Алексей Андреевич Аракчеев

Алексе́й Андре́евич Аракче́ев (23 сентября [4 октября] 1769 — 21 апреля [3 мая] 1834) — русский государственный и военный деятель, пользовавшийся огромным доверием Павла I и Александра I, особенно во второй половине царствования Александра I («аракчеевщина»).

Алексей Андреевич Аракчеев

Джордж Доу, Портрет Аракчеева

Статья в Википедии

Произведения в Викитеке

Медиафайлы на Викискладе

Цитаты об Аракчееве

	Аракчеев дворянин Аракчеев [сукин сын], Всю Россию разорил, Все дорожки перерыл. — из-за неумеренного привлечения крестьян к дорожным повинностям (работам), часто из-за злоупотребления земской администрации
	— хороводная песня баб Саратовской губернии

• см. 2 эпиграммы Александра Пушкина, 1817—1820 и 1819

• см. Евгений Баратынский, «Отчизны враг…», 1824

	Государь не любит Аракчеева. «Это изверг», говорил он в 1825 году…
	— Александр Пушкин, дневник, 8 марта 1834

За границей напечатал он <Аракчеев> на французском языке письма Императора Павла и Александра и некоторых других членов царской фамилии, адресованные на его имя, и так как он не испросил на это, как бы следовало, Высочайшего соизволения и эти письма в некоторых отношениях не могли быть напечатаны, то все наши посольства получили повеление препятствовать их появлению в свет и перекупить все уже изданные экземпляры, так что, сколько мне известно, действительно из них ничего не сохранилось в обращении. Что затем совершилось ― неизвестно: отказался ли он добровольно или вследствие полученного внушения от официального значения, это составляет тайну между ним и Императором Николаем и могло быть известным лишь весьма немногим, но достоверно одно, что он прямо отправился в Грузино, что ему оставлено все его содержание и дом в Петербурге и, согласно его желанию, предоставлено в его распоряжение несколько чиновников. Здесь мог бы он, при наступившей старости, благополучно и в почёте довершить свое земное существование, пользуясь теми отличиями, которые и теперь еще часто оказывались ему от царских щедрот, и при таких доходах, которые несравненно превышали все его потребности; но честолюбие ― такой червь, который никогда не умирает в отчужденном от Бога смертном, и к этому еще присоединилось болезненное опасение, при всем своем избытке, умереть с голоду. Словом, он влачил жалкое существование и умер непримирённый с собою, без утешения и отрады; ни единая слеза сострадания не омочила его смертного одра.

— Егор фон Брадке, Автобиографические записки, до 1861

По наружности Аракчеев похож на большую обезьяну в мундире. Он был высок ростом, худощав и жилист; в его складе не было ничего стройного; так как он был очень сутуловат и имел длинную тонкую шею, на которой можно было бы изучать анатомию жил, мышц и т. п. Сверх того, он как-то судорожно морщил подбородок. У него были большие, мясистые уши, толстая безобразная голова, всегда наклоненная в сторону; цвет лица его был нечист, щёки впалые, нос широкий и угловатый, ноздри вздутые, рот большой, лоб нависший. Чтобы дорисовать его портрет — у него были впалые серые глаза, и всё выражение его лица представляло странную смесь ума и злости. — перевод: С. А. Рачинский, 1869

— Николай Саблуков, «Записки» («Воспоминания о дворе и временах императора российского Павла I до эпохи его смерти»)

… подле графа Аракчеева не мог существовать с честью и с пользой никакой министр. С ним ладил только иезуит Сперанский. <…> в первые годы царствования Александра Аракчеев стоял в тени, давая другим любимцам износиться, чтоб потом захватить государя вполне. <…> В Аракчееве была действительно ложка мёду и бочка дёгтю. <…> Аракчеев не был взяточником, но был подлец и пользовался всяким случаем для охранения своего кармана. Он жил в доме 2-й артиллерийский бригады, которой он был шефом <…>. Государь сказал ему однажды: — Возьми этот дом себе. — <…> на что он мне? Пусть остаётся вашим; на мой век станет. <…> Истинной причиной этого бескорыстия было то, что дом чинили, перекрашивали, топили, освещали на счёт бригады, а если б была на нём доска с надписью: «Дом графа Аракчеева», — эти расходы пали бы на хозяина. <…> мы виним не столько его, сколько Александра, который, наскучив угодливостью и царедворством людей образованных и умных, бросился в объятия этого нравственного урода. <…> Ничто так не характеризует подлости духа графа Аракчеева, как отметка в положении, которым прибавлялось жалованье артиллерийским офицерам: «Ротным командирам прибавки не полагается, потому что они пользуются доходами от рот». Конфирмуя это положение, государь не видал, что этим официально признают и допускают воровство.

— Николай Греч, «Записки о моей жизни» (гл. 12), 1860-е

Ярче всего пушкинская новизна проявилась в эпиграммах-портретах. Если сравнить две эпиграммы на Аракчеева — одну, написанную Е. А. Баратынским, а другую — Пушкиным, то, отдавая должное Баратынскому, который создал законченный тип верноподданного «слуги царя», легко заметить, насколько глубже пушкинское постижение того же типа, выпестованного николаевским режимом. Аракчеев Баратынского может быть соотнесён с любым временщиком, а у пушкинского Аракчеева мы видим не только личину, свойственную царским сатрапам («Всей России притеснитель», «Полон злобы, полон мести»), но и черты, присущие исключительно Аракчееву, своеобразному «феномену» зла и жестокости. Курсивом выделяя слова «Преданный без лести», поэт, с одной стороны, усиливает индивидуализацию Аракчеева через девиз, который тот сочинил для своего герба, а с другой, даёт возможность в общем контексте всю фразу воспринять на слух, как «преданный бес лести», что приводит к уничтожающей «героя» игре слов.

— Владимир Васильев, «Неувядающий жанр» (1986) с изм. в «Беглый взгляд на эпиграмму» (1990)

	Он был идеальным исполнителем, способным воплотить в жизнь грандиозные предначертания.
	— Владимир Фёдоров, «М. М. Сперанский и А. А. Аракчеев», 1997

Аракчеев, верующий и благочестивый с молодых лет православный христианин, одаренный блестящими организаторскими способностями и административным талантом и, что, наверное, самое главное, трудившийся не ради корысти и славы, а также, как и Император, следуя своему нравственному долгу …, такой сотрудник был бесконечно нужен Александру. Император прекрасно знал слабости и недостатки своего гатчинского друга — малокультурность, обидчивость, завистливость, ревность к царской милости, но всё это перевешивалось в глазах царя его достоинствами. Александр, Аракчеев и князь А. Н. Голицын втроем составили тот мощный рычаг, который чуть было не развернул Россию к национальной катастрофе с пути, намеченного деяниями «великих» монархов XVIII века — Петра и Екатерины.

— Андрей Зубов, «Размышления над причинами революции в России: Царствование Александра Благословенного», 2006