Серапионовы братья (объединение)

литературное объединение в России

«Серапио́новы бра́тья» — объединение молодых советских писателей, собиравшееся в Петрограде (Ленинграде) в 1921—1926 годах и названное в честь одноимённого сборника Эрнста Гофмана. Официальных членов было 11: Илья Груздев, Михаил Зощенко, Всеволод Иванов, Вениамин Каверин, Лев Лунц, Николай Никитин, Владимир Познер, Елизавета Полонская, Михаил Слонимский, Николай Тихонов, Константин Федин.

Цитаты об объединении

править
  •  

Все Серапионы говорят словечками рассказов [Зощенко].

  Корней Чуковский, дневник, 28 мая 1921
  •  

Родились в Доме Искусств в 1921 году.
Всего их двенадцать <…>.
Я был бы тринадцатым.
Но я не беллетрист! <…>
Книг беллетристических сейчас не выходит: дорог набор. <…>
Видели ли вы, как перед поднятым стеною пролётом Дворцового моста скапливаются люди?
Потом пролёт опускается, и мост на секунду наполняется толпой идущих людей.
Так невозможность печататься собрала воедино Серапионовых братьев.
Но, конечно, <…> и культура письма. <…>
На ущербе психология, нет анализа, герои не говорят друг другу речей, у многих даже умышленно пропущены мотивировки действия, потому что на фоне перегруженной мотивировками русской литературы особенно ярко действие, идущее непосредственно после действия, — действия, связанные друг с другом только движением рассказа.
Любопытна традиция серапионов.
С одной стороны, они идут от сегодняшней «старшей» линии: от Лескова через Ремизова и от Андрея Белого через Евгения Замятина, таким образом, мы встречаем у них «сказ» — речь, сдвинутую с обычной семантики, использование «народной этимологии» как художественного средства, широко развёрнутые сравнения, но вместе с тем в них переплетается другая струя — авантюрный роман, похождения, пришедшие в Россию или непосредственно с Запада или воспринятые через «младшую линию» русской литературы, — и здесь мне приходят в голову рассказы Александра Грина.
Третьей линией в серапионах я считаю оживающее русское стернианство. — первая статья о группе

  Виктор Шкловский, «Серапионовы братья», 1-я половина ноября 1921
  •  

Это общество дифференцировалось, братья стали подрастать, приобретать привычки, оттачивать характеры. Мы часто бываем вместе, мы любим бывать вместе, но наши встречи обусловлены привычкой, дружбой, необходимостью, но не потребностью. Потребность жить и работать в братстве исчезла с условиями и романтикой голодного Петербурга.

  — Константин Федин, письмо Максиму Горькому 16 июля 1924
  •  

«Назад к средневековью» — таков общественный идеал этой аристократическо-салонной группы. <…> и акмеисты, и «Серапионовы братья» ведут свою родословную от общих предков. И у акмеистов, и у «Серапионовых братьев» общим родоначальником являлся Гофман, один из основоположников аристократическо-салонного декадентства и мистицизма. <…>
В октябре 1917 года были вытряхнуты в мусорную яму истории, как правящие классы, так и их идеологи и песнопевцы.
И вдруг на 29-м году социалистической революции появляются вновь на сцену некоторые музейные редкости из мира теней и начинают поучать нашу молодёжь, как нужно жить.

  Андрей Жданов, доклад о журналах «Звезда» и «Ленинград», сентябрь 1946
  •  

Я <…> увидел афишу: «Вечер „Серапионовых братьев“». Я знал, что это студийцы той самой студии Дома искусств, в которой я пытался учиться. Я заранее не верил, что услышу там нечто человеческое. <…>
Уже на первом вечере я почувствовал, что под именем «Серапионовых братьев» объединились писатели и люди мало друг на друга похожие. Но общее ощущение талантливости и новизны объясняло их, оправдывало их объединение. Среди умерших, но продолжавших считать себя живыми, и пролеткультовскими искусственными цветами они ощущались как люди живые и здоровые.

