Затоваренная бочкотара

«Затова́ренная бочкота́ра. Повесть с преувеличениями и сновидениями» — сатирико-фантастическая повесть русского писателя Василия Аксёнова, написанная в 1968 году.

Цитаты

Затоварилась бочкотара, зацвела желтым цветком, затарилась, затюрилась и с места стронулась. Из газет. — эпиграф

Ломкий, как танго, полёт на исходе жизни — темнокрылая бабочка — адмирал, почти барон Врангель.

— А в Китае-то, слыхал, что делается?.. Хунвэйбины фулиганят.

Она отдергивает занавеску и смотрит, улыбаясь, на парней, потягивается своим большим, сладким своим телом. — Скопилась у меня бочкотара, мальчики, — говорит она томно, многосмысленно, туманно, — скопилась, затоварилась, зацвела желтым цветком… как в газетах пишут…

Смотри, на пятнадцать суток не загреми, разлюблю.

Раскроем карты: он был единственным в своем роде специалистом по маленькой латиноамериканской стране Халигалии. Никто в мире так живо не интересовался Халигалией, как Вадим Афанасьевич, да еще один француз — викарий из швейцарского кантона Гельвеция. Однако викария больше, конечно, интересовали вопросы религиозно-философского порядка, тогда как круг интересов Вадима Афанасьевича охватывал все стороны жизни Халигалии. Он знал все диалекты этой страны, а их было двадцать восемь, весь фольклор, всю историю, всю экономику, все улицы и закоулки столицы этой страны города Полис и трёх остальных городов, все магазины и лавки на этих улицах, имена их хозяев и членов их семей, клички и нрав домашних животных, хотя никогда в этой стране не был. Хунта, правившая в Халигални, не давала Вадиму Афанасьевичу въездной визы, но простые халигалийцы все его знали и любили, по меньшей мере с половиной из них он был в переписке, давал советы по части семейной жизни, урегулировал всякого рода противоречия.

— …короче забежали с Эдиком в отдел труда и найма а там одна рожа шесть на шесть пуляет нас в обком профсоюза дорожников а вместе с нами был этот сейчас не помню Ованесян-Петросян-Оганесян блондин с которым в нападении «Водника» играли в Красноводске ну кто-то плечом надавил на буфет сопливопли я говорит вас в колонию направлю а кому охота хорошо мужик знакомый с земснаряда ты говорит Володя слушай меня и заявление движимый чувством применить свои силы ну конечно газ газ газ а Эдик мы с ним плоты гоняли на Амуре пошли говорит на Комсомольское озеро сами рыли сами и кататься будем с двумя чудохами ялик перевернули а старик говорит я на вас акт составлю или угости Витька Иващенко пришлепал массовик здоровый был мужик на геликоне лабал а я барабан бил похоронная команда в Поти а сейчас второй уж год под планом ходит смурной как кот Егорка и Буркин на огонек младший лейтенант всех переписал чудохам говорит вышлю а нам на кой фиг такая самодеятельность улетели в Кемерово в багажном отделении, а там газ газ газ вы рыбу любите?

Боцман Допекайло дунул в серебряную дудку. — Подъем, манная каша! Манная каша, гремя сапогами, разобрала оружие. — Старшина II статьи Шустиков Глеб, с кем вчера познакомились? — С инженером-химиком, товарищ гвардии боцман, — Молодец! Награждаетесь сигаретами "Серенада". Кок, пончики для Шустикова! Прямо с пончиком в зубах в подводное царство. Плывем с аквалангами, вкусные пончики, а рядом Гулямов пускает пузыри — отработка операции «Ландыш». Светлого мая привет! Следующий номер нашей программы — прыжок с парашютом. — Первый сон моряка Шустикова Глеба

В президиуме авторитетная комиссия с председателем. Председатель из себя солидный, очень знакомый, членистоногий — батюшки светы, Колорадский Жук. По левую, по правую руку жучата малые, высокоактивные. — Заявления ваши рассмотрены в положительном смысле, — внушительным голосом говорит председатель. — Разрешите слово в порядке ведения, — пискнул малый жучок. Душа старика Мочёнкина похолодела — разоблачат, разоблачат! — Посмотрите на него внимательно, уважаемая комиссия, ведь это же картошка. По всему свету рыщем, найти не можем, а тут перед нами высококачественный клубень. Принято решение, сами знаете какое. Еле выбрался в щель подпольную, выскочил на волю вольную. В окно видал своими глазами — жуки терзали огромный клубень. — Первый сон старика Мочёнкина

