Алексей Андреевич Аракчеев

Алексе́й Андре́евич Аракче́ев (23 сентября [4 октября] 1769 — 21 апреля [3 мая] 1834) — русский государственный и военный деятель, пользовавшийся огромным доверием Павла I и Александра I, особенно во второй половине царствования Александра I («аракчеевщина»).

Алексей Андреевич Аракчеев
Джордж Доу, Портрет Аракчеева
Статья в Википедии
Произведения в Викитеке
Медиафайлы на Викискладе

Цитаты об Аракчееве править

  •  

Аракчеев дворянин
Аракчеев [сукин сын[1]],
Всю Россию разорил,
Все дорожки перерыл.[2]из-за неумеренного привлечения крестьян к дорожным повинностям (работам), часто из-за злоупотребления земской администрации[2]

  — хороводная песня баб Саратовской губернии[2]
  •  

Государь не любит Аракчеева. «Это изверг», говорил он в 1825 году…

  — Александр Пушкин, дневник, 8 марта 1834
  •  

За границей напечатал он <Аракчеев> на французском языке письма Императора Павла и Александра и некоторых других членов царской фамилии, адресованные на его имя, и так как он не испросил на это, как бы следовало, Высочайшего соизволения и эти письма в некоторых отношениях не могли быть напечатаны, то все наши посольства получили повеление препятствовать их появлению в свет и перекупить все уже изданные экземпляры, так что, сколько мне известно, действительно из них ничего не сохранилось в обращении. Что затем совершилось ― неизвестно: отказался ли он добровольно или вследствие полученного внушения от официального значения, это составляет тайну между ним и Императором Николаем и могло быть известным лишь весьма немногим, но достоверно одно, что он прямо отправился в Грузино, что ему оставлено все его содержание и дом в Петербурге и, согласно его желанию, предоставлено в его распоряжение несколько чиновников. Здесь мог бы он, при наступившей старости, благополучно и в почёте довершить свое земное существование, пользуясь теми отличиями, которые и теперь еще часто оказывались ему от царских щедрот, и при таких доходах, которые несравненно превышали все его потребности; но честолюбие ― такой червь, который никогда не умирает в отчужденном от Бога смертном, и к этому еще присоединилось болезненное опасение, при всем своем избытке, умереть с голоду. Словом, он влачил жалкое существование и умер непримирённый с собою, без утешения и отрады; ни единая слеза сострадания не омочила его смертного одра.[3]

  Егор фон Брадке, Автобиографические записки, до 1861
  •  

По наружности Аракчеев похож на большую обезьяну в мундире. Он был высок ростом, худощав и жилист; в его складе не было ничего стройного; так как он был очень сутуловат и имел длинную тонкую шею, на которой можно было бы изучать анатомию жил, мышц и т. п. Сверх того, он как-то судорожно морщил подбородок. У него были большие, мясистые уши, толстая безобразная голова, всегда наклоненная в сторону; цвет лица его был нечист, щёки впалые, нос широкий и угловатый, ноздри вздутые, рот большой, лоб нависший. Чтобы дорисовать его портрет — у него были впалые серые глаза, и всё выражение его лица представляло странную смесь ума и злости. — перевод: С. А. Рачинский, 1869[4]

  Николай Саблуков, «Записки» («Воспоминания о дворе и временах императора российского Павла I до эпохи его смерти»[5])
  •  