  Евгений Шварц, дневник, 22 и 24 января 1953
  •  

Сюжетом в родной словесности всегда пренебрегали. <…>
Бывали, правда, и исключения.
<…> пример: «серапионовы братья». Они не поднялись, конечно, ЛЕФы с РАППами заели, «культурная революция» извела, но — как начинали, как весело фантазировали, как хлопотали о читательском интересе, какой бездной технических, исполнительских приёмов обещали обогатить родную словесность!..[1]

  Сергей Чупринин, «Сбывшееся небывшее»
  •  

[Почти] все росли на моих глазах <…>.
В такой школе, конечно, всегда есть опасность: создать шеренгу и униформу. Но от этой опасности Серапионовы братья, кажется, уже ушли: у каждого из них — свое лицо и свой почерк. Общее, что все они взяли из студии, — это искусство писать чернилами девяносто-градусной крепости, искусство вычёркивать всё лишнее, что, быть может, труднее, чем — писать.
Федин — самый прочный из них: пока он всё ещё крепко держит в руках путеводитель с точно установленным расписанием (без опаздываний) старого реализма <…>.
Остальные — все более или менее сошли с рельс и подскакивают по шпалам; неизвестно, чем они кончат: иные, может быть, катастрофой. Это — путь опасный, но он — настоящий. <…>
Слонимский <…> с Кавериным и Лунцем составляет «западную» группу Серапионовых братьев, которые склонны оперировать преимущественно архитектурными, сюжетными массами и сравнительно мало слышат и любят самое русское слово, музыку его и цвет. Это больше дано «восточной» группе: Никитину, Зощенко, Вс. Иванову и отчасти Федину. <…>
Тени тех или иных крупных литературных фигур лежат пока на большей части Серапионовых братьев. Но разыскивать метрики — не стоит. О Ленине писали, что он родом из саратовских дворян: разве это меняет дело? Достаточно того, что они — по-разному — талантливы, молоды, много работают. Иные из них дадут, вероятно, материал для истории русской литературы, иные, может быть, только для истории русской революции…

  Евгений Замятин, «Серапионовы братья», май
  •  

Вязка у них одна — «Серапионовы братья». Литературных традиций несколько. Предупреждаю заранее: я в этом не виноват.

  — Михаил Зощенко, «О «Серапионовых братьях». Виктор Шкловский», 23 июня
  •  

… прочитав наш сборник или отдельные рассказы братьев, недоумевают: «Что у них от Гофмана? Ведь, вообще, единой школы, единого направления у них нет. Каждый пишет по-своему».
Да, это так. Мы не школа, не направление, не студия подражания Гофману. <…>
Мы назвались Серапионовыми Братьями, потому что не хотим принуждения и скуки, не хотим, чтобы все писали одинаково, хотя бы и в подражание Гофману.
У каждого из нас своё лицо и свои литературные вкусы. У каждого из нас можно найти следы самых различных литературных влияний. <…>
Но ведь и Гофманские шесть братьев не близнецы, не солдатская шеренга по росту. <…> Теодор — хозяин, нежный отец и друг своих братьев, неслышно руководящий этим диким кружком, зажигающий и тушащий споры.
А споров так много. Шесть Серапионовых Братьев тоже не школа и не направление. Они нападают друг на друга, вечно несогласны друг с другом, и поэтому мы назвались Серапионовыми братьями[2].
В феврале 1921 года, в период величайших регламентации и казарменного упорядочения, когда всем был дан один железный и скучный устав, — мы решили собраться без уставов и председателей, без выборов и голосований.
Мы не сочлены одного клуба, не коллеги, не товарищи, а —
Братья!
Каждый из нас дорог другому как писатель и как человек. В великое время, в великом городе мы нашли друг друга — авантюристы, интеллигенты и просто люди, как находят друг друга братья.[3]

  — Лев Лунц, «Почему мы Серапионовы братья»
  •  

… как трудно бывало иной раз сохранить спокойствие и как, в сущности, удивительно, что мы не поползли каждый по особой дорожке, а продолжаем жить и работать скопом. Не знаю, но кажется, не было в России ни одной литературной группы, которая держалась бы так долго на одной дружбе (школы бывали, «направления» — тоже, но ведь у нас ни школ, ни направлений!).

  — Константин Федин, письмо Максиму Горькому 28 августа
  •  

… Замятин определил во многом характер и направление кружка серапионовых братьев. И хотя серапионы утверждают, что они собрались просто по принципу содружества, что у них и в помине нет единства художественных приёмов, и, кажется, также они «не имеют отношения к Замятину» — в этом всё-таки позволительно усумниться. От Замятина у них словопоклонничество, увлечение мастерством, формой; по Замятину вещи не пишутся, а делаются. От Замятина стилизация, эксперимент, доведённый до крайности, увлечение сказом, напруженность образов, полу-имажинизм их. <…> подход к революции созерцательный, внешний. <…> И если среди серапионов есть течение, что художник, подобно Иегове библейскому, творит для себя, — а такие мнения среди серапионов совсем не случайны — это тоже от Замятина. Может быть тут, впрочем, не столько влияние, сколько совпадение, но совпадение разительное.