Она давно уже подозревала существование не включенной в программу главы Эластик-Мажестик-Семанифик… Гули-гулишки-гулю, я тебя люблю… На карнавале под сенью ночи вы мне шептали — люблю вас очень… Это староста первого потока рыжий Сомов взял ее на буксир как плохоуспевающую. Помните, у Хемингуэя? Помните, у Дрюона? Помните, у Жуховицкого? Да ой! Нахалы какие, за какой-то коктейль «Мутный таран» я все должна помнить. А сверху, сверху летят, как опахала, польские журналы всех стран. — Первый сон педагога Ирины Валентиновны Селезнёвой

Утром заявляется Эдюля, Степан и этот, как звать, не помню. — Айда, Володя, на футбол. Футбол катился здоровенный, как бык с ВДНХ. Бобан, балерина кривоногая, сколько мы за тебя болели, сколько души вложили, бацнул «сухого листа», да промазал. Иван Сергеич тут же его под конвой взял на пятнадцать суток. Помню как сейчас, во вторник это было. А Симка навалилась: Володенька, Володенька, любезный мой, свези бочкотару в Коряжск. Она у меня нервная, капризная, я за нее перед Центросоюзом в ответе. Ну, везу. Как будто в столб сейчас шарахнусь. Жму на тормоза, кручу баранку. Куда летим, в кювет, что ли? Тяпнулись, потеряли сознание, очнулись. Глядим, а к нам по росе идет Хороший Человек, вроде бы на затылке кепи, вроде бы в лайковой перчатке узкая рука, вроде бы Сережка Есенин. — Первый сон Володи Телескопова

Представьте себе березовую рощу, поднимающуюся на бугор. Представьте ее себе как легкую и сквозную декорацию нехитрой драматургии красивых человеческих страстей. Затем для полного антуража поднимется над бугром и повиснет за березами преувеличенных размеров луна, запоют ночные птицы, свидетели наших тайн, запахнут мятные травы, и Глеб Шустиков, военный моряк, ловким жестом постелет на пригорке свой видавший всякое бушлат, и педагог Селезнёва сядет на него в трепетной задумчивости. Глеб, задыхаясь, повалился рядом, ткнулся носом в мятные травы. Романтика, хитрая лесная ведьма с лисьим пушистым телом, изворотливая, как тать, как росомаха, подстерегающая каждый наш неверный шаг, бацнула Глебу неожиданно под дых, отравила сладким газом, загипнотизировала расширенными лживопечальными глазами.

Навстречу его космическому кораблю важно летел большим лебедем Ангел. — Чем занимаетесь в обычной жизни, товарищ Кулаченко? — Распыляю удобрения, суперфосфатом ублажаю матушку-планету. — Дело хорошее. Это мы поприветствуем. — Ангел поаплодировал мягкими ладошками. — Личные просьбы есть? — Меня, дяденька Ангел, учительница не любит. — Знаем, знаем. Этот вопрос мы провентилируем. Войдем с ним к товарищу Шустикову. Пока что заходите на посадку. Ляпнулся в землю. Гляжу — идет по росе Хороший Человек, то ли учительница, то ли командир отряда Жуков. — Первый сон пилота Вани Кулаченко

Володя Телескопов включил мотор, поднял крышку капота и стал на работающий мотор смотреть. Он очень любил смотреть на работающие механизмы. Иногда остановится где-нибудь и смотрит на работающий механизм, смотрит на него несколько минут, все в нем понимает, улыбается тихо, без всякого шухера, и отходит счастливый, будто помылся теплой и чистой водой.

Ие-йе-йе, хали-гали! Ие-йе-йе, самогон! Ие-йе-йе, сами гнали! Иейе-йе, сами пьем! А кому какое дело, Где мы дрожжи достаем… — халигалийская песня

Перепрыгиваю через улицу, взлетаю вверх по брандмауэру, и вот я на балконе, в нише, а потом в будуаре, а в будуаре-альков, а в алькове кровать XVI века, а на кровати раскинула юное тело Сильвия Честертон, потомок испанских конкистадоров и каперов Ее Величества. Прыгнул на кровать, завязалась борьба, сверкнул выхваченный из-под подушки кинжал, ищу губы Сильвии. СИЛЬВИЯ. — Вадим! ОН. — Это я, любимая! Кинжал летит на ковер. Дышала ночь восторгом сладострастья… — Любимый, куда ты? — Теперь я к Марии Рохо. Ночь-то одна… У него ноги были подбиты железом, а пиджак из листовой стали. Тедди-бойс, конечно, разбежались, потрясая длинными патлами, как козы. Мария Рохо вздрогнула, как лань, когда он вошел. — Вадим! Хороши весной в саду цветочки… Это еще что, это откуда? Иду дальше по лунным площадям, по голубым торцам, а где-то пытается наложить на себя руки посрамленный соперник Диего Моментальный. Скрипят рамы, повсюду открываются окна, повсюду они — прекрасные женщины Халигалии. — Вадим! — Спокойно, красавицы… Вихрем в окно и из дымовой трубы, опять в окно, опять из трубы… Габриэла Санчес, Росита Кублицки, тетя Густа, Конкордия Моро, Стефания Сандрелли… Клятвы, мечты, шепот, робкое дыхание… Безумная мысль; а разве Хунта не женщина? Проснулся опять в Кункофуэго в полной тоске… Как связать свою жизнь с любимыми? Ведь не развратник же, не ветреник. — Второй сон Вадима Афанасьевича

