Жребий (роман)
«Жребий» (англ. Salem's Lot — «Салимов Удел») — мистический роман Стивена Кинга 1975 года.
Цитаты
правитьПоймите, что исчезновение людей в Америке так же обычно, как пирог с вишнями. Мы живём в стране автомобилей. Люди каждые два-три года собирают вещи и переезжают за полстраны, и порой забывают сообщить свой новый адрес. Особенно преступники. |
В окружающих городах уже поползли слухи, знаменующие начало легенды. Салемс-Лот прослыл проклятым городом. Над ним многие видели разноцветные огни, и если сказать, что жителей Лота похитили инопланетяне, никто в округе не улыбнётся. |
Между деревьев промелькнул городок Камберленд с его приземистой водонапорной башней, над которой было выведено краской: "Сохраним Мэн зелёным!". Тётя Синди всегда говорила, что ниже стоило подписать: "Гони монету! |
Город ведь совсем не изменился. Смотреть на Джойнтер-авеню - всё равно, что смотреть на своё детство через тонкий слой льда, какой бывает в ноябре на замёршей воде. Оно такое неясное, и некоторых вещей уже не разглядеть, но оно всё ещё здесь. |
Джерусалемс-Лот был основан в 1765 году, за 55 лет до того, как Мэн по Миссурийскому компромиссу сделался штатом. Через двести лет годовщина этого события была отмечена фейрверком и гуляньями в городском парке; индейский костюм Дебби Форрестер загорелся от случайной искры, а шестерых парней Перкинс Гиллспай отправил в холодную за появление на людях в нетрезвом виде. |
Город получил своём имя по совершенно прозаическому поводу. Одним из первых обитатедей этих мест был долговязый суровый фермер по имени Чарльз Белнап Тэннер. Он держал свиней, и одного из хряков назвал Иерусалимом. Как-то злосчастный хряк вырвался из свинарника и убежал в лес. После этого ещё долгие годы Тэннер зловещим тоном предостерегал детей, когда они выходили за околицу: "Будьте осторожны! Помните о судьбе Иерусалима". Память об этом сохранилась и дала городу название, которое не означало, по существу, ничего, кроме того, что в Америке и свинья может попасть в историю. |
Иногда я удивляюсь, как сами стены этих старых домов не кричат от страшных снов, которые в них витают. |
Город просыпается быстро - дела не ждут. |
Хэл был угрюмым парнем, особенно мрачным в тот день. Он не хотел идти в школу, он её ненавидел. Ненавидел скуку, необходимость сидеть пятьдесят минут на одном месте, и все предметы, кроме разве труда и рисования. Английский сводил его с ума, история отупляла, математика была просто непостижима. И никто не мог объяснить ему, зачем всё это нужно. Коровам наплевать, знаете ли вы математику или кто командовал этой проклятой Потомакской армией во время этой чёртовой гражданской войны. Что касается математики, то его папаша сам не мог сложить две пятых и одну треть и поэтому и держал бухгалтера. Папаша не раз говорил, что главное в бизнесе - не образование, а знание людей: поэтому он никогда не читал ничего, кроме Ридерс Дайджест, зато ферма приносила 16 тысяч чистого дохода в год. |
Учитель из школы на Стэнли-стрит спросил его как-то, не слишком ли сурово он поступил, высадив одного из мальчишек только за то, что тот чересчур громко разгвоаривал. Чарли только взглянул на гео, и этот сопляк, только четыре года назад окончивший колледж, тут же потупился. Попечитель школы Дэйв Фельсен был его старым приятелем, они вместе воевали в Корее и понимали друг друга. Понимали и то, куда катится страна. Понимали, как из парня, который "чересчур громко разговаривал" в 58-м, выроса парень, который в 68-м ссал на американский флаг. |
Горожане всегда болтают, как сороки на телефонных проводах. |
