Филомела (Крылов)

«Филомела» — классицистская трагедия Ивана Крылова 1786 года на сюжет из «Метаморфоз» Овидия. Впервые напечатана в 1793 году.

Цитаты

Действие первое

Калхант Когда предстал во храм я пред богами пасть, Тогда, сраженну мной, трепещущу, полмертву, Невинную заклал пред алтарями жертву И кровию её я жертвенник кропил; Багровый пар с него до облак восходил; Затмив небесный свет, он в тучи претворился; Казалось, новый ад среди сих туч родился: Дыханья бурные, ужасных громов треск, Рев вихрей пламенных и молний страшный блеск Предвозвестили мне минуты приближенье, Когда всевышними явится их решенье. — явление 2

Прогнея Где вашей истины святой законы строги? Где к человечеству, к несчастным где любовь? Когда вы алчете пролить невинных кровь. На то ли алтари вам в свете соружались, Чтоб стоны ваших жертв при оных раздавались? Чтоб их лилася кровь кипящею рекой? Или владеет всем единый рок слепой? Иль существуете единой вы мечтою? Не чтимо бытие бесплодно ваше мною. Богов есть долг спасать несчастливых от бед, А наш напрасен вопль — так вас на свете нет! — 4

Терей Мой друг, иди и тщись во граде наблюдать, Не открывается ль поступок мой народу? И предваряй молвы ужасны непогоду. — 5

Действие второе

Линсей (Филомеле) Скажи, чтобы прервать толь лютую тоску, — На все погибели я в свете потеку!.. — 1

Прогнея (Филомеле) Рази меня, сестра, ударом страшным вновь; Рази… вещай его порочную любовь. <…> Рассыплю над его главой я тучи бедств. Прибегну ко жрецам, к вельможам, ко народу… Воздвигну на него и тартар и природу. До самой низости в свирепстве я дойду И мщением его злодейство превзойду. <…> О злоба, обладай во всём свирепстве мною! — 2

Линсей (Терею) Кто злодеянием корону помрачает, В число монархов тот вотще себя включает;.. — 4

Терей Я имя на себя злодея возлагаю; А, став злодеем, я весь свет пренебрегаю. Иль лютостью богов меня страшить ты мнишь? Но душу ты мою ещё не прямо зришь: Себе мученье я во всех предметах вижу — И в том, что я люблю, и в том, что ненавижу. Довольно совести иметь хоть слабый глас, Чтоб тартар чувствовать мне в сердце всякий час. <…> Произнесённое не сердцем покаянье В устах преступника есть ново злодеянье. Мой дух злодействами от неба отдалён; Не воле разума, но сердцу покорён, Не смеет изрещи имён всевышних боле; Спасенья я себе не вижу ни отколе: Почто мне соплетать пред алтарями лесть? И что могу своим стенаньем произвесть? Мне сердца пременить всевышние не могут. Иным уже ничем Терею не помогут!.. К чему ж напоминать в стенаньях им моих, Что есть преступник злой, противный воле их? К тому ль, чтоб ускорить моею казнью злою?.. Она и без того свершится надо мною! Я слышу в страждущей груди предчувства глас — И, может быть, живу уже последний час. Но если в нём свершу намерения люты, Не пожелаю жить я доле ни минуты. О рок, единого часа себе прошу! Потом без трепета я казни все вкушу. Но прежде, нежели низвергнуся в геенну, Заставлю трепетать я дел своих вселенну. Ты смертью мне грозишь; но ты б, Калхант, узрел, Что дух отчаянный в единый час успел! Калхант Страшись, тиран, страшись своей жестокой страсти! Готовы над тобой рассыпаться напасти: Уже над домом сим разверзлись небеса — Страшись отмщения свирепого часа. Разверзлась под тобой неизмерима бездна, И стрелы в грудь твою летят со круга звездна; Уже вдали от них я слышу ярый гром; Колеблется с тобой падущий в тартар дом. Спасай себя, спасай; мне быть с тобой ужасно! — 6

Действие третье

Терей Когда вошла во храм жестокая Прогнея Просити, может быть, погибели Терея, Пред Филомелу я предстал тогда стеня; Она с презрением взирала на меня. Я рвался и в тоске лил слёз горчайших реки, — Она с надмением чинила мне упреки. Тогда отчаянье, свирепство, мщенье, гнев Во мне вспылали вдруг — и я, рассвирепев, Во злобу превратил любовь свою несчастну И влечь велел её в темницу преужасну… В темницу, где её мучениям предам; Она ей будет ад; я в нём созижду храм — Там буду стонами свирепой утешаться; Её страданьем жить, слезами насыщаться. <…> Линсей!.. Уже готов ему смертельный яд. Совместник лютый мой с мучением увянет — И сердца завистью терзать во мне не станет, Уже блестит над ним луч пламенной косы: Сей день влечет с собой последние часы, Которые ему на свете жить остались. — 1

Терей. Прошенья слабы там, где власть не может льститься. — 3

Действие четвёртое

'Прогнея Злодей, ты произвесть был силен преступленье, Могущее привесть и тартар в удивленье; Ты силен был из нас извлечь потоки слез, Но слаб отмщения избегнути небес. — 1

