Уильям Годвин

Уи́льям Го́двин (англ. William Godwin; 3 марта 1756 — 7 апреля 1836) — английский журналист, политический философ, романист и драматург. Муж Мэри Уолстонкрафт, отец Мэри Годвин (Шелли).

Уильям Годвин

Статья в Википедии

Произведения в Викитеке

Медиафайлы на Викискладе

Цитаты

	… под именем гуигнгнмов и еху Свифт не более чем представил людей в двух разных видах, в их высшем совершенстве и низшем падении, и <…> нет книги, которая сильнее бы дышала благородным негодованием против порока и пламенной любовью ко всему прекрасному и достойному в человеческом сердце. — часть первая, эссе XV
	… under the name of Houyhnhnms and Yahoos, Swift has done any thing more than exhibit two different descriptions of men, in their highest improvement and lowest degradation; and <…> no book breathes more strongly a generous indignation against vice, and an ardent love of every thing that is excellent and honourable to the human heart.
	— «Вопрошающий» (The Enquirer), 1797

	Был, может быть, необходим век монополий и угнетения, раньше чем стал возможен век культивированного равенства. Дикие, может быть, никогда не были бы приведены к открытию истины и изобретению искусств иначе, чем теми бездушными мотивами, которые порождают такое время. Но после того как мы вышли из состояния дикости и человек начал свою славную карьеру открытий и изобретений, монополия и угнетение, несомненно, больше уже не нужны, чтобы предохранить его от обратного падения в варварство. — часть вторая, эссе II
	It was perhaps necessary that a period of monopoly and oppression should subsist, before a period of cultivated equality could subsist. Savages perhaps would never have been excited to the discovery of truth and the invention of art but by the narrow motives which such a period affords. But surely, after the savage state has ceased, and men have set out in the glorious career of discovery and invention, monopoly and oppression cannot be necessary to prevent them from returning to a state of barbarism.
	— там же

Детские книги читают дети (если читают); но выбирают эти книги родители.

Исследование касательно политической справедливости и её влияния на мораль и счастье

Enquiry Concerning Political Justice and its Influence on Morals and Happiness, 1793

… автор «Путешествий Гулливера» (IV часть) <…> явил более глубокое проникновение в истинные принципы политической справедливости, нежели любой предшествующий или современный автор. К несчастью, труд такой неоценимой мудрости в то время, когда был опубликован, не внушил человечеству потребных наставлений лишь ввиду игривости своей формы. Только потомство сумеет оценить его по заслугам. — книга V, гл. XXIV

… the author of Gulliver's Travles (Part IV) <…> appears to have had a more profound insight into the true principles of political justice than any preceding or contemporary author. It was unfortunate that a work of such inestimable wisdom failed at the period of its publication from the mere playfulness of its form, in communicating adequate instruction to mankind. Posterity only will be able to estimate it as it deserves.

Сознание <…> как будто бы один из разделов памяти. Теперь природа памяти очевидна. Бесконечное число мыслей прошло через мой ум в течение последних пяти минут моего существования. Сколько из них я в состоянии вспомнить? Сколько из них я вспомню завтра? Одно впечатление за другим постепенно стирается из этого интеллектуального регистра. Некоторые из них могут быть оживлены при большом внимании и усилии; другие навязываются сами и непрошенные; а третьи, может быть, за пределами любой силы воспроизведения, так как ни на миг не оставили за собой никакого следа. <…> Как будто именно сознание, скорее нежели последовательность идей, измеряет время для ума. <…> Непрерывный поток как будто имеет место в любой части Вселенной. О мысли, в практическом смысле, можно сказать то же, что и о материи: она бесконечно делима. Однако время кажется нашему восприятию протекающим то ускоренным курсом, то замедленным. Праздный человек часами дремлет в тени, и, хотя его ум непрерывно работает, молчаливый прогресс времени не отмечается. Но в момент острой боли или озабоченности ожидания сознание вынуждено вновь вернуться с необычайной силой, время кажется невыносимо длинным. — книга IV, гл. IX

Consciousness <…> appears to be one of the departments of memory. Now the nature of memory, so far as it relates to the subject of which we are treating, is obvious. An infinite number of thoughts passed through my mind in the last five minutes of my existence. How many of them am I now able to recollect? How many of them shall I recollect tomorrow? One impression after another is perpetually effacing from this intellectual register. Some of them may with great attention and effort be revived; others obtrude themselves uncalled for; and a third sort are perhaps out of the reach of any power of thought to reproduce, as having never left their traces behind them for a moment. <…> It seems to be consciousness, rather than the succession of ideas, that measures time to the mind. <…> Continual flux appears to take place in every part of the universe. Of thought, may be said, in a practical sense, what has been affirmed of matter, that it is infinitely divisible. Yet time seems, to our apprehension, to flow now with a precipitated, and now with a tardy course. The indolent man reclines for hours in the shade; and, though his mind be perpetually at work, the silent progress of time is unobserved. But, when acute pain, or uneasy expectation, obliges consciousness to recur with unusual force, the time appears insupportably long.

	… глубоко заблуждаются те, кто считает, что к добродетели стремятся только ради неё самой, удовольствие же или страдание — это тривиальные вещи, не заслуживающие внимания. Но добродетель оценивается не по какому иному критерию, как только: является ли она орудием наиболее изысканного удовольствия? — книга IV, гл. XI
	… those persons have been grossly mistaken who taught that virtue was to be pursued for its own sake, and represented pleasure and pain as trivial matters and unworthy consideration. Virtue is upon no other account valuable, than as it is the instrument of the most exquisite pleasure.

О Годвине

… все шутки Свифта [были] всерьёз. <…> позднейшие просветители такого юмора не понимали и понимать не желали. <…> Буквально каждый тезис «Исследования касательно политической справедливости» подсказан четвёртым путешествием Гулливера и вдохновлён верой в неизбежное торжество разума и добродетели. <…> Влияние Годвина на позднейших радикальных и утопических мыслителей трудно переоценить. Его наивность была преодолена, и его схