Оса (Эрик Рассел)

«Оса» (англ. Wasp) — роман Эрика Рассела 1957 года, фантастико-сатирический триллер.

Цитаты

	... лицо его было столь же тёплым и выразительным, как булыжник. — глава I
	... the face around it was about as warm and expressive as a lump of hard rock.

... заметка была про какого-то чудака из Румынии, которому втемяшилось в голову встать посреди дороги и орать, уставившись в небо: «Вспышки! Голубые вспышки!» Вокруг стали собираться зеваки. Толпа росла как на дрожжах и вскоре выплеснулась в переулки. Полиция попыталась разогнать людей, но тщетно. Какой-то кретин вызвал пожарную команду. Нашлись недоумки, божившиеся, что своими глазами видят в облаках нечто зловещее. Вездесущие репортеры только поспособствовали распространению самых невероятных слухов. По указанию правительства в воздух поднялись военные самолеты-наблюдатели, что усугубило панику, охватившую территорию в две сотни квадратных миль. Тем временем шутник, заваривший всю эту кашу, благоразумно скрылся. — глава I

The <…> told of a prankster in Roumania. This fellow had done nothing more than stand in the road gazing fascinatedly at the sky, occasionally uttering ejaculations and loud phrases such as, `Blue flames!' Curious people had joined him and gaped likewise. The group became a crowd, the crowd became a mob, and the bigger the mob the faster it grew. Soon the audience blocked the street, overflowed into side-streets. Police tried to break it up, making matters worse. Some fool summoned the fire squads. Hysterics on the fringes swore they could see or had seen something weird above the clouds. Reporters and cameramen rushed to the scene. Rumours raced around. The government sent up the air force for a closer look. Panic spread over an area of two hundred square miles from which the original cause had judiciously disappeared.

— Хм, любознательности вам не занимать. — Такая работа. — Вулф отложил досье. — На каждого землянина у нас своя перфокарта. В считанные минуты мы можем отсортировать всех обладателей искусственных зубов, или тех, кто носит обувь одиннадцатого размера, или — всех без исключения отпрысков рыжеволосых мамаш, или — потенциальных дезертиров. В общем, нам раз плюнуть выудить из общего стада любую разновидность барана. — глава I

"Nosey lot, aren't you?" "We have to be. Regard it as part of the price to be paid for survival" Shoving the file to one side, Wolf informed, "We've a punched card for every Terran in existence. In no time worth mentioning we can sort out electronically all those who have false teeth, or wear size eleven shoes, or had red-haired mothers, or can be relied upon to try dodge the draft. Without trouble we can extract any specified type of sheep from the general mass of sheep and goats."

	Похоже, он обречён стать героем, и все потому, что не захотел быть трусом. — глава I
	Looked like he was doomed to become a hero from sheer lack of courage to be a coward.

	Теперь он даже за мешок бриллиантов не хотел бы оказаться на месте капитана. Правда, скорее всего, капитан и за два таких мешка не согласился бы влезть в шкуру Моури. — глава II
	He wouldn't have that captain's job, he decided, for a sack of diamonds. And probably the captain wouldn't have his for two sacks.

… никакой, даже самый авторитарный строй, невозможен без своих диссидентов, ни одна, даже самая что ни на есть справедливая война не обходится без стойких, убеждённых пацифистов. И, как не бывает абсолютно безупречных генералов, так не бывает безоговорочно преданных солдат. Всегда есть горстка отщепенцев по тем или иным причинам, настроенная против войны — то ли из отвращения к убийству, то ли из-за обыкновенного страха быть убитыми. Отсюда — нежелание маршировать в ногу, неверие в победу, предчувствие поражения, разочарование в руководстве, недовольство, возмущение и так далее, и так далее. Ни одной — ни политической, ни военной диктатуре ещё не удалось полностью истребить всех недовольных… — глава II

In every war no matter how great a government's power its rule is never absolute. In every war, no matter how allegedly righteous the cause, the effort is never total. No campaign has ever or will ever be fought with the leadership united in favour of it and with the rank and file unitedly behind them. Always there is a disgruntled minority that opposes a war for a multitude of reasons such as reluctance to make necessary sacrifices, fear of personal loss or suffering, philosophical and ethical objection to warfare as a method of settling disputes, lack of confidence in the ability of the leadership, resentment at being called upon to play a subordinate role, pessimistic belief that victory is far from certain and defeat very possible, egoistic satisfaction of refusing to run with the herd, psychological opposition to being yelled at on any and every petty pretext, a thousand and one other reasons. No political or military dictatorship ever has been one hundred percent successful in identifying and suppressing the malcontents...

