Dostoevsky-trip

«Dostoevsky-trip» — пьеса Владимира Сорокина 1997 года. Вошла в авторский сборник «Капитал» 2007 года.

Цитаты

Помещение с простой мебелью. В нём пять мужчин и две женщины. <…> М4. Не могу понять: почему все, кто сидит на Селине, Жене и Сартре такие нервные? M1. Это не твоё дело, мудак! (бросается на М4, но получив удар в живот, опускается на пол). М4 (треплет его по плечу). Мой тебе совет: пока не сжёг последние нервы, бросай своего Седина и садись на Фолкнера. M1 (морщась от боли). Засунь себе в жопу своего Фолкнера. Ж1 (презрительно) Фолкнер! На него сядешь, а через месяц станешь таким же дебилом, как ты! Знаете, как в Амстердаме зовут тех, кто сидит на Фолкнере и Хемингуэе? Штангистами! Полюбуйтесь на этого штангиста! Блядь… (Хнычет.) Ну пусти меня за дозой! Я уйду, вы дождётесь этого ебаного продавца, начитаетесь до рвоты… Пусти! М5. Нас должно быть семеро, семеро, понимаешь… иначе ничего не выйдет… только семеро, не меньше… это же коллективная штука, пятое поколение… но это очень здорово… вы меня благодарить будете…

M1. В Женеве разнообразия не жди. Иду, стоят негры. К первому подхожу: Кафка, Джойс. Ко второму: Кафка, Джойс. К третьему: Кафка, Джойс, Томас Манн. Все морщатся. M1. Как из ломки выходить? Неужели Кафкой? Подхожу к последнему: Кафка, Джойс, Толстой. А что это, спрашиваю? Классная вещь, говорит. Ну, я взял. Сначала — ничего особенного. Вроде Диккенс, или Флобер с Теккереем, потом хорошо, хорошо, совсем как-то хорошо так, сильный кайф такой, широкий, блядь, мощный, но в конце… в конце так хуёво! Так хуёво! (Морщится.) Мне от Симоны де Бовуар так хуёво не было, как от Толстого. В общем, выполз на улицу, взял Кафки. Немного полегчало. Поехал в аэропорт, а в Лондоне — сразу нашего фирменного коктейля — Сервантеса с Хаксли — как врезал! Потом немного Боккаччо, немного Гоголя, — и вышел живым и здоровым! М2. Друг. Тебе, вероятно, дали фальшак. Ж1. Настоящий ещё хуже. МЗ. Верно. Хотя Томас Манн — тоже говно порядочное. У меня после него так болела печень. Ж1. Пополам с Хармсом он неплохо идёт. МЗ. Ну, с Хармсом всё идёт неплохо. Даже Горький. М4. Это кто там Горького вспомнил? МЗ. Я. А что? М4. При мне это говно не вспоминайте. Я полгода просидел на нём. Ж1. Зачем? М4. Денег не было. Вот и сидел на говне. Ж1. Сочувствую. М4. А ты не на Чехове случайно сидишь? Ж1 (мучительно потягивается). Нет. На Набокове. Все смотрят на неё. Ж2. Но это же… дико дорого! Ж1. Средства позволяют. М2. А чем. Ты. Из ломки. Выходишь? Ж1. Сложный выход. Сначала полдозы Бунина, потом полдозы Белого, а в конце четверть дозы Джойса. Ж2. Набоков, да! Дико дорогая вещь. (Качает головой.) Дико дорогая. На одну дозу Набокова можно купить 4 дозы Роб Грийе и 18 доз Натали Саррот. А уж Симоны де Бовуар… М4. А вот Фолкнер чем хорош. Из ломки выходишь знаете чем? Фолкнером.

Продавец (неторопливо открывает чемоданчик. Все обступают стол. Содержимое чемоданчика подсвечено изнутри голубоватым светом: это уложенные рядами баночки с таблетками. На баночках написаны имена писателей). Значит. Вы заказывали коллективное. Есть <…> Эдгар По. Это очень круто. Но выход сложный. Через Шолохова и Солженицына. Все брезгливо морщатся. <…> М4. Берём Достоевского. Все достают деньги, дают Продавцу. Продавец открывает коробочку, кладёт каждому в рот по таблетке. Продавец. Счастливого пути. Все. Счастливо оставаться. Все семеро проваливаются в пространство романа Достоевского «Идиот», став персонажами романа. <…> Князь. В моём организме 3265150 нервов! Пусть к каждому из них привяжут скрипичную струну! 3265150 скрипичных струн протянутся от моего тела во все стороны света! Пусть 3265150 детей-сирот возьмут 3255150 скрипичных смычков и прикоснутся к струнам! О, эта Боль Мира! О, эта музыка страданий! О, эти худые детские руки! О, натянутые нервы мои! Играйте, играйте на мне все сироты и обездоленные, все униженные и оскорблённые! И да будет ваша боль — моей Болью! <…> Лебедев (лижет). О, сладкие, сладкие подошвы аристократов… жаль, что не все аристократы ходят в приличные места… Не все ходят только по коврам и по паркету… некоторые, например, зачем-то ходят на футбол… что аристократ нашел в футболе? Плебейская игра. На трибунах там грязно, наплевано. А иногда и наблевано. А туалеты на стадионах… да. У этих подошв совсем другой вкус. Не аристократический. <…> Настасья Филипповна. Напалм, конечно, дорогое удовольствие. Его не напасёшься на все города. Проще было бы сжигать керосином или мазутом. Но керосин так воняет, а от мазута много копоти… Фу! Слава Богу, у меня кондиционер в кабине… (Пьёт воду, выплёвывает.) Если ты, свинья, ещё подашь мне воду без льда, я пошлю тебя с ведёрком за льдом в горящий Лиссабон! Прочь с дороги! <…> Князь (морщится от боли). Почему дети так бездарны? Ведь так просто научиться игре на скрипке… как мало на нашей планете вундеркиндов… (Кричит.) Не рвите струны, гады! Чему вас учили ваши бездарные педагоги?! Струна — не бельевая верёвка, а смычок не палка! Он должен касаться струны плавно, плавно… (Кричит от боли.) Плавно! Плавно! Плавно!! Лебедев (лижет подошвы). Не те, не те аристократы в нашем веке… не все из них носят модельную обувь… (Рыгает.) И я не могу жрать радиактивные отходы… Городские помойки, свалки, солдатские сортиры — пожалуйста, но причем здесь радиактивные отходы?! Мои внутренние органы начинают мутировать… <…> Рогожин. У меня не стоит хуй! Но почему?! Я же всё делал правильно! Я должен оплодотворить женщин всего мира! А меня хватило всего на пол-Европы!

Продавец. Третий раз. Тебе этого не достаточно? Хочешь попробовать в четвёртый? Только тогда у нас клиентов не останется. Химик. Достаточно. (Закуривает.) Как говорит мой шеф — экспериментальная фаза завершена. Теперь можно с уверенностью констатировать, что Достоевский в чистом виде действует смертельно. Продавец. И что делать? Химик. Надо разбавлять. Продавец. Чем? Химик (задумывается). Ну… попробуем Стивеном Кингом. А там посмотрим. — конец