— В то лето Вадюха я ассистентом работал в кинокартине Вечно пылающий юго-запад законная кинокартина из заграничной жизни приехали озеро голубое горы белые мама родная завод стоит шампанское качает на экспорт аппетитный запах все бухие посудницы в столовке не поверишь поют рвань всякая шампанским полуфабрикатом прохлаждается взяли с Вовиком Дьяченко кителя из реквизита ментели головные уборы отвалили по-французски разговариваем гули-мули и утром в среду значит Бушканец Нина Николаевна турнула меня из экспедиции Вовика товарищеский суд оправдал а я дегустатором на завод устроился они же ко мне и ходили бобики а я в художественной самодеятельности дух бродяжный ты все реже рванул главбух плакал честно устал я там Вадик.

— Где любовь, там и человек, а где нелюбовь, там эта самая химия-химия-вся мордёха синяя. Верно? Так? И потому ищут люди любви, и куролесят, и дурят, а в каждом она есть, хоть немного, хоть на донышке. Верно? Нет? Так?

Гутень, фисонь, мотьва купоросная! — Сон внештатного лаборанта Степаниды Ефимовны

Многоуважаемая Серафима Игнатьевна, здравствуйте! Дело прежде всего. Сообщаю Вам, что ваша бочкотара в целости и сохранности, чего и Вам желает. Сима, помнишь Сочи те дни и ночи священной клятвы вдохновенные слова взволнованно ходили по комнате и что-то резкое в лицо бросали мне а я с тобой сильно заскучал хотя рейсом очень доволен вы говорили нам пора расстаться я страшен в гневе. Перерасхода бензина нету, потому что едем на нуле уж который день, и это конечно новаторский почин, сам удивляюсь. Возможно Вы думаете, Серафима Игнатьевна, что я Вас неправильно информирую, а сам на пятнадцать суток загремел, так это с Вашей стороны большая ошибка. Бате моему притарань колбасы свиной домашней 1 (один) кг за наличный расчет. Симка, хочешь честно? Не знаю когда свидимся, потому что едем не куда хотим, а куда бочкотара наша милая хочет. Поняла? Спасибо тебе за любовь и питание. Возможно еще не забытый Телескопов Владимир. — Второе письмо Володи Телескопова другу Симе

Коряжский вокзал оборудован по последнему слову техники — автоматические справки и камеры хранения с личным секретом, одеколонные автоматы, за две копейки выпускающие густую струю ароматного шипра, которую некоторые несознательные транзитники ловят ртом, но главное достижение — электрически-электронные часы, показывающие месяц, день недели, число и точное время. Итак, значилось: август, среда, 15, 19.67. Оставалось десять минут до прихода экспресса. Вадим Афанасьевич, Ирина Валентиновна, Шустиков Глеб, Степанида Ефимовна и старик Мочёнкин стояли на перроне. Ирина Валентиновна трепетала за свою любовь. Шустиков Глеб трепетал за свою любовь. Вадим Афанасьевич трепетал за свою любовь. Степанида Ефимовна трепетала за свою любовь. Старик Мочёнкин трепетал за свою любовь. Под ними лежали воронёные рельсы, а дальше за откосом, в явном разладе с вокзальной автоматикой, кособочились домики Коряжска, а еще дальше розовели поля и густо синел лес, и солнце в перьях висело над лесом, как петух с отрубленной башкой на заборе.

Течёт по России река. Поверх реки плывет Бочкотара, поёт. Пониз реки плывут угри кольчатые, изумрудные, вьюны розовые, рыба камбала переливчатая… Плывет Бочкотара в далекие моря, а путь ее бесконечен. А в далеких морях на луговом острове ждет Бочкотару в росной траве Хороший Человек, веселый и спокойный. Он ждет всегда. — Последний общий сон