	Листовка исчезла, однако на её месте красовался тот же текст, правда молочно-белый, но зато глубоко вытравленный на прозрачном стекле. — глава III
	Sure enough the sticker had disappeared while in its place the same message was etched deeply and milkily in the glass.

	Орудуя псевдомелком, Моури едва не хохотал, представляя, как спозаранку несчастные домовладельцы станут тщетно отмывать кощунственные буквы. Мел обладал коварным свойством въедаться в стену при соприкосновении с водой, то есть, чем упорней драить, тем ярче и отчётливее проступает надпись. — глава III (перевод не вполне соотносится с этим вариантом оригинала)
	The latter feat was performed with Terran crayon, a deceitfully chalk-like substance that made full use of the porosity of brick when water was applied. In other words, the more furiously it was washed the more stubbornly it became embedded.

	Кто-то, наделённый немалой властью, прихлопнул публикацию тяжелым кулаком цензуры. — глава III
	Somebody high in authority had clamped down upon them with the heavy hand of censorship.

Напротив Моури восседал свиноподобный тип с жирной харей — живая карикатура на министра пищевой промышленности — и томно, с барским равнодушием взирал на проносящиеся за окном пейзажи. Не прошло и пяти минут, как Свинорылый уже храпел, запрокинув голову и широко раскрыв рот. Во сне он ещё больше напоминал борова, и у Моури руки чесались заткнуть его пасть лимоном. — глава III

The seat facing him was occupied by a heavy-bellied character with bloated, porcine features, a caricaturist's idea of the Jaimec Minister of Food. <…> Pigface contemptuously ignored Mowry, watched the passing landscape with lordly disdain, finally fell asleep and let his mouth hang open. He was twice as hoglike in his slumbers and would have attained near-perfection with a lemon between his teeth.

Моури обыскал бездыханное тело и нашел, наконец, что искал с самого начала — впрессованный в пластик мандат. То самое удостоверение, увидев которое, контролёры в поезде потеряли дар речи. Гербы, печати, подписи, водяные знаки — всё чин чином и, что самое главное, на документах не было ни фамилии Свинорылого, ни его фотографии, только кодовый номер владельца. Да, тайная полиция не доверяла никому, она была тайной даже для собственных агентов. Что ж, зато чужим агентам это на руку. — глава IV

He searched the body and got what he had coveted from the moment that Pigface had basked in adulation upon the train. The ornate card set in thin plastic. It bore signs, seals and signatures, certified that the bearer held the rank of major in the Secret Police. Better still, it did not give the bearer's name and personal description, contenting itself with using a code-number in lieu. The Secret Police, it seemed, could be warily secret even between themselves, a habit of which others could take full advantage.

	Он мог не волноваться, что на корреспонденции останутся отпечатки пальцев — его пальцы оставляли неясные неклассифицируемые следы, и об этом позаботились на Земле. — глава V
	He didn't have to bother about leaving his prints all over this correspondence; Terran fingerprint treatment had turned his impressions into vague, unclassifiable blotches.

Он вспомнил, что в разведшколе им не раз повторяли: «Будьте бдительны. Опасность обостряет чувства. Если вас что-то тревожит — прислушайтесь к себе, это — не последнее дело. Преступнику зачастую удается улизнуть благодаря внезапно прорезавшемуся шестому чувству. Страх — вот что движет преступником и, как правило, в экстремальных ситуациях никогда не подводит. Советуем доверять своим ощущениям, если не хотите раньше времени сыграть в ящик. Когда вдруг остро почувствуете, что ваша жизнь — на волоске, не ждите, пока вас обложат со всех сторон — бегите.» <…> Помнится, ещё тогда ему пришла мысль о телепатии, о том, что остроглазая, саблезубая полицейская крыса, не способная думать ни о чем другом, кроме жертвы, своими вонючими мыслями буквально выдает себя с головой. Преступник словно чует этот запах, на него накатывает необъяснимый страх, и он стремится побыстрее унести ноги. — глава V

At training college they'd warned him times without number always to heed it. "The fact that one is hunted in deadly earnest can cause an abnormal sharpening of the mental perceptions almost to the point of developing a sixth sense. That's what makes hardened criminals difficult to catch. They get hunches and play them. Many a badly wanted crook has moved out one jump ahead of the police with such timeliness that they've suspected a tip-off. All that had really happened was that the fellow suddenly got the jitters and took off good and fast. For the sake of your skin you do the same. If ever you feel they're getting close don't hang around and try check on it—just beat it someplace else!" <…> He remembered now that he had wondered whether this ability to smell danger might be quasi-telepathic. The police rarely pulled a raid without a stakeout or some sort of preliminary observation. A hound hanging around a hole, sharp-eyed, sharp-toothed and unable to avoid thinking of what he was doing, might give the one in hiding his mental scent that would register not in clear thought-forms but rather as the inward shrilling of an alarm-bell.

