Эдем (Лем)
«Эде́м» (польск. Eden) — философско-антиутопичный роман Станислава Лема, опубликованный в 1959 году.
Цитаты
править— Ты не заметил, сколько под конец было на обшивке? | |
— Nie zauważyłeś, ile miała na ostatku powłoka? |
Стена, растянувшаяся перед ними, состояла из струек серо-желтого цвета; она двигалась — слева направо через одинаковые промежутки времени по ним пробегали волны. Она походила на изготовленный из необычного материала занавес, за которым на равных расстояниях друг от друга проходят, касаясь его боками, слоны или даже животные гораздо крупнее слонов. — II | |
Ściana na wprost nich poruszała się — utworzona ze strumyków czy sznurów szaropłowej barwy wykazywała coś w rodzaju perystaltyki — od lewej ku prawej przebiegały po niej w jednakowych odstępach faliste wypukłości. Wyglądało to jak kurtyna sporządzona z niezwykłego materiału, za którą w regularnych odstępach przechodzą, trąc o nią bokami, słonie, a właściwie zwierzęta znacznie od słoni większe. |
Словно из гигантской веретенообразно вытянутой устрицы, из толстой складчатой мясистой сумки высунулось маленькое — не больше детского — двурукое туловище. От собственной тяжести оно осело вниз, коснулось пола узловатыми пальчиками, качаясь всё медленнее и медленнее на растягивающихся перепонках бледно-жёлтых связок, пока наконец не замерло. — III | |
Jak z gigantycznej, wydłużonej wrzecionowate ostrygi, wychylił się ze stulonych skrzydlate, grubych, pofałdowanych, mięsnych pochew dwuręki kadłubek, sunąc własnym ciężarem w dół, aż dotknął węzełkowatymi paluszkami podłogi. Był nie większy od dziecięcego popiersia, kiedy tak wisiał na rozciągających się błonach bladożółtych wiązadeł, kiwając się coraz wolniej i wolniej, aż zamarł. |
Косматое животное, которое первым выскочило из остановившегося круга, ползло ловко и быстро, не отрываясь от грунта. Только теперь люди заметили, что оно тащит за собой что-то похожее на большой, расплющенный, словно лопата, хвост. | |
Kosmate zwierzę, które pierwsze wyskoczyło ze znieruchomiałego kręgu, pełzło ku nim zwinnie i szybko, nie odrywając się od ziemi. Teraz dopiero zauważyli, że wlokło za sobą coś, co wyglądało jak bardzo wielki, łopatowato rozpłaszczony ogon. |
— Мы, люди, рассуждаем по-земному и вследствие этого можем сделать серьёзные ошибки, принимая чужую видимость за истину, то есть укладывая определённые факты в схемы, привезённые с Земли. — V; вариант распространённой мысли | |
— Jesteśmy ludźmi, kojarzymy i rozumujemy po ziemsku i wskutek tego możemy popełnić ciężkie błędy, przyjmując obce pozory za naszą prawdę, to znaczy układając pewne fakty w schematy przywiezione z Ziemi. |
Желоб пятиметровой ширины, на котором стоял вездеход, кончался немного выше, дугой уходя в глубину прозрачного коридора, точнее шахты, — так круто она набирала высоту. Серебряной трубой она врезалась в скопление сверкающих пузырей, нависавших над людьми и заполнявших, словно бесчисленные ячейки стеклянного улья, пространство под куполом свода. За концентрирующими свет прозрачными выпуклыми стенками внутри стеклянных ячеек виднелись костяные уродцы. Это были снежно-белые, почти искрящиеся, широко оседавшие на лопатообразные нижние конечности скелеты с веером рёбер, пучками выходивших из овально удлинённого костяного диска, и в каждой такой несомкнутой спереди грудной клетке находился тоненький, полусогнутый скелетах не то птицы, не то обезьянки с беззубым круглым черепом. Бесконечные шпалеры заключённых в стеклянные яйца скелетов белели, взмывая многоэтажными спиралями всё дальше и выше, надутые пузырями стены усиливали и рассеивали свет, так что невозможно было отличить реальные формы от их зеркальных отражений. — VII | |
