День рождения мира
«День рождения мира» (англ. The Birthday of the World) — сборник из 5 рассказов и 3 повестей Урсулы Ле Гуин 2002 года. Все, кроме заглавного и «Растерянного рая», входят в Хайнский цикл.
Цитаты
правитьПредисловие
править- Foreword, 2001; перевод: Д. Смушкович, 2003 (с незначительными уточнениями)
Тяжело изобретать вселенную. Иегова устроил шаббат. Вишну задрёмывает в уголке. Вселенные научной фантастики — всего лишь крохотные уголки мира слов, но и над ними приходится серьёзно поразмыслить; и вместо того, чтобы к каждой истории придумывать новую вселенную, писатель может возвращаться раз за разом в одну и ту же, отчего вселенная порой протирается по швам, мягчает, и влезать в неё, точно в ношеную рубашку, становится гораздо удобнее. | |
Inventing a universe is tough work. Jehovah took a sabbatical. Vishnu takes naps. Science-fiction universes are only tiny bits of word-worlds, but even so they take some thinking; and rather than think out a new universe for every story, a writer may keep coming back and using the same universe, sometimes till it gets a bit worn at the seams, softens up, feels natural, like an old shirt. |
Мой роман «Левая рука Тьмы» начинался с отчёта Мобиля Экумены — путешественника — Стабилям, которые сидят безвылазно на Хайне. Слова приходили на ум вместе с лицом рассказчика. Он заявил, что его зовут Дженли Аи, и начал свою повесть, а я записывала. | |
In my 1969 novel The Left Hand of Darkness the first voice is that of a Mobile of the Ekumen, a traveller, making a report back to the Stabiles, who stay put on Hain. This vocabulary came to me along with the narrator. He said his name was Genly Ai. He began telling the story, and I wrote it. |
«Дело о Сеггри» — это собрание социологических исследований планеты Сеггри на протяжении многих лет. Документы эти поступили из исторических архивов Хайна — для тамошних историков они всё равно, что для белки — орешки. | |
“The Matter of Seggri” is a compendium of reports on the society of a world called Seggri written by various observers over a period of many years. These documents are from the archives of the Historians of Hain, who are to reports as squirrels are to nuts. |
Мне нравится обдумывать сложные общественные структуры, порождающие высочайшее напряжение чувств и отношений. | |
I like thinking about complex social relationships which produce and frustrate highly charged emotional relationships. |
В «Одиночестве» я отправилась на окраину Экумены, на планету, имеющую сходство с той Землёй, о которой мы любили писать в шестидесятых-семидесятых, когда мы верили в Ядерную Катастрофу, и Гибель Мира, Каким Мы Его Знаем, и мутантов в светящихся руинах Пеории. В ядерную катастрофу я до сих пор верю, будьте покойны, но писать о ней — не время; а мир, каким я его знаю, рушился уже несколько раз. | |
In “Solitude” I went out on the fringes of the Ekumen, to a place somewhat like the Earth we used to write about in the sixties and seventies when we believed in Atomic Holocaust and the End of the World as We Know It and mutants in the glowing ruins of Peoria. I still believe in Atomic Holocaust, you betcha, but the time for writing stories about it is not now; and the world as I knew it has already ended several times. |
Моя книга «Четыре пути к прощению» состоит из четырёх взаимосвязанных рассказов. В очередной раз умоляю — придумайте, наконец, имя, и с ним и признайте, для этой литературной формы <…>. Британцы презрительно окрестили «сборками» книги, чьи авторы, решив, что сборники «не продаются», приматывают друг к другу вербальным скотчем совершенно посторонние рассказики. Но я имею в виду не случайный набор, как не является случайным набором тем сюита Баха для виолончели. Этой форме доступно то, чего не может роман, она — настоящая, и заслуживает отдельного имени. | |
My book Four Ways to Forgiveness consists of four connected stories. Once more I plead for a name, and thus recognition, for this fictional form <…>. There’s a sneering British term “fix-up” for books by authors who, told that collections “don’t sell,” patch unconnected stories together with verbal duct tape. But the real thing is not a random collection, any more than a Bach cello suite is. It does things a novel doesn’t do. It is a real form, and deserves a real name. |
Действие заглавной истории сборника, «День рождения мира», может происходить в мире Экумены, а может, и нет. Честно, не знаю. Какая разница? Это не Земля; жители той планеты физически немного отличаются от нас, но общество их я откровенно списала с империи инков. | |
The title story, “The Birthday of the World,” may or may not take place on a world of the Ekumen. I honestly don’t know. Does it matter? It’s not Earth; its people are physically a little different from us; but the model I used for their society is in some respects clearly that of the Inca. |
Все эти семь рассказов построены по одному образцу: тем или иным способом они показывают нам, изнутри или глазами стороннего наблюдателя (возможно, местного жителя) народ, чья общественная структура отличается от нашей, чья физиология порой отличается от нашей, но испытывающий одни с нами эмоции. Вначале сотворить, установить отличие — а потом позволить вольтовой дуге чувства пересечь зазор: подобная акробатика воображения не устает меня поражать и радовать непревзойдённо. | |
These seven stories share a pattern: they exhibit in one way or another, from inside or through an observer (who is liable to go native), people whose society differs from ours, even whose physiology may differ from ours, but who feel the way we do. First to create difference — to establish strangeness — then to let the fiery arc of human emotion leap and close the gap: this acrobatics of the imagination fascinates and satisfies me as almost no other. |
День рождения мира
править- Повесть 2000; перевод: Д. Смушкович, 2003
Хагхаг выбрали в няньки <…>. Она не менялась с годами — всё те же крепкие руки, и мягкое «Посмотрим». Она любила поесть и посмеяться. Нами полнилось сердце её, а ею — наши. Я полагала себя её любимицей, но, когда сказала ей об этом, Хагхаг поправила: «После Диди» — так называл себя дурачок. Я спросила, почему он глубже всех запал ей в сердце, и она ответила: «Потому что он глуп. А ты — потому что ты мудра», и посмеялась, что я ревную её к Господу Дурачку. | |
Haghag had been chosen to be nurse <…>. She was always the same, with strong hands and a soft voice, saying, “Maybe.” She liked to laugh and eat. We were in her heart, and she was in mine. I thought I was her favorite, but when I told her so she said, “After Didi.” Didi is what the idiot called himself. I asked her why he was deepest in her heart and she said, “Because he’s foolish. And you because you’re wise,” she said, laughing at me because I was jealous of Lord Idiot. |
Тяжело научиться жить без бога, и не всем это удаётся. Иные предпочтут ложного бога, лишь бы не обойтись без него вовсе. — вариант трюизма | |
It takes a long time to learn to live without God, and some people never do. They would rather have a false God than none at all. |
Одиночество
править- Solitude, рассказ 1994; перевод: О. Васант, 2003
Я думаю, что любая жизнь и любое время покажется простым тому, кто смотрит на них издали, не вникая в детали; да, движение планеты с орбитальной станции тоже кажется лёгким и естественным. | |
I think a life or a time looks simple when you leave out the details, the way a planet looks smooth, from orbit. |
… я поняла, почему женщины хотят иметь детей. Им нужно, чтобы кто-то слушал их песни и истории, специально созданные для того, чтобы их слушали и вслушивались в них. | |
… I found why women are glad to have children come to listen to them, for songs and stories are meant to be heard, listened to. |