Феноменология (социология)

Феноменоло́гия в социоло́гии, феноменологи́ческая социоло́гия — направление социологии, основанное на идеях и методах философской феноменологии и развивающее идеи Эдмунда Гуссерля в применении к общественным процессам. В 1930-е годы Альфред Шюц предложил микросоциологический подход, получивший высокую оценку Гуссерля и позднее получивший название социальной феноменологии. Шюц наблюдал за тем, как обычные члены общества создают и воссоздают мир, в котором они живут, свой жизненный мир.

Основная посылка феноменологической социологии: индивид не является пленником социальной структуры, социальная реальность постоянно воссоздается её участниками, зависима от их сознания и интерпретаций. Соответственно, фокус внимания социологии должен находиться на субъекте. Однако взгляд на него снаружи, с позиции внешнего наблюдателя, как минимум, непродуктивен, не позволяет «пробиться» к её истокам. Следовательно, требуется погружение в мир, в котором живёт человек, т. е. в мир жизни или жизненный мир.

Цитаты

править
  •  

Социология практики призвана служить действительной социальной феноменологией, раскрыть реальное содержание тех значений и смыслов, которые людьми приписываются различным действиям и событиям. Феноменология, ограничивающая себя изучением проявлений духа (феноменология духа), должна приобрести свое основание ― феноменологию социальной субстанции, проявления материальной сущности общества. Этими проявлениями и будет человеческая практика ― феноменологическая социология (а не онтология) общественного бытия.[1]

  — Владимир Овсянников, Василий Ельмеев, Прикладная социология: Очерки методологии, 1999
  •  

В неомарксистской социологии практика трактуется обычно как онтология общественного бытия, его центральное звено и основа (Д. Лукач). Практикой по существу заменяется социальная субстанция, т. е. онтологическая структура социальной реальности растворяется в практике. Соответственно онтология общественного бытия низводится до уровня его феноменологии.
Феноменологическая социология идет ещё дальше; практику сводит к деятельности по конструированию интерсубъективных «смыслов» и «значений», приписываемых людьми определенным ситуациям взаимодействия. Из этих субъективных значений, являющихся, якобы, центральными для понимания общества, строится сама социальная действительность. Общество превращается в процесс, в постоянное созидание смыслов событий, образующих повседневный жизненный мир людей.[1]

  — Владимир Овсянников, Василий Ельмеев, Прикладная социология: Очерки методологии, 1999
  •  

Материалистическая социология в практике усматривает способ существования общества, основную форму его бытия. В этом своем качестве практика составляет прежде всего материальное проявление активности социальной субстанции-субъекта, её сущностных, производящих сил, т. е. выступает как феноменология, а не онтология общественного бытия. Поэтому социология практики представляет собой материалистически понятую социальную феноменологию, т. е. феноменологию общества.[1]

  — Владимир Овсянников, Василий Ельмеев, Прикладная социология: Очерки методологии, 1999
  •  

...каждый индивид осуществляет действия, основанные на своих субъективных представлениях. Поэтому для того, чтобы взаимодействие могло возникнуть, каждый из участников должен понять (постигнуть) субъективно подразумеваемый смысл действий другого индивида. Как показано во множестве работ по социологии и психологии, это возможно лишь в том случае, если субъективные смыслы действий приобретают характер интерсубъективных значений, общих для взаимодействующих субъектов. В соответствии с феноменологической социальной теорией, впервые разработанной А. Шюцем на основе идей Э. Гуссерля, значения конституируются в потоке жизненного опыта. Поэтому существенным элементом процесса понимания является типизация социальных взаимодействий и соответствующая типизация смыслов, благодаря чему смыслы и преобразуются в «значения».
Проблема опосредования социальных взаимодействий «пониманием» и «значениями» играет ключевую роль не только в феноменологической социологии, но и в символическом интеракционизме, хотя эти два классических направления социологической теории в некотором смысле противоположны друг другу. В феноменологии рассматривается процесс возникновения социальной системы из субъективных действий индивидов, а интеракционисты анализируют процесс влияния социальной системы на формирование личности. Иными словами, феноменологи в основном относятся к представителям «субъективизма», а интеракционисты ― к «объективистскому» направлению в социологии. В результате феноменологи считают, что понимание смысла действий и формирование значений являются предпосылкой социального взаимодействия, а интеракционисты полагают, что значения возникают в процессе социального взаимодействия, т. е. являются его результатом. Тем не менее и те и другие исходят из того, что социальное взаимодействие неотделимо от выработки значений.[2]

  Андрей Полетаев, Ирина Савельева, «Знание о прошлом: теория и история». Том 1: Конструирование прошлого, 2003
  •  

...успех выборов для той или иной партии напрямую связан с наличием в политической силе этого театрального элемента. Причем этот феномен театрократии распространяется на все слои общества, и было бы наивным предполагать, что «продвинутый» электорат, который голосует за СПС, менее подвержен действию этого феномена, чем «совковый» электорат КПРФ, поскольку это театры разных режиссёров, разных актёров, разных типов зрителей, но феноменология здесь абсолютно одинакова.[3]

  Станислав Белковский, «Политика ― театр тотемов», 2003
  •  

Подвижность, изменчивость кинематографических образов, их постоянное ускользание от схватывания, детализации и анализа создают большие сложности для феноменологии, которая ориентирована на укорененность субъекта в мире, на изначальный перцептивный опыт, позволяющий сознанию стать «сознанием чего-то», то есть расположить мир вокруг себя так, что любой сколь угодно нереальный образ (а это всегда образ, порожденный сознанием) участвует в мире, раздвигает его горизонт. Статика феноменологии, где единственно возможное движение ― это соединение в последовательность редукционистских жестов, приводящее к центру ― нередуцируемому опыту бытия-в-мире, вступает в конфликт с кинематографом именно потому, что кинематографическое движение не имеет закрепленности в мире феноменов.[4]

  Олег Аронсон, «Коммуникативный образ. Кино. Литература. Философия» (часть первая), 2007
  •  

Но шло время, и дивергенция нарастала. Вообще говоря, опросы, которые мы проводили ещё в рамках Всесоюзного центра изучения общественного мнения (ВЦИОМ) в 1988-1990 годах, показывали, что разница во мнениях населения разных республик по большинству обсуждаемых вопросов так велика, что выводить «всесоюзную среднюю» порой было бессмысленно. В силу чисто статистических причин она наиболее точно отражала позицию жителей РСФСР, но мнения людей из других республик не отражала, а они были весьма различны. Выше я говорил о сходствах в феноменологии распада.[5]

  Алексей Левинсон, «Постсоветский момент», 2010

Источники

править
  1. 1 2 3 Овсянников В. Г., Ельмеев В. Я. Прикладная социология: Очерки методологии. — СПб.: СПбГУ, 1999 г. (1-е изд.)
  2. А. В. Полетаев, И. М. Савельева «Знание о прошлом: теория и история». Том 1: Конструирование прошлого. — СПб.: Наука, 2003 г.
  3. Станислав Белковский, Политика ― театр тотемов (генеральный директор совета по национальной стратегии отвечает на вопросы наших корреспондентов). — М.: «Завтра», 18 февраля 2003 г.
  4. О. В. Аронсон. Коммуникативный образ. Кино. Литература. Философия. — М.: Новое литературное обозрение, 2007 г.
  5. Алексей Левинсон. Постсоветский момент. — М.: «Неприкосновенный запас», №5(73), 2010 г.

См. также

править