  Александр Воронский, «Евгений Замятин», декабрь
  •  

Я слежу за духовным ростом «Серапионовых братьев» с великими надеждами. Мне кажется, что эти молодые люди способны создать в России литературу, в которой не будет ни квиетизма, ни пассивного анархизма Льва Толстого, из неё исчезнет мрачное садистическое инквизиторство Достоевского и бескровная лирика Тургенева. Русское «скифство», «евразийство» и прочие виды скрытого славянофильства или хвастливого национализма не найдут сторонников среди «Серапионовых братьев». «Серапионовы братья» аполитичны, но они активны, влюблены в начало волевое, глубоко понимают культурное значение труда и заинтересованы просто человеком, каков он есть, вне сословий, партий, национальностей и верований. Они хорошо понимают, что Россия может нормально жить только в непрерывном общении с духом и гением Запада.

  Максим Горький, «Группа „Серапионовы братья“», 15 марта
  •  

Родившаяся от петербургского «Дома Искусств», группа «Серапионовых братьев» — сперва была встречена с колокольным звоном. Но теперь — лавровейшие статьи о них сменились чуть что не статьями Уголовного кодекса: по новейшим данным («космистов») оказывается, что <…> у них — «неприятие» революции. «Серапионовы братья» — не Моцарты, конечно, но Сальери есть и у них, и всё это, разумеется, чистейший сальеризм: писателей, враждебных революции, в России сейчас нет — их выдумали, чтобы не было скучно. А поводом послужило то, что эти писатели не считают революцию чахоточной барышней, которую нужно оберегать от малейшего сквозняка.
Впрочем, «Серапионовы братья» — вообще выдуманы, как знаменитый Пютуа у Анатоля Франса: Пютуа приписывали разные поступки, но <…> он был выдуман г-жой Бержере. Этой Бержере в данном случае был отчасти и я, но теперь уже нельзя скрыть, что «Серапионовы братья» — вовсе не братья: отцы у них разные, и это никакая не школа и даже не направление <…>. Это просто встреча в вагоне случайных попутчиков: от литературных традиций вместе им ехать только до первой узловой станции; дальше поедет только часть, а остальные так и застрянут на этой станции — импрессионизированного, раскрашенного фольклором реализма. Наверное останутся здесь — Вс. Иванов и Федин; возможно, что останутся — Н. Никитин и Зощенко. Богатый груз слов — всех четырёх тянет к земле, к быту; и с гофманскими серапионовыми братьями — у всех четырёх едва ли даже шапочное знакомство. <…>
Как это обычно случается с пассажирами отдельных вагонов — «Серапионовы братья» дверь своего вагона держат на запоре. Но, в сущности, там есть место ещё для многих.

  — Евгений Замятин, «Новая русская проза», август
  •  

Что же увидели Серапионы в революции? <…> видят в жизни, такой «пафосной» и напряжённой, только ползучее, маленькое-маленькое, мизерное и пришибленное.
<…> Для М. Зощенко — человек до Октября тот же, что после Октября. Он так долго и внимательно рассматривал козу, что не успел вглядеться в мир революции, а если бы посмотрел, то увидал бы, что нет старого гоголевского Башмачкина, что человек-то изменился, <…> новый человек родился — вот что главнее всего и что не ощутил своим творчеством писатель. Но не один Зощенко, так думают и другие Серапионы.[4][5]

  — А. Свентицкий, «Октябрь в литературе» (раздел «Ничего не произошло»)

Примечания

править
  1. Знамя. — 1993. — № 9. — С. 183.
  2. Н. А. Жирмунская. Новеллы Э. Т. А. Гофмана в сегодняшнем мире // Э. Т. А. Гофман. Новеллы. — Л.: Лениздат, 1990. — С. 18.
  3. Литературные записки. — № 3 (1 августа 1922).
  4. Литературный еженедельник. — 1923. — № 43 (4 ноября). — С. 8.
  5. М. З. Долинский. Материалы к биографической хронике // Мих. Зощенко. Уважаемые граждане. — М.: Книжная палата, 1991. — С. 42. — (Из архива печати). — 50000 экз.