По теории Мэтта школьный спектакль, мог быть безвкусным, но полезным, как алфавитный суп Кэмпбелла. Придут родители, чтобы полюбоваться на своих чад. Придёт обозреватель, из камберлендского "Леджера", чтобы впасть в неизменный бурный восторг. Лучшая девушка (в этом году, наверное, Рути Крокетт) влюбится в кого-нибудь из актёров и, весьма вероятно, лишится девственности непосредственно после спектакля. |
Мэйбл Вертс была грузной толстухой семидесяти четырёх лет, и ноги всё чаще отказывались служить ей. |
Хэнк вдруг испытал страх, какого не было даже во Вьетнаме, хотя там он боялся всё время. То был рациональный страх. Страх, что ты наступишь на отравленную палку, или что коротышка в чёрном, чьё имя ты даже не можешь выговорить продырявит тебе пузо из русской винтовки. Нет, этот страх был детским, как во сне. |
Марк Твен сказал однажды, что роман - это покаяние человека, ни в чём не виновного. |
Вот ведь как, от новых людей всегда узнаешь что-нибудь новое. |
В холодные, дождливые дни телефонные провода странно гудят, будто содрогаясь от сплетен, идущих по ним, от голосов, наполняющих их то болью, то радостью, то злостью. Погода оставила на них свои метки, и птицы - вороны, сороки, воробьи - часто сидят на них, быть может, слушая чужую человеческую речь. Но о том, что услышали, они молчат. Но город хранит свои тайны, и телефонные провода знают их все. Если вы потрогаете их рукой, то почувствуете дрожь, как будто души заключённых в них ушедших голосов бьются и пытаются вырваться. |
Ансамбль в стиле кантри под горделивым именем "Рейнджеры" играл вариацию песенки "Ты никогда не заходил так далеко", недостатки качества которой возмещались громкостью. |
В таких городках творится мало добра. В лучшем случае, вежливое равнодушие. Томас Вулф исписал на эту тему фунтов семь бумаги. |
У меня очень хороший класс. По-настоящему думающие дти, и я бы хотел, чтобы они встретились с кем-то, кто живёт в своём мире. Кто - как бы это сказать? - заставляет людей взглянуть на мир по-иному. |
Нам придётся пройти через горькие воды, прежде чем мы достигнем сладких. |
Мир таков, что в нём редко встретишь святого. |
Ангел смерти, держащий |
В ночь, когда приходит куджу, ты спишь как мёртвый. |
Никогда не подслушивай у двери, в которую только что вышел. |
Машина церкви медленно крутилась, претворяя мелкие грешки и грешочки в одну бесконечную, возносящуюся к небесам симфонию зла - зла, которое церковь, наконец, стала связывать с социальными условиями. Но в исповедальне незримо, словно запах бархата, присутствовало и зло - бездумное, бессмысленное, которое он не мог простить. Удар по лицу ребёнка; шина, проколотая перочинным ножиком; бритвенное лезвие, воткнутое в яблоко. От этого зла не защитит тюрьма. Полиция. Контроль рождаемости. Стерилизация. Аборты. |
Он хотел только провести точную границу - между чем и чем? Да, Бог, добро, правда, всё понятно, и - зло. Но где это зло? Он хотел видеть его ясно, как боксёр - своего противника, а не так, как политики, способные увидеть скрытое добро в любом зле, словно это неразделимые сиамские близнецы. |
Но сражаться было не с кем. Зло оказывалось многоликим, и все лики были нечёткими и слишком обыденными. Поневоле приходилось думать, что в мире вовсе нет Зла, а только зло и даже "зло". В такие моменты ему казалось, что Гитлер - не более чем заурядный бюрократ, да и сам Сатана - дегенерат с отсутствием чувства юмора, что и заставляет его радоваться своим тупым шуткам. |
Он жалел Чоппера, но не плакал. Мать плакала, но через три дня забыла Чоппера, а Марк не забыл. Потому он и не плакал. Плакать — это как вылить вон всю память. |
Один. Вот главное слово, самое страшное в английском языке. «Ад» — просто его неудачный синоним. |
Ребёнок, подсчитывающий, во что ему обойдётся то-то и то-то, уже не ребёнок. |
