Анна Изабелла Байрон

(перенаправлено с «Леди Байрон»)

Энн (Анна) Изабелла[К 1] Ноэл-Ба́йрон (англ. Anne Isabella Noel Byron, 11th Baroness Wentworth and Baroness Byron, леди Байрон, Lady Byron, урождённая Милбенк, Milbanke; 17 мая 1792 — 16 мая 1860) — жена поэта Джорджа Байрона с января 1815 по апрель 1816 года, баронесса. Родила от него дочь Аду. Их развод побудил Байрона навсегда покинуть Англию из-за нападок большей части британской элиты и критиков.

Анна Изабелла Байрон
Статья в Википедии
Медиафайлы на Викискладе

Цитаты о Джордже Байроне

править
  •  

Впервые видела лорда Байрона. У него желчный рот. Он кажется мне искренним и независимым, то есть искренним, насколько возможно в обществе, если не выказывать презрения. <…> Мне показалось, что ему стоило больших усилий сдерживать природную горячность и насмешливость, чтобы кого-нибудь не обидеть, но временами он презрительно надувал губы и раздражённо щурился.[3]:с.223

 

Saw Lord Byron for the first time. His mouth continually betrays the acrimony of his spirit. I should judge him sincere and independent — sincere at least in society as far as he can be, whilst dissimulating the violence of his scorn. <…> It appeared to me that he tried to control his natural sarcasm and vehemence as much as he could, in order not to offend, but at times his lips thickened with disdain, and his eyes rolled impatiently.[1][2]

  — дневник, 25 марта 1812
  •  

Я <…> снова и снова убеждаюсь в том, что он искренне сожалеет о своих дурных поступках, но не имеет решимости ступить на новую стезю без посторонней помощи.[3]:с.223-4

 

I <…> was additionally convinced that he is sincerely repentant for the evil he has done, though he has not resolution (without aid) to adopt a new course of conduct and feelings.[1][2]

  — дневник, апрель 1812
  •  

… я страдаю от ужасных приступов бешенства Б.! Он выбежал из дома с криком, что волен предаваться любым безрассудствам. Он без конца попрекает меня тем, что я женила его на себе, и утверждает, что он свободен от всех обязательств по отношению ко мне и что я одна буду виновата во всех греховных поступках, на которые его толкнёт отчаяние. <…> по его словам, ему нестерпима. Трудно понять, действительно ли он относится к нам с Вами по-разному, ибо он любит или ненавидит нас обеих.[3]:с.238

 

… I am suffering from B's distraction, which is of the very worst kind. He leaves the house, telling me he will at once abandon himself to every sort of desperation, speaks to me only to upbraid me with having married him when he wished not, and says he is therefore acquitted of all principle towards me, and I must consider myself only to be answerable for the vicious courses to which his despair drive him. The going out of the house & the drinking are the most fatal. <…> said he did not care for any consequences to me, and it seemed impossible to tell if his feelings towards you or me were the most completely reversed; for as I have told you, he loves or hates us together.[1][2]

  — письмо А. Ли 15 октября 1815
  •  

В одном из наших разговоров [1815 г.] речь зашла о его поэмах и <…> о том, как отразилась в них его собственная жизнь. О «Ларе» он, пряча глаза, сказал: «В ней — больше, чем во всех остальных». Я ответила, что она и впрямь его самая большая загадка и подобна «тьме, в которой боишься разглядеть призраков». <…> Он часто говорил, что «Лару» разгадать труднее всего.[3]:с.233

 

One of the conversations he then held with me turned upon the subject of his poems, and <…> of their allusions to himself. He said of ‘Lara,’ ‘There’s more in that than any of them,’ shuddering and avoiding my eye. I said it had a stronger mysterious effect than any, and was ‘like the darkness in which one fears to behold spectres.’ <…> He often said that ‘Lara’ was the most metaphysical of his works.”[4][2]