	Бумага — великое оружие, думал Моури. Надо только знать, как им воспользоваться, и тогда оно может взорваться не хуже настоящей бомбы. Бумага всё стерпит: призывы и угрозы, обвинения и проклятья, водяные знаки и гербовые печати, в то время как человек… — глава VI
	When one is fighting a paper-war one uses paper-war tactics that in the long run can be just as lethal as high explosive. And the tactics are not limited in scope by use of one material. The said material is very variable in form. Paper can convey a private warning, a public threat, secret temptation, open defiance;..

— Вечные гонки! Что за мир?! Что за война?! — Ни сна, ни покоя. — Да-да, и не говорите. Каждый час, каждую минуту что-то происходит. Прошлой ночью опять передавали, что разбили главный космофлот спакумов. Это уже в десятый раз! А сегодня они, видите ли, преследуют то, что по их словам, уже давно уничтожено. Месяцами кряду только и слышишь, что о нашем победоносном отступлении перед разбитым наголову врагом, наступающим в полном беспорядке. — Он дёрнул пухлой ручкой, выказывая отвращение. — Я, как видите, толст. Это, якобы, делает меня идиотом. — глава VII

"Always they are after someone. What a world! What a war!" "Makes you tired, hi?" "Aie, yar! Every day, every minute there is something. Last night, according to the news-channels, they destroyed the main Spakum space-fleet for the tenth time. Today they are pursuing the remnants of what is said to have been destroyed. For months we have been making triumphant retreats before a demoralised enemy who is advancing in utter disorder." He made a sweeping motion with a podgy hand. It indicated disgust. "I am fat, as you can see. That makes me an idiot."

	Разве много он просит от жизни? Его бы вполне устроила сверкающая зала, зеркала, золотой трон, он на троне, вокруг льстецы, подхалимы… А что вместо этого — вонючая сирианская яма, смертный холод, он выкрашен в пурпурный цвет, — всё это слишком близко к противоположной крайности. — глава VII
	He had never asked much of life and would have been quite satisfied merely to sprawl on a golden throne and be fawned upon by sycophants. To be dropped down a Sirian-dug hole, dead cold and dyed purple, was to take things too much to the opposite extreme.

	Он опять вспомнил разведшколу. «<…> Не бойтесь иногда побыть трусом! Запомните: все, так называемые, герои — фанатики. Куда больше мужества надо, чтобы для блага общего дела пожертвовать собственным «я». Мёртвый герой нам не нужен». — глава VII
	At the training college they had lectured him again and again to the same effect. `<…> You've got to resist the temptation to indulge unprofitable heroics. Never abandon caution merely because you think it looks like cowardice. It requires guts to sacrifice one's ego for the sake of the job. Those are the sort of guts we want and must have. A dead hero is of no earthly use to us.'

Осторожно разматывая тонкий провод, спустился с мачты, подошел к парапету и, глядя вниз, принялся травить провод, пока штекер не оказался над самыми головами муравьев-прохожих. Моури, не скрываясь, наблюдал за реакцией внизу: люди беспечно проходили мимо, не обращая внимания на болтающуюся на ветру нитку. Лишь двое лениво глянули вверх и, не останавливаясь, проследовали дальше — каждый работает на своем месте: кто на крыше, кто в канализационной шахте. Ни у кого не возникнут подозрения, если человек действует открыто, уверенно, со знанием дела. — глава VIII

He descended, led the cable to the roof's edge, gently paid it out until it was dangling full length into the road below. Its plug-in terminals were now swinging in the air at a point about four feet above the pavement. Even as he looked down from the roof half a dozen pedestrians passed the hanging cable and showed no interest in it. A couple of them glanced idly upward, saw somebody above and wandered onward without remark. Nobody questions the activities of a man who clambers over roofs or disappears down grids in the street providing he does it openly and with quiet confidence.

	Моури оглядел себя в зеркало — лучше не придумаешь — настоящий фермер, слегка неопрятный и в меру перекормленный. — глава VIII
	He was now a middle-aged, coarse looking and somewhat overfed Sirian farmer...

