Шутка Мецената

«Шутка Мецената» — второй и последний роман Аркадия Аверченко. Написан в 1923 году.

Цитаты

Часть I. Куколка

— Меня интересует один вопрос: любите вы меня или нет? — Попробуйте разориться — увидите! — глава

— Уж с утра апельсин жрёшь. Проворный. А зачем шкурки на пол бросаешь? — Что вы, Анна Матвеевна! Я, собственно, бросал их не на пол, а наоборот, в потолок… но земное притяжение… сами понимаете! Деваться некуда. — глава I

— Вы знаете, какие стихи мастачит мой новый знакомый? Я запомнил только четыре строчки: В степи — избушка, Кругом — трава, В избе — старушка Скрипит едва!.. — глава II

— Происходит из знаменитого угасшего рода. В нём умер Нерон, и слава богу, что умер. А то бы, согласитесь сами, неприятно было попасть в его сад в виде смоляного факела. А теперь это — какое прекрасное угасание! — глава III

— Отчего я такой сильный? Исключительно от сахару. Да ещё сырую морковь ем, как заяц. Поэтому медный пятак мне согнуть в трубку ничего не стоит. — Ну, вот тебе пятак — согни его. — Зачем же его портить, — хладнокровно говорил Новакович, опуская пятак в карман, — он мне на трамвай пригодится. — Экий ты, братец. Ну, вот тебе ещё пятак — согни. — Вот спасибо. На первый пятак я проеду только туда, а на второй смогу вернуться обратно. — глава III

… пылко, истерически любил всякую красоту — в красках ли, в звуке, в шелесте спелой ржи или в текучей изменчивости подвижного лица прекрасной женщины. — глава IV

— В морщинах весь, а ругается. — Да морщины-то, может, и породили во мне скепсис, мамаша. Будь я такой красавчик, как Куколка… О-о! Тогда бы я покорил весь мир. — глава VI

— Смотрите, взбесился человек! Лицо-то у тебя — будто чёрт лапой смял. Эй, морщины! Вольно! Марш по местам! — глава VII

— Да ведь мы по рюмочке! — Знаю, что по рюмочке. В этакую рюмочку тебя и поп при святом крещении окунал. — глава VIII

Часть II. Чёртова кукла

— Лень всё твоя проклятая. И в кого ты такая уродилась?! — В кого? В Венеру Милосскую. <…> — В Кузю, — поправил Новакович. — Впрочем, это одно и то же: если Кузе оборвать руки — получится форменная Венера Милосская для бедных. — глава IX

— Этот бокал я выпью за вечную немеркнущую красоту мира! И воплощение этой красоты в сегодняшней нашей имениннице! <…> О, конечно, вы можете возразить мне, что женская красота — предприятие непрочное, но я смотрю на это шире: когда красота поблекнет, когда наступит мудрая красивая старость, за ней смерть, а потом разложение жизненной материи на первоначальные элементы, то из элементов моей дорогой жены снова получится что-либо не менее прекрасное: вырастет стройная белая кудрявая берёзка, под ней свежая шёлковая травка, а над ней проплывёт душистое жемчужное облачко, прольётся несколькими жемчужными каплями и протечёт светлым ручейком… И во всём этом <…> будет часть красоты моей прекрасной жены, именины которой мы сейчас так чинно и благородно празднуем. Принцесса! За ваше великолепное здоровье!! — глава X

Нам говорят: «Вы ленивы! Вам не хочется даже пальцем пошевелить, лишний шаг сделать…» Слепцы! Да разве ж это не самое прекрасное, не самое благодетельное в мире?! Вот мы ленивы — да разве ж мы способны поэтому сделать кому-нибудь зло? Ох, бойтесь, господа, активных людей! — глава X

— Я сейчас молился, понимаете вы это? Моя душа звенела, как Эолова арфа… — глава X

— … пачка старых газет на ковре около оттоманки, кусок глины на подзеркальнике, грязный полотняный халат на дверце книжного шкафа — всё это придаёт комнате очень уютный, чисто будуарный вид! На крышке рояля такой слой пыли, что все письменные работы можно исполнять на этой крышке. Вот я вам тут напишу сейчас один вопль! <…> «Ребята, позвольте рекомендоваться: я — пыль. Братцы, да кто же меня сотрёт наконец?!» Кузя <…> деловито объяснил: — Эту пыль нельзя трогать. Она уже осела и лежит себе спокойно, не попадая ни в чьи лёгкие… А начни её стирать — наши лёгкие погибнут. — глава XI

— О, благодетельная Кальвия. <…> Мы пронюхали, что ровно сорок лет назад вы погасили огонь Весты; уронили пылающий факел девственности и, упав в объятия супруга, перешли на брачное положение. Этот угрюмый факт мы и решили отметить!  — глава XI

… незаметно нахлобучилась на беспокойную голову столицы сырая петербургская ночь. — глава XIII