Pięciometrowej szerokości rynna, na której stali, kończyła się nieco wyżej, łukiem uchodząc w głąb przezroczystego korytarza czy raczej szybu, tak stromo nabierał wysokości i srebrnawą rurą wnikał w przeraźliwie rozjarzony gąszcz pęcherzy, które nawisały nad nimi, wypełniając — niczym nieprzeliczone rojowisko komórek szklanego ula — cały kopulasta wzniesiony przestwór. Świetlne odbicia flary zwielokrotniały się w skupiających blask, przejrzystych ściankach. Za nimi, wewnątrz szklistych komórek, o powłoce wypukłej, jakby wydętej, widniały galerie pokracznych szkieletów. Były to śnieżnie białe, iskrzące się prawie, rozsiadłe szeroko na łopatkowatych odnóżach kośćce z wachlarzem żeber wychodzących promieniście z wydłużonej owalnie kostnej tarczy, a każda taka nie domknięta z przodu klatka piersiowa zawierała w sobie cienki, na pół przechylony szkielecik ni to ptaka, ni to małpiątka o bezzębnej, kulistej czaszce. Niezliczone szpalery bielały pozamykane jak gdyby w szklanych jajach, kołując wielopiętrowymi spiralami, coraz dalej i wyżej, tysiące pęcherzastych ścianek powielały i rozszczepiały blask, tak że niepodobna było odróżnić rzeczywistych kształtów od ich zwierciadlanych odbić. |
— Где Инженер? — спросил Физик; он лениво приподнялся на локтях и посмотрел перед собой. | |
Gdzie Inżynier? — spytał Fizyk. Uniósł się leniwie na łokciach i patrzał na wprost — mimo ciemnych okularów kłębiasty cumulus jarzył mu się we wzroku jak płomień. |
— Астронавтика — это чистый, ничем не запятнанный плод людского любопытства. — VIII | |
— Astronautyka to czysty, niepokalany płód ludzkiej ciekawości. |
IX
править… под кормой ракеты на залитом солнцем песке лежало что-то чёрное, разбрызганное, словно из лопнувшего мешка высыпалась дробь. Координатор пытался найти место, где странный снаряд разбился о броню, но на керамите не было никаких следов. Прежде чем стоявшие сзади успели его задержать, Координатор кинулся к корме и начал обеими руками запихивать разлетевшиеся осколки в пустой футляр от бинокля. Они были ещё тёплые. | |
… pod rufą rakiety leżało na osłonecznionym piasku coś rozpryśniętego czarno, jak rozpękły worek śrutu. Usiłował odnaleźć miejsce, w którym dziwny pocisk roztrzaskał się o pancerz — ceramit nie nosił jednak najmniejszego śladu. Zanim stojący z tyłu zdołali go powstrzymać, biegiem skoczył ku rufie i zaczął obiema rękami wrzucać do pustego futerału lornety rozpryśnięte szczątki. Były jeszcze ciepłe. |
— Война — худший способ сбора информации о чужой культуре. | |
— Wojna jest najgorszym sposobem gromadzenia wiedzy o obcej kulturze. |
— Если бы люди были благоразумны, мы бы здесь никогда не оказались. Что благоразумного в ракетах, которые летят к звёздам? — вариант трюизма | |
— Gdyby ludzie byli rozsądni, nie znaleźlibyśmy się tu nigdy. Cóż rozsądnego jest w rakietach, które lecą do gwiazd? |
XII
править— Представь себе, что какая-то высокоразвитая раса прибыла на Землю сотни лет назад, во время религиозных войн, и хочет вмешаться в конфликт на стороне слабых. Опираясь на свою мощь, они запрещают сожжение еретиков, преследование иноверцев и так далее. И ты думаешь, они сумели бы распространить на Земле свой рационализм? Ведь почти всё человечество было тогда верующим, им пришлось бы уничтожить его до последнего человека, и остались бы они одни со своими рационалистическими идеями. | |
— Wyobraź sobie, że jakaś wysoko rozwinięta rasa przybywa na Ziemię, w czasie wojen religijnych, kilkaset lat temu, i chce się wmieszać w konflikt — po stronie słabych. W oparciu o swoją potęgę zakazuje palenia heretyków, prześladowania innowierców i tak dalej. Czy myślisz, że potrafiliby upowszechnić na Ziemi swój racjonalizm? Przecież prawie cała ludzkość była wtedy wierząca, musieliby stopniowo wytłuc ją do ostatniego człowieka i zostaliby sami ze swoimi racjonalnymi ideałami! |
XIII
править— Всеобщая информация — нет центральной власти? Так? — спросил он в микрофон. — А в действительности есть центральная власть[1]. Так? | |