  — мемуары марта 1817

Цитаты о ней

править
  •  

… какая зависть, какая неприязнь к Байрону двигали людьми, воспользовавшимися разрывом с леди Байрон в качестве предлога для бесконечных унижений, с какими они на него обрушились; храня неколебимое молчание относительно причин случившегося, леди Байрон лишь способствовала этой кампании.[3]:с.296

 

… the envy and jealousy which prompted people to seize on his separation from Lady Byron as a pretext for attacking him with a thousand slanders, to which her unbroken silence on the cause of their separation lent but too much colour.[2]

  Маргарита Блессингтон, дневник, 16 мая 1823
  •  

Она не могла себе представить, что у людей, не исповедующих определённых взглядов, могут быть убеждения, особенно у тех, кто подвержен пагубным заблуждениям, и таковым, как ей казалось, прежде всего был её собственный муж. Своё мнение она основывала на тех характерных для него шутливых парадоксах, в изобилии уснащавших его речь, иронию и юмор которых она совершенно не чувствовала, а следовательно, и не могла верно оценить. Разумеется, после того как лорд Байрон увидел, что жена понимает его много хуже старых друзей, ему следовало бы воздержаться от сумасбродств, которые веселили его давних знакомых, прекрасно знавших, чем они вызваны и чем кончатся, но повергали в полное замешательство его жену, давая ей повод считать его не вполне нормальным и способным на любую крайность.
К тому же лорд Байрон имел обычай подкреплять самые фантастические свои домыслы ссылками на авторитеты и, ещё чаще, на друзей, так что жена, воспринимавшая происходящее вокруг с величавой грустью, наверняка считала их современными копиями с Макиавелли[3]:с.239

 

She was unwilling to believe that any principle could be found in men not belonging to a certain school; and more especially in those belonging to that pernicious persuasion of which she unfortunately fancied that her husband was the very Coryphaeus, founding her opinions upon sundry playful paradoxes, of which a total inapprehension of irony and of humour of any kind prevented her from appreciating the true value. It is true that Lord Byron, upon discovering that his new companion did not understand him so entirely as his old friends, should have desisted from those extravagancies of expression and manner, which, although they might be enjoyed by those who well knew from long experience whence they began and where they would end, were yet totally un intelligible to his wife, and were set down to the account of a depraved mind rejoicing in the contemplation of every enormity.
In the same humour Lord Byron was in the habit of backing the most singular of his assertions by citing the authority, and, it is probable, even the example, of his friends; who therefore might well be regarded by one who took everything in sober sadness, for a set of social Machiavels…[5][2]

  Джон Хобхаус, воспоминания о феврале 1816
  •  

… не было такого страшного преступления, в котором он не обвинил бы себя, единственно с целью поразить собеседника до глубины души, потрясти его воображение. Иногда мне кажется, что загадочная причина, побудившая его жену расстаться с ним (ведь она и её адвокаты окружили это глубокой тайной), была следствием подобного рода выдумки, какого-нибудь туманного признания в чудовищных грехах, призванного удивить и ошеломить, но воспринятого не понимавшей его собеседницей совершенно серьёзно.[3]:с.271

 

… to produce effect at the moment, there is hardly any crime so dark or desperate of which, in the excitement of thus acting upon the imaginations of others, he would not have hinted that he had been guilty; and it has sometimes occurred to me that the occult cause of his lady’s separation from him, round which herself and her legal adviser have thrown such formidable mystery, may have been nothing more, after all, than some imposture of this kind, some dimly hinted confession of undefined horrors, which, though intended by the relater but to mystify and surprise, the hearer so little understood him as to take in sober seriousness.[6][2]

