Рождение ньюйоркца

«Рождение ньюйоркца» (англ. The Making of a New Yorker) — рассказ О. Генри 1905 года из авторского сборника «Горящий светильник».

Цитаты

От поэтов древности мы знаем, что город — существо женского рода. <…> От Чикаго на него повеяло уютным мирком пересудов, пачулей, шляпок с перьями; прелестная, манящая песнь обещания парила в воздухе, смущая его покой. Но Рэглза отрезвил пронизывающий холод и неотвязное ощущение, что чьи-то романтические идеалы гибнут здесь, растворившись в душном запахе картофельного салата и рыбы. <…> Питтсбург был как трагедия «Отелло», исполненная на вокзале по-русски негритянским ансамблем Докстэдера. Шикарная, величественная леди, эта Питтсбург, и в то же время такая непритязательная простушка; раскрасневшись, моет посуду в своём шёлковом платье и нарядных белых туфельках и приглашает Рэглза подсесть к камельку и запить шампанским поросячьи ножки с жареным картофелем.

Through the ancient poets we have learned that the cities are feminine. <…> Chicago seemed to swoop down upon him with a breezy suggestion of Mrs. Partington, plumes and patchouli, and to disturb his rest with a soaring and beautiful song of future promise. But Raggles would awake to a sense of shivering cold and a haunting impression of ideals lost in a depressing aura of potato salad and fish. <…> Pittsburg impressed him as the play of "Othello" performed in the Russian language in a railroad station by Dockstader's minstrels. A royal and generous lady this Pittsburg, though—homely, hearty, with flushed face, washing the dishes in a silk dress and white kid slippers, and bidding Raggles sit before the roaring fireplace and drink champagne with his pigs' feet and fried potatoes.

	На нём был тщательно продуманный костюм, неотъемлемый от термина «неопознанная личность». Ни одна страна, народность, класс, клика, содружество, партия, клан или объединение игроков в боулинг не смогли бы заявить на него свои права.
	He was dressed with care to play the rôle of an "unidentified man." No country, race, class, clique, union, party clan or bowling association could have claimed him.

Дома <Нью-Йорка> — оскалившиеся бойницами бесчисленные бастионы, люди — окрашенные в живые цвета, но бескровные призраки, марширующие мрачным строем себялюбцев. <…> дух абсолютного эгоцентризма, казалось, пропитал всех прохожих, словно краска детскую игрушку. Каждый, на ком он останавливал свой взгляд, представлялся ему чудовищем бесстыдного и гнусного самодовольства. В этих людях не было ничего человеческого: словно каменные идолы, ковыляли они по улицам, поклоняясь лишь себе и взыскуя поклонения других таких же идолов. Равнодушные, безжалостные, непостижимые и неумолимые, скроенные все на один образец, они спешили по своим делам, похожие на мраморные статуи, которые привёл в движение какой-то чародей, не сумев пробудить в них мысли и чувства.

The houses were interminable ramparts loopholed for defense; the people were bright but bloodless spectres passing in sinister and selfish array. <…> the spirit of absolute egotism [was] seemed to saturate the people as toys are saturated with paint. Each one that he considered appeared a monster of abominable and insolent conceit. Humanity was gone from them; they were toddling idols of stone and varnish, worshipping themselves and greedy for though oblivious of worship from their fellow graven images. Frozen, cruel, implacable, impervious, cut to an identical pattern, they hurried on their ways like statues brought by some miracles to motion, while soul and feeling lay unaroused in the reluctant marble.

Перевод

Е. В. Короткова, 1975