На почтамте, куда затем отправился Моури, было не протолкнуться. Он достал из чемодана дюжину увесистых пакетов, надписал адреса и отправил по назначению. Двенадцать бандеролей, двенадцать зловеще протикивающих консервных банок с часовым механизмом, двенадцать лаконичных, но содержательных посланий. В этой банке — смерть! Одна такая бомба может унести сто тысяч жизней! Кончайте с войной, или мы кончим с вами. Дирак Ангестун Гесепт. Пока одни лишь слова, ничего более, но зато именно те слова, которые огреют боссов Кайтемпи почище иной дубины и зададут работенку не только их мозгам. К каждой военной шишке, как пить дать, приставят по телохранителю — а сколько на Джеймеке больших шишек! — на каждую шишку да по одному шишкарю, получится целый полк телохранителей. Уйму народу бросят в почтовые отделения потрошить посылки, и это ещё не всё! Огромная армия дозиметристов рассыплется по всем крупным городам планеты в поисках возможного ядерного очага, а на случай взрыва, который то ли будет, то ли нет, придется держать в постоянной боевой готовности бесчисленную гвардию гражданской обороны. Первого встречного с неуставным выражением лица станут хватать прямо на улице, не интересуясь даже документами. После Салланы, Ридарты, Уравы власти не посмеют проигнорировать эти двенадцать бандеролей, не отнесутся к даговским угрозам, как к безумному бреду какого-то шизофреника. Моури шел по улице, еле сдерживаясь, чтобы не рассмеяться, Он представил, как вдруг вытянется, развернув пакет, какая-нибудь гнусная харя, как заметается, не зная, что делать, как кинется в сортир, бросит банку в унитаз и спустит воду, а потом станет орать в телефон, требуя минёров или что-то в этом духе. — глава IX

Next, he went to the crowded main post office, took half a dozen small but heavy parcels from his case, addressed them and mailed them. Each held an airtight can containing a cheap clock-movement and a piece of paper, nothing else. The clock— movement emitted a sinister tick just loud enough to be heard if a suspicious-minded person listened closely. The paper bore a message short and to the point. This package could have killed you. Two different packages brought together at the right time and place could kill a hundred thousand. End this war before we end you! Dirac Angestun Gesept. Paper threats, that was all. But effective enough to eat still further into the enemy's war effort. They'd alarm the recipients and give their forces something more to worry about. Doubtless the military would provide a personal bodyguard for every big wheel on Jaimec and that alone would pin down a regiment. Mail would be examined and all suspicious parcels would be taken apart in a blast-proof room. There'd be a city-wide search with radiation-detectors for the component parts of a fission-bomb. Civil defence would be alerted in readiness to cope with a mammoth explosion that might or might not take place. Anyone on the streets who walked with a secretive air and wore a slightly mad expression. would be arrested and hauled in for questioning. Yes, after three murders with the promise of more to come authority dare not dismiss D.A.G.'s threats as the idle talk of some crackpot on the loose. For safety's sake they'd have to assume that fake bombs might soon be followed by real ones and act accordingly. As he strolled along the road he amused himself by picturing the scene when the receiver of a parcel rushed to dump it in a bucket of water while someone else frantically phoned for the bomb squad.

	Взошло солнце, его живительное тепло разлилось по поляне, проникая сквозь нависшие кроны деревьев, даже на темных сырых стенах пещеры заиграли солнечные блики. Стоял один из тех дней, когда вдруг навалившаяся лень прижимает к земле, и нет сил ей сопротивляться, остается одно — предаться упоительной неге безделья. — глава IX
	The sun came up, spreading its warmth through the trees and into the cave. It was one of those days that beguiles a man into lying around and doing nothing.

Это была волнительно-помпезная проповедь, основанная на тезисе, что при тотальной войне тотальная победа может быть достигнута исключительно тотальным единением всех, от мала до велика. Дескать, нет и не может быть места политическому размежеванию, каждый честный сирианец должен твёрдо встать на позицию правительства, стремящегося довести войну до победного конца. Сомневающиеся и беспринципные, уклонисты и реформисты, пассивные и беспомощные, флегматики и меланхолики — все объявляются предателями, как всякий провокатор, шпион или саботажник. Покончить с ними, как можно скорее, раз и навсегда! — глава IX

This was a pompous sermon based on the thesis that total war should end only in total victory which could and must be gained only by total effort. There was no room for political division within the Sirian ranks. Everyone without exception must be solidly behind the leadership in its determination to fight the war to a successful conclusion. Doubters and waverers, dodgers and complainers, the lazy and the shiftless were as much traitors to the cause as any spy or saboteur. They should be dealt with swiftly, once and for all. They should be slaughtered without mercy.