Прогнея Невинность гонится — а небо не отмщает! Калхант Не оскорбляй своим роптанием богов; Их гром над варваром разрушиться готов. Народ со ужасом его свирепству внемлет; За истину отмщать оружие приемлет. Уже смятением весь город воскипел, Готовя тысящи во грудь тиранску стрел <…>. Прогнея Тот может быть, престол теряючи, спокоен, Кто чувствует, что он престола недостоин. — 2

Терей Мне сердце разразил ужасной клятвы звук… Но должен ли ещё Терей страшиться мук? Нет, нет; возобновим свои стремленья люты, Отмщенью посвятя оставшие минуты. Не внемли ничему, отчаянный Терей: Сколь тартар ни жесток, он весь в душе твоей. — 5

Действие пятое

Терей И в страсти пагубной, смущая мрачный ум, Пленен не нежностью, но тьмой тиранских дум. Надежды лестные, отчаянный, не видя, Живу свирепством я, свирепство ненавидя. — 1

Терей. Хладеет кровь моя, мутится, замерзает. Тираны! наконец, отмщенье вы нашли — И злобою мои злодейства превзошли. <…> Мой сын!.. лети, мои дух… во след за ним спеши, (Закалаясь) Лети во ад искать сыновния души. Калхант. В месть беззаконью зря пролиты крови реки, Страшитесь раздражать бессмертных, человеки! — явл. последнее (6); конец

О пьесе

	… трагедия напечатана была в «Российском феатре», в одном томе о «Вадимом» Княжнина, с которым вместе и исчезла, да и рад тому: в ней ничего путного не было; это первые давнишние мои попытки. — трагедию Княжнина из ч. XXXIX этого журнала вырвали по распоряжению Екатерины II, а в спешке и начало идущей следом «Филомелы» (сохранились лишь немногие экземпляры)
	— Иван Крылов, слова М. Е. Лобанову, 1840-е

Мне посчастливилось отыскать и прочесть «Филомелу», и, если бы она написана была Крыловым в зрелые его лета, я сказал бы вместе с ним: в ней ничего путного нет; но это один из опытов восемнадцатилетнего поэта, конечно весьма незрелый, но любопытный; видно, что он ещё ничего более не читал, кроме Сумарокова и Княжнина; форма трагедии, язык — всё ими отзывается. Не рождённый первенствовать в этом роде поэзии, он ничего не обнаружил собственного, а только, увлечённый их тогдашнею известностию, был их отголоском. <…> Это опыт, этюда молодого таланта. В трагедии много недостатков всякого рода, но много движения и пылу. Можно решительно сказать, <…> что Крылов и в драматическом роде, если б счастливая его планета не указала ему прямого его назначения, дошёл бы до значительного совершенства.

— Михаил Лобанов, «Жизнь и сочинения Ивана Андреевича Крылова», 1847

[По сравнению с] «Метаморфозами» <…> время действия резко сжимается. Оно у Крылова не обозначено, но ясно, что от прибытия Терея с Филомелой во Фракию до его смерти проходит не более трёх канонических суток, хотя количество приключений возрастает <…>. Перед нами — моральный конфликт, трагедия страсти-наваждения, которой человек не в силах противостоять. В выборе предмета, несомненно, сыграли важную роль сочинения Расина, полученные Крыловым от издателя Брейткопфа в качестве гонорара за «Кофейницу». Но не меньшую роль сыграла и русская традиция, особенно уже отмечавшиеся исследователями трагедии Сумарокова (в первую очередь, «Димитрий Самозванец»), Княжнина (на наш взгляд, «Дидона»), Николева («Сорена и Замир» <…>). Главный герой, конечно, Терей. Сама постановка в центр отрицательного персонажа, пылающего преступной страстью, закономерно возводит «Филомелу» к «Димитрию Самозванцу», что подтверждается и составом персонажей, и даже их речами. Но есть и существенные отличия. Так, Терей — не тиран своих подданных, как Димитрий. <…> Тенденция, лишь намеченная и почти не развитая, могла бы, при иных авторских возможностях, превратить «Филомелу» в политическую трагедию о добродетельном государе, который терпит крах в результате нравственного падения (подобно Мстиславу в «Сорене и Замире»), То же можно сказать и о другом моменте, связующем «Филомелу» с «Димитрием Самозванцем», — о народном восстании. <…> Автор пытается усложнить образ Терея по сравнению с одноплановым образом Димитрия Самозванца. Крылов явно ориентируется на завоевания Княжнина в драматургии. Его Терей мучится любовью, раскаивается, утверждается в пороке, мстит, проклинает, умоляет о пощаде и оказывается твёрд перед противником, наконец, проявляет себя как нежный отец, — однако все это происходит на столь малом временном отрезке и на столь узком сюжетном пространстве, что эти противоречивые душевные движения лишаются убедительности и даже перестают замечаться читателями. Кроме того, очевиден ещё один авторский просчёт: чтобы вызвать сочувствие у читателей XVIII в., Терей сделан недостаточно благородным.

— Любовь Киселёва, «Некоторые особенности поэтики Крылова-драматурга (взаимоотношения с литературной традицией)»