он протянул руку, но так как умереть он мог только один раз, а не окончены у него два романа, то скорее можно предполагать определённый стилистический приём.

Из пушкинских вещей наиболее близок к «Онегину» «Домик в Коломне». <…> Оно почти целиком занято описанием приёма, каким написано. Это поэма о поэме. Это почти чистая беспредметная фактурная вещь. «Сюжет», если взять это слово в смысле фабулы, играет в ней ещё меньшую роль, чем в «Евгении Онегине». Если в «Евгении Онегине» основной ряд рассказа дан как эталон, мерило для отклонений, потому что нельзя отклоняться «ни от чего», то в «Домике в Коломне» сюжет дан как пародия. Пушкин очень удачно пропародировал своих будущих критиков до Достоевского и Гершензона включительно, вставив в беспредметную вещь водевильный сюжетик, который является насмешкой над обычным восприятием художественного произведения с той точки зрения «что случилось».

В самом деле, это интересный вопрос, всерьёз ли написан «Евгений Онегин». Грубо говоря, плакал ли над Татьяной Пушкин, или он шутил? Русская литература с Достоевским во главе уверяет, что плакал. Между тем «Евгений Онегин» полон пародийными приёмами. Если сюжет не сломан в нём так, как в «Тристраме Шенди», то это скорее всего объясняется тем, что «Евгений Онегин» не роман просто, а роман в стихах, — «дьявольская разница», как говорил сам Пушкин. <…> Чрезвычайно пародичен словарь «Евгения Онегина». Здесь мы встречаемся с целым рядом варваризмов, искусственно введённых и нарочно подчёркнутых. <…> Вообще пушкинские примечания к Евгению Онегину пародийны. <…> Самое имя Татьяна взято Пушкиным как экзотическое. Если в «Полтаве» он заменил историческое имя дочери Кочубея Матрёны условно-романтическим Мария, то имя Татьяна в своё время, во время Пушкина, звучало как вызов, а не как стилизация. <…> Пародийны очень часто рифмы «Евгения Онегина». Очень часто рифмуются имена собственные: Назон, Грим, Шаховской, Клеопатра, Царьград <…> (все примеры взяты из первой главы). Иногда рифма подчёркнуто банальна.

Таким образом, при очень беглом обзоре, в котором мы почти не анализировали даже отступления, можно увидеть, что элементы пародии глубоко пронизали всё строение стихотворного романа. Правда, сам Пушкин как будто относится к Татьяне серьёзно, с сочувствием <…>. Но тон этих отрывков <…> несомненно стерновский. Это сентиментальная игра и игра с сентиментальностью. Вряд ли не пародия описание Татьяны, подозрительное по своему архаическому словарю. А между тем луна сияла И темным светом озаряла Татьяны бледные красы И распущенные власы. Возможно, что Пушкин сам пародировал себя в «Домике в Коломне», только раскрывая более ясно свою иронию.

Интересен вопрос, почему именно «Евгений Онегин» дан в форме пародийного стернианского романа. Появление «Тристрама Шенди» объяснялось окаменением приёмов старого авантюрного романа. Все приёмы сделались совершенно неощутительными. Единственный способ оживить их была пародия. «Евгений Онегин» написан, как на это указал проф. Б. М. Эйхенбаум, накануне появления новой прозы. Формы поэзии уже холодели. Пушкин мечтал о прозаическом романе. Рифма наскучила ему.