— Informacja powszechna — jest taka — że nie ma centralnej władzy? Tak? — powiedział do mikrofonu. — A realność jest taka, że jest centralna władza. Tak? |
— Двутел — физическая работа нет. Пауза. Электрический орган — работа, да, но акселероинволюция — дегенерация — злоупотребление. Пауза. Юг — это экземплификация самоуправляемой прокрустики — пауза. Биосоциозамыкание — антисмерть. Пауза. | |
— Dubelt praca fizyczna nie. Pauza. Organ elektryczny praca tak, ale akceleroinwolucja degeneracja nadużycie. Pauza. Południe to egzemplifikacja prokrustyki samosterownej pauza. Biosocjozwarcie antyśmierć pauza. Izolacja społeczna nie siła, nie przymus pauza. Dobrowolność pauza. Mikroadaptacja grupy centrosamociąg produkcja tak nie pauza. |
— Это в некотором роде логичный путь развития. Какой-то очередной тиран, видимо, напал на мысль, что личная анонимность при существующей системе управления будет выгоднее. Общество, не имея возможности сконцентрировать сопротивление, направить враждебные чувства на конкретную особу, становится в какой-то мере морально разоружённым. | |
To — pewnego rodzaju — spoisty ciąg rozwojowy. Któryś tyran z rzędu wpadł widać na myśl, że własna anonimowość, przy istniejącym systemie władania, będzie korzystna. Społeczeństwo, nie mogąc skoncentrować oporu, skierować wrogich uczuć na konkretną osobę, staje się w jakiejś mierze jak gdyby rozbrojone. |
Перевод
правитьД. М. Брускин, 1967
О романе
править… отправной точкой является история Робинзона <…>. И здесь, как и в младших версиях шедевра Дефо, мы чувствуем некоторое смущение: слишком легко удалось этим пяти людям выхватить каштаны из огня. <…> писатель всегда имеет в запасе отмычку, которой откроет главные двери; читатель получит впечатление немного детское и бесплодное, и одновременно — мечты наяву: как будто выиграл войну в кафе. | |
… punktem wyjścia jest historia Robinsona<…> I tu jak w młodzieżowych wersjach arcydzieła Defoego — odczuwamy pewne zażenowanie: za łatwo udało się tym pięciu ludziom wygrzebać z opałów. <…> pisarz ma zawsze w zanadrzu wytrych, którym otworzy oporne drzwi; czytelnik odnosi wrażenie trochę dziecinnego i bezpłodnego zarazem marzenia na jawie: jakby wygrał wojnę w kawiarni.[2] | |
— Ян Блоньский, «Шансы science fiction», 1961 |
Все внешние события разворачиваются вполне логически, укладываясь в привычную схему приключенческого, научно-фантастического романа. Остроумная фантазия Станислава Лема рисует всё более и более удивительные картины, которые сменяют одна другую. И вдруг в какой-то момент начинаешь понимать, что не случайно на титульном листе книги Лема отсутствует традиционный подзаголовок «научно-фантастический роман», что это совсем не роман, а философский или социально-философский трактат и что литература в этом произведении — только внешняя форма произведения, привычная для писателя, что внешний сюжет — нечто второстепенное, а главное-тот «фон», на котором ясно проступают идеи Лема. <…> | |
— Кирилл Андреев, «Четыре будущих Станислава Лема», 1966 |
Редко кому из фантастов удавалось с такой выразительностью показать невероятные трудности взаимопонимания существ разной биологической природы и совершенно иного психического склада. | |
— Евгений Брандис и Владимир Дмитревский, «Тема «предупреждения» в научной фантастике», 1967 |
Феномен романа <…> как будто приглашает к интерпретации в духе Оруэлла, но в то же время предостерегает от такого упрощения. <…> | |
Fenomen powieści <…> jakby zaprasza do interpretacji w Orwellowskim duchu, ale jednocześnie przed takim uproszczeniem przestrzega. <…> | |
— Ежи Яжембский, «Печаль Эдема», 1995 |
Где менее значительный писатель, возможно, выбрал бы вмешательство людей для избавления инопланетян от их самодельных [социальных] ловушек, Лем даёт понять — всё, что люди могут сделать, будет только хуже. Трудно представить, чтобы Лем не подразумевал это комментарием к убеждениям колониальных держав в нашем собственном мире, которые несли цивилизацию отсталым народам, угнетая и изменения их культуры. | |