  Томас Мур, «Заметки о жизни лорда Байрона»
  •  

Г-н Полидори сообщил нам немало подробностей о его браке. Молодая наследница, на которой он женился, отличалась тщеславием и некоторой глупостью, обычной для единственной дочери. Она собиралась вести блестящую жизнь очень знатной дамы; она нашла только гениального человека, не желавшего ни управлять домом, ни находиться под чьим-либо управлением. Миледи Байрон была этим раздражена; злая служанка[К 2], которую пугали странности лорда Байрона, разожгла гнев своей молодой госпожи; она оставила мужа. Высшее общество воспользовалось удобным случаем, чтобы отлучить от себя великого человека, и жизнь его была навсегда отравлена.[3]:с.260-1

  Стендаль, «Лорд Байрон в Италии, рассказ очевидца», 1830

Джордж Байрон

править
  •  

Разве я стесняю себя из-за А.? или из-за тех пяти десятков B, C, D, E, F, G, H, I и т. д., и т д., её предшественниц? <…> Благодарю Вас ещё раз за Ваши усилия[К 3] в отношении моей Принцессы параллелограммов, которая озадачила меня больше, чем Гипотенуза; согласно своей натуре, она не забыла «Математику», когда я превозносил её сообразительность. Её суждения вполне прямолинейны, или, лучше сказать, мы с ней две параллельные линии, простирающиеся в бесконечность бок о бок друг с другом, но нигде не пересекающиеся.[7]

 

Do I embarrass myself about A.? or the fifty B., C, D., E., F., G., H.'s, &c. &c., that have preceded her? <…> I thank you again for your efforts with my Princess of Parallelograms, who has puzzled you more than the Hypothenuse; in her character she has not forgotten "Mathematics," wherein I used to praise her cunning. Her proceedings are quite rectangular, or rather we are two parallel lines prolonged to infinity side by side but never to meet.

  письмо Э. Лэм 18 октября 1812
  •  

Вчера получил очень милое письмо от Аннабеллы, на которое ответил. Странные у нас отношения и дружба! — Ни с одной стороны нет и тени любви, и началась эта дружба при обстоятельствах, которые обычно вызывают у одной из сторон холодность, у другой — отвращение. Она — незаурядная женщина и весьма мало избалована, что необычно для двадцатилетней девушки — наследницы титула и большого состояния, единственной дочери и savante, привыкшей к полной воле. Она поэтесса — математик — философ, и при всём том очень добра, великодушна, кротка и без претензий. Половины её познаний и десятой доли её преимуществ было бы довольно, чтобы вскружить любую голову.

  дневник, 30 ноября 1813
  • см. письма: Т. Муру 20 сентября 1814, 29 февраля 1816, 10 марта 1817; Р. Ноэлю 2 февраля 1816; ей самой 15 февраля и 4 марта 1816; А. Ли 28 октября 1816, 21 сентября 1818
  •  

У меня нет сомнений, что она и впрямь считала меня сумасшедшим.[3]:с.243

 

I have no doubt that she really did believe me to be mad.[2]

  слова Т. Муру летом 1816
  •  

Ты изгнана в ночи из царства сна,
Пускай тебе всё льстило без изъятья —
Неисцелимой мукой ты больна,
Ты изголовьем избрала проклятья.
Ты сеяла — и должен был страдать я,
И жатву гнева ты пожать должна.
Я не имел врагов, тебе подобных,
Я защититься мог от остальных,
Им отомстить, друзьями сделать их,
Но ты была в своих нападках злобных
И слабостью твоей ограждена,
И нежностью моей, что не должна
Была б иных щадить — тебе в угоду;
И в правоту твою поверил свет,
Что знал грехи моих минувших лет,
Когда во зло я обращал свободу.
На основанье этом возведён
Мне памятник тобой — грехом скреплён.
Как Клитемнестра, мужа палачом
Духовно ты была, клевет мечом… — перевод О. Н. Чюминой