… подле графа Аракчеева не мог существовать с честью и с пользой никакой министр. С ним ладил только иезуит Сперанский.
<…> в первые годы царствования Александра Аракчеев стоял в тени, давая другим любимцам износиться, чтоб потом захватить государя вполне. <…>
В Аракчееве была действительно ложка мёду и бочка дёгтю. <…>
Аракчеев не был взяточником, но был подлец и пользовался всяким случаем для охранения своего кармана. Он жил в доме 2-й артиллерийский бригады, которой он был шефом <…>. Государь сказал ему однажды:
— Возьми этот дом себе.
— <…> на что он мне? Пусть остаётся вашим; на мой век станет. <…>
Истинной причиной этого бескорыстия было то, что дом чинили, перекрашивали, топили, освещали на счёт бригады, а если б была на нём доска с надписью: «Дом графа Аракчеева», — эти расходы пали бы на хозяина.
<…> мы виним не столько его, сколько Александра, который, наскучив угодливостью и царедворством людей образованных и умных, бросился в объятия этого нравственного урода. <…> Ничто так не характеризует подлости духа графа Аракчеева, как отметка в положении, которым прибавлялось жалованье артиллерийским офицерам: «Ротным командирам прибавки не полагается, потому что они пользуются доходами от рот». Конфирмуя это положение, государь не видал, что этим официально признают и допускают воровство.

  Николай Греч, «Записки о моей жизни» (гл. 12), 1860-е
  •  

Ярче всего пушкинская новизна проявилась в эпиграммах-портретах. Если сравнить две эпиграммы на Аракчеева — одну, написанную Е. А. Баратынским, а другую — Пушкиным, то, отдавая должное Баратынскому, который создал законченный тип верноподданного «слуги царя», легко заметить, насколько глубже пушкинское постижение того же типа, выпестованного николаевским режимом. Аракчеев Баратынского может быть соотнесён с любым временщиком, а у пушкинского Аракчеева мы видим не только личину, свойственную царским сатрапам («Всей России притеснитель», «Полон злобы, полон мести»), но и черты, присущие исключительно Аракчееву, своеобразному «феномену» зла и жестокости. Курсивом выделяя слова «Преданный без лести», поэт, с одной стороны, усиливает индивидуализацию Аракчеева через девиз, который тот сочинил для своего герба, а с другой, даёт возможность в общем контексте всю фразу воспринять на слух, как «преданный бес лести», что приводит к уничтожающей «героя» игре слов.[6]

  Владимир Васильев, «Неувядающий жанр» (1986) с изм. в «Беглый взгляд на эпиграмму» (1990)
  •  

Он был идеальным исполнителем, способным воплотить в жизнь грандиозные предначертания.

  Владимир Фёдоров, «М. М. Сперанский и А. А. Аракчеев», 1997
  •  

Аракчеев, верующий и благочестивый с молодых лет православный христианин, одаренный блестящими организаторскими способностями и административным талантом и, что, наверное, самое главное, трудившийся не ради корысти и славы, а также, как и Император, следуя своему нравственному долгу …, такой сотрудник был бесконечно нужен Александру. Император прекрасно знал слабости и недостатки своего гатчинского друга — малокультурность, обидчивость, завистливость, ревность к царской милости, но всё это перевешивалось в глазах царя его достоинствами. Александр, Аракчеев и князь А. Н. Голицын втроем составили тот мощный рычаг, который чуть было не развернул Россию к национальной катастрофе с пути, намеченного деяниями «великих» монархов XVIII века — Петра и Екатерины.[7]

  Андрей Зубов, «Размышления над причинами революции в России: Царствование Александра Благословенного», 2006

Примечания править

  1. Задонский Н. А. Денис Давыдов. — 1956. — Гл. четвёртая, VII.
  2. 1 2 3 П. А. Вяземский, Старая записная книжка, ч. I.
  3. Аракчеев: Свидетельства современников. — М.: Новое литературное обозрение, 2000 г.
  4. Записки Н. А. Саблукова // Цареубийство 11 марта 1801 года. Записки участников и современников. — Изд. 2-е. — СПб.: А.С. Суворин, 1908. — С. 1-105.
  5. Reminiscences of the Court and times of the Emperor Paul I of Russia up to the period of his death, Fraser's Magazine for town and country, August, September 1866.
  6. В. Васильев. Беглый взгляд на эпиграмму // Русская эпиграмма. — М.: Художественная литература, 1990. — Серия «Классики и современники». — С. 17.
  7. Новый мир. — 2006. — № 7.