Where a lesser writer might have chosen to deliver the aliens from their self-made trap by human intervention, Lem makes it clear that anything humans might do would only make matters worse. It is hard to imagine that Lem did not mean this as a commentary on the belief of the colonial powers of our own world that they were bringing civilization to benighted peoples by dominating and altering their cultures.[5] | |
— Дон Д’Аммасса, «Энциклопедия научной фантастики», 2005 |
Поразительно, но описанное Лемом общество двутелов занято экспериментом, очень похожим на будущий эксперимент анонимных братьев Красных кхмеров; по крайней мере, многочисленные захоронения тысяч и тысяч «отбракованных» двутелов это подтверждают. — гл. 3 | |
— Геннадий Прашкевич, Владимир Борисов, «Станислав Лем» (ЖЗЛ), 2015 |
Станислав Лем
правитьВ «Эдеме» меня сегодня не удовлетворяет — помимо чересчур разбавленной, недоработанной стилистики — изображение чужой цивилизации, поскольку она слишком одномерна, слишком плоска. Двигаясь, вероятно, по линии наименьшего сопротивления, я основной упор сделал на биологические особенности иных разумных существ, — грех, который я делю с очень многими фантастами; а ведь известно, что подобные существа как бы редуцируют в своём биологизме, когда создают развитую цивилизацию, поскольку на первый план в этом случае выдвигается homo socialis, а не homo biologicus. <…> | |
— «Размышления о методе», 1965 |
Это даже не роман-предупреждение — фантазия может навеять любые картины «чёрного будущего», и, собственно, много различных произведений, варьирующих эту тему, бродит по свету. В них говорится о космических войнах, о галактических империях, о хищных и кровожадных цивилизациях. Но предостерегать от такого будущего было бы в такой же степени банально, как предостерегать человека не питаться ядом.[3] | |
— 1966 |
К «Эдему» я сейчас равнодушен. <…> С писательской точки зрения это скорее неудача, так как он испорчен схематизмом героев и плоским видением мира, хотя это роман, который «читается». Это второстепенная литература, которая в сравнении с типичной научной фантастикой, может быть, даже очень неплоха, но ведь нельзя поставить обыкновенного человека среди горбатых и утверждать, что это именно Аполлон. | |
Eden jest mi dzisiaj obojętny. <…> Pisarsko to chyba niewypał, gdyż skażony jest schematyzmem bohaterów i płaskim widzeniem świata, choć jest to, powieść, którą się "czyta". Jest to drugorzędna literatura, która w porównaniu z typową Science Fiction jest może nawet dobra, ale nie można przecież ustawić człowieka o normalnym wzroście wśród garbatych i twierdzić, że to właśnie Apollo. | |
— «Беседы со Станиславом Лемом» (гл. «В паутине книг», 1981-82) |
Странные жители названной планеты, с двойными туловищами, названные земными астронавтами «двутелами», на самом деле напоминают наружные женские половые органы, ибо состоят из большого, будто бы двугубого туловища и спрятанной в нём между выпуклыми губами малой фигурки размером с ребёнка. Всё это вместе удивительно чётко, причём придуманное неумышленно, представляет в значительном увеличении pudendum muliebre. | |
— «Критикую критиков II», 2003 |
Примечания
править- ↑ 1 2 Доведение до предела идеи Старшего Брата из «1984».
- ↑ Szanse science-fiction // "Życie Literackie" (Kraków). — 1961. — Nr. 31 (497).
- ↑ 1 2 Кирилл Андреев. Четыре будущих Станислава Лема // Станислав Лем. Магелланово облако. — М.: Детская литература, 1966. — С. 11-15. — (Библиотека приключений. 2-я серия). — 300000 экз.
- ↑ Smutek Edenu // Stanisław Lem. Eden. — Warszawa: Interart, 1995. — 288 s.
- ↑ D'Ammassa Don. Encyclopedia of Science Fiction. New York: Facts On File, Inc., 2005, pp. 127-8.