  «Строки на болезнь леди Байрон», сентябрь 1816 [опубл. в 1832]
  •  

Взгляды леди Байрон достаточно либеральны, особенно что касается религии; как жаль, что во дни, когда мы были женаты, я ещё не выучился гак владеть собою, как сейчас. Прояви я побольше благоразумия и выдержки, и мы бы могли быть счастливы друг с другом. Сразу после венчанья мне хотелось жить в деревне, во всяком случае, пока не устроятся мои денежные дела. Мне было хорошо известно лондонское общество, известно, что на самом деле представляют собой многие респектабельные дамы, с которыми леди Байрон по необходимости пришлось бы соприкоснуться, и я опасался такого общения; однако во мне слишком много материнского — я не терплю, чтобы мною командовали; мне необходимо чувствовать себя ничем не связанным, искусственные ограничения мне ненавистны, поведение моё всегда направлялось чувством — тогда как леди Байрон целиком и полностью принадлежит существующим нормам. Она отказывалась поездить верхом, не могла ни пройтись, ни пробежаться, если того не велел доктор. Она оставалась дома, когда меня влекло на природу; а дом был старый, словно облюбованный призраками — я их боюсь, они мне являлись по ночам. Подобное существование для меня было невыносимо.[3]:с.343-4

 

Lady Byron has a liberal mind, particularly as to religious opinions; and I wish, when I married her, that I had possessed the same command over myself that I now do. Had I possessed a little more wisdom, and more forbearance, we might have been happy. I wished, when I was first married, to have remained in the country, particularly till my pecuniary embarrassments were over. I knew the society of London; I knew the characters of many of those who are called ladies, with whom Lady Byron would necessarily have to associate, and I dreaded her contact with them; but I have too much of my mother about me to be dictated to; I like freedom from constraint; I hate artificial regulations; my conduct has always been dictated by my own feelings, and Lady Byron was quite the creature of rules. She was not permitted either to ride, or run, or walk, but as the physician prescribed. She was not suffered to go out when I wished to go; and then the old house was a mere ghost-house; I dreamed of ghosts, and thought of them waking. It was an existence I could not support.[8]

  — слова У. Перри около марта 1824

Комментарии

править
  1. Сокращённо Аннабелла.
  2. Её гувернантка миссис Клермонт[3]:с.417.
  3. При посредничестве Э. Лэм Байрон сделал предложение Анне, но та отказала, оставив надежду при условии, что он «докажет неиспорченную чистоту своего морального чувства»[7].

Примечания

править
  1. 1 2 3 E. C. Mayne, The Life and Letters of Anne Isabella, Lady Noel Byron: from unpublished papers in the possession of the late Ralph, Earl of Lovelace. London: Constable & Co., 1929, pp. 36-39, 195.
  2. 1 2 3 4 5 6 7 8 His Very Self and Voice, Collected Conversations of Lord Byron, ed. by E. J. Lovell. New York, MacMillan, 1954.
  3. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 «Правда всякой выдумки странней…» / Пер. А. Бураковской, А. М. Зверева // Джордж Гордон Байрон. На перепутьях бытия. Письма. Воспоминания. Отклики / сост. и комментарии А. М. Зверева. — М.: Прогресс, 1989. — 432 c. — 50000 экз.
  4. Ralph Milbanke, Astarte: a Fragment of Truth. 1905, pp. 20-21 (Ch. I).
  5. John Cam Hobhouse, Recollections of a Long Life, Vol. II. 1816—1822. London, John Murray, 1909, pp. 231-2.
  6. Thomas Moore. Notices of Life of Lord Byron, A. D. 1824 // Letters and Journals of Lord Byron: With Notices of His Life, ed. by T. Moore. 2 Vols. London, John Murray, 1830.
  7. 1 2 «Изгнанник общества и света…» / Пер. О. Кириченко, Ю. Палиевской, Ф. Урнова // Байрон. На перепутьях бытия. — С. 105-6, 121-7, 137, 405.
  8. William Parry, Last Days of Lord Byron. London, 1825, Ch. IX (p. 219).