Конечно монстры существуют: это те, кто держит палец на атомной кнопке, убийцы, насильники. |
Вопрос: если на год запереть психиатра в комнате с человеком, считающим себя Наполеоном, то кто выйдет оттуда - два нормальных человека или два Наполеона? Ответ: ещё неизвестно. |
Лучший в мире врач стоит на своем крохотном островке знаний в океане невежества. |
В реанимации атеистов нет. |
Если страх нельзя выразить словами, он непобедим. | |
— Мэтт Берк |
Зло, сотворённое человеком, не исчезает с его смертью. | |
— Мэтт Берк |
Чтобы стать известным, надо ведь пострадать, так? | |
— Бен Мейрс |
Особенность детства в том, что фантазия и реальность в нем не имеют четкой границы. Умный ребенок знает это и использует в нужных обстоятельствах. |
Хорошие учителя, как мудрые женщины, поистине бесценны. |
Здравомыслие не исключает безумия. |
Господи, дай мне смирение принять то, что я не могу изменить, волю изменить то, что я не могу принять, и ум, чтобы не слишком уж выеживаться. |
Прежде, чем провалиться в сон, он нашёл в себе силы удивиться в который раз странностям взрослых. Они глушат алкоголем или отгоняют снотворным такие обыденные, простые страхи, как работа, деньги, любит ли меня жена, есть ли у меня друзья. Они не сталкиваются со страхами, которые переживает каждый ребёнок, лежащий без сна в тёмной комнате. Ребёнку никто не верит, и никто не вылечит его от страха, что кто-то смотрит на него с потолка. Или прячется под кроватью. Он должен вести свой бой в олиночку, ночь за ночью, с единственной надеждой на постепенное угасание воображения, которое зовётся "взрослением". |
Но поразительно, как мозг всегда сопротивляется тому, что ему не нравится или угрожает. Как волшебная доска в детстве. Не нравится рисунок - положи доску плашмя, и он исчезнет. |
Она всегда осознанно или бессознательно вставляла страх в простенькое уравнение: страх = неизвестное. А потом сводила проблему к простым алгебраическим величинам, например: неизвестное = скрип (допустим) = скрипнувшая доска = нечего бояться. Это легко объясняло все страхи известного ей мира. были конечно знакомые страхи (не заплывай далеко, не протягивай руку злой собаке, не иди гулять с незнакомыми парнями), но до настоящего момента она не могла представить, что существует такой страх. Все уравнения исчезли. Каждое движение казалось почти геройством. |
Каллагэн знал, что обычно первой реакцией на рак, сердечный приступ или утрату какого-нибудь важного органа бывает обида и разочарование. Люди удивляются, обнаружив, что такой казавшийся близким друг, как собственное тело, отказывается им помогать. Логическое следствие - не заботится больше о таком вероломном друге. Люди отказываются говорить с ним, выслушивать его просьбы и следовать его рекомендациям. Наконец приходит ужасная в своей простоте мысль, что тело, быть может, вовсе не друг, а коварный враг, агент какой-то внешней силы, желающей вашего уничтожения. |
Впрочем, католическая церковь - далеко не самый старый мой противник. Я уже был стар, когда она была юной, когда её приверженцы таились в римских катакомбах и малевали рыб на стенах. |
Я уже был силён, когда эти хлебоеды и винопивцы, поклоняющиеся спасителям заблудших овечек, были слабы и ничтожны. Мои ритуалы были древними, когда ритаулов вашей церкви ещё не было ив помине. |
Крест, хлеб и вино, исповедь - только символы. Без веры крест - простое дерево, хлеб - испечённое зерно, а вино - сок винограда. | |
— Барлоу |
В песочнице валялась забытая каким-нибудь ребёнком кукла с торчащей рукой. В её чёрных глазёнках-пуговицах отражался тёмный, безумный ужас, как будто она, пока лежала здесь, подслушала все страшные тайны города. |