К полудню Моури накормил баснями не менее тридцати человек — Шаграм, Гуума, ожидаемое бактериологическое вторжение спакумов, иные предстоящие или уже произошедшие бедствия — всё из первых рук, доподлинно и достоверно. Слухи — они как смерчи, их невозможно сдержать или усмирить, вырвавшись на волю они сносят всё на своем пути, оставляя за собой лишь страх и бессилие. Моури не сомневался, слухи-смерчи обрушатся на головы, западут в сердца и посеют сомнения в душах доверчивых сирианцев.. — глава X (перевод не вполне соотносится с этим вариантом оригинала)

By mid-afternoon thirty people had been fed the tale of the Shugruma and Gooma disasters, plus allegedly first-hand warnings of bacteriological warfare and worse horrors to come. They could no more keep it to themselves than a man can keep a tornado to himself. By early evening a thousand would have the depressing news. At midnight ten thousand would be passing it around. In the morning a hundred thousand—and so on until the whole city was discussing it.

Перевод

А. Захаренков, 1991 (с уточнениями)

О романе

	Гениальное допущение, <...> это умный и увлекательный триллер, к которому может быть только одно возражение — это вряд ли н.ф.
	[An] ingenious premise <…> a clever and diverting thriller, to which one's only objection might be that it's hardly s.f.
	— Энтони Бучер, 1958

	Он использовал свой военный опыт службы в британский армии и почти невероятные подвиги британской разведки в мрачные дни Второй мировой войны, когда Британия могла лишь ужалить своего врага. <…> Рассел вложил в лихо закрученный сюжет большое количество действия и подлинности.
	He draws on his wartime experience in the British Army and the almost incredible feats of British Intelligence in the darkest days of WW II when Britain could only sting its enemy. <…> Russell has invested this hard-boiled yarn with plenty of action and authenticity.
	— Флойд Голд, 1958

	Очень хорошо, но <...> этот же автор мог бы сделать и гораздо лучше, <...> хорошее развитие идеи <...> пропало даром: <...> история написана в строго шпионской формуле, <...> всё это нарезано и высушено. <...> Сирианское общество до скуки современно.
	Very good, but <…> this same author could have made it much better, <…> a good story idea <…> gone to waste <…> strictly formula spy story <…> everything is cut and dried. <…> The Sirian society is boringly present-day.
	— Питер Шуйлер Миллер, 1958

	… роман, в котором на планету, управляемую жуткой диктатурой, тайно перебрасывают одного человека с поручением «жалить истеблишмент» до тех пор, пока тот весь не окочурится. <…> «Оса» — это деградированное издание геркулесова мифа.
	... powieść, w której na planetę rządzoną przez ohydną dyktaturę tajnie przerzuca się jednego człowieka; będzie on kłuł „establishment” jak osa — aż ten się cały przewróci. <…> Wasp jest wydaniem zdegenerowanym — herkulicznego mitu.
	— Станислав Лем, «Фантастика и футурология», книга 2 (Космическая фантастика), 1970

В самом деле, читая «Осу», например, очень трудно отделаться от впечатления, что попади блистательный шпион-диверсант Моури в Москву, Пекин или Берлин — и задачи, вставшие перед нам оказались бы куда более трудноразрешимыми, а сам он очутился бы в кутузке заметно раньше, чем успел бы в одиночку разложить вражеское государство. И это несмотря на то обстоятельство, что он — человек отменнейших кондиций, утверждение чего заложено уже в самом названии романа: по-английски одинаково пишется и слово «оса», и аббревиатура WASР, расшифровывающаяся как «белый, англосакс, протестант» — то есть первостатейный американский гражданин, средоточие лучших качеств нации. В нынешнюю эпоху всеобщего равенства и торжества воинствующего мультикультурализма этого словца почти совсем не услышишь, но в сороковые — пятидесятые годы оно ещё звучало достаточно гордо. Всё это, несомненно, так. И всё-таки... Всё-таки веет со страниц романа чем-то родным и близким; сквозь сирианский грим мистера Моури так и норовят проступить благородные тихоновские черты, и невольно слышится голос Копеляна за кадром...

— Андрей Балабуха, «В глазах канатоходца», 1992

	Я не могу представить справочник террористов смешнее.
	I can't imagine a funnier terrorists' handbook.
	— Терри Пратчетт, до 2005

	Перечитывая роман, в мире, где террористы заменили комми и служат в качестве оправдания за перебор и недобор, чувствуешь шок, который Рассел не мог предвидеть: <цитирует из гл. IX о бандеролях> — о предсказаниях в романе
	Rereading the novel, in a world where terrorists have replaced Commies and serve as justification for excess and shortfall, gives off jolts of shock that Russell could not have anticipated:..
	— Джеймс Сэллис, 2005