… когда я вернулась с прогулки по озеру в свою комнату, мне в глаза бросилась странная вещь: на туалетном столике, прислонённый к зеркалу, стоял образ святителя Николая Чудотворца в золочёной ризе. <…> на четвёртый день окно оказалось открытым, а на столике лежало несколько книг в великолепных переплётах, но по содержанию их подбор был самый странный: два тома Энциклопедического словаря, том стихов Бодлера, роскошное издание «Бабочки Европы» Мензбира и «Семь смертных грехов» Эженя Сю в русском переводе… Мне сделалось не по себе. Очевидно, кто-то через окно являлся в мою комнату, как к себе домой, и хотя ничего не уносил, а, наоборот, одаривал меня же, но, согласитесь, неприятно чувствовать, что «мой дом — моя крепость», это фундаментальное правило англичан, уже кем-то неоднократно нарушено. На другое утро я, не переставая размышлять об этой дурацкой истории, захватила томик Бодлера и «Бабочки Европы» — с целью рассмотреть все это и направилась к своей любимой скамейке. Снова за забором шорох и чье-то дыхание… Я подождала немного, сделала вид, что всецело погружена в разглядывание раскрашенных политипажей, — и вдруг, как молния, внезапно обернулась назад. Взгляд мой успел схватить чью-то рыжую голову в жокейской фуражке, при моём движении вдруг провалившуюся вниз с лёгким восклицанием. — Послушайте, молодой человек, — строго сказала я. — Подглядывать неблагородно. Лучше уж покажитесь, чем прятаться за забором, как заяц. — Я не прячусь, — сконфуженно пробормотал рыжий «молодой человек», снова выглянув из-за забора. — Я тут… вообще на сад любуюсь. Вдруг взгляд моего нового знакомца упал на книгу Мензбира, которую я держала в руках, и лицо его засияло от удовольствия: — Понравилось вам, барышня? — спросил он, указывая грязной рукой на книгу. — Книжонка, кажется, стоящая. А? Чудеса, можно сказать, природы! <…> — Значит, это вы лазите через окно в мою комнату? — сурово спросила я, еле удерживая улыбку при виде его смущённого лица. — Простите, барышня. Я ж ничего и не взял у вас. Наоборот, презентовал кой-чего на память. — Зачем же вы это делаете? — Очень вы мне приятны, лопни мои глаза! На вас и поглядеть-то — одно удовольствие. Сломайте мне два ребра, ежели вру!! Объяснение в любви от такой нелепой рожи не могло польстить моему женскому тщеславию, и я сказала ещё суровее: — Чтоб этого больше никогда не было, слышите? И потом, я не хочу, чтоб вы тратили деньги на подобные глупости! — Тю! Кто это? Я трачу? Об этом не извольте беспокоиться — ни копеечки-с! Всё задаром. А образок я вам, как говорится, на счастье. А ежели что не нравится, так мигните — всё настоящее предоставлю: из материи что али из брошков, с браслетов… — Да вы что, купец, что ли? — Так точно, — хитро ухмыльнулся он. — Почти что купец. Некупленным товаром торгую. — глава XIII

…рыцарь без страха, но с массой упреков… — глава XIII

… о многом писал Куколка, много зернистых мыслей и сведений опрокинул со дна чернильницы на бумагу, много дряни и трухи втиснул туда же, инстинктивно памятуя, что родительский желудок всё, всё, решительно каждую крупицу с жадностью поглотит и всё с благодарностью переварит… — глава XIV

Господин с жёсткой щетиной на лице и искательными глазами, в узкой, отлакированной временем, венскими стульями и пивными столиками без скатерти визитке, в брюках, чудовищно вздутых на коленях, будто он сунул туда два футбольных мяча, — такого вида господин вошёл в комнату и поклонился с принужденной грацией щедро получившего на чай трактирного слуги. — глава XIV

— За убийство каждой из вас убийца будет осуждён на такой же срок, как и за убийство Льва Толстого. Значит, с точки зрения юриспруденции вы имеете такой же удельный вес, как и Лев Толстой. — глава XV

О романе

Само понятие романа говорит о той форме письма, которая чужда сконцентрированному и быстрому темпу юмористики, и у европейских юмористов мы редко встречаем настоящие выдержанные произведения в стиле романа. <…> В этом отношении и новый роман Арк. Аверченко не является романом в буквальном смысле этого слова. Его «Шутка Мецената» — весело и сочно написанная повесть из жизни литературной богемы, настолько же юмористическая, насколько местами и лирическая. Вся «Шутка Мецената» абсолютно незлободневна. Она овеяна настроениями того времени, когда жизнь была беззаботна, когда интересы духовные не были ещё под тяжёлым сапогом ежедневных страхов за жизнь и существование.

— вероятно, Аркадий Бухов, «Шутка Мецената»

• см. конец статьи Дмитрия Николаева «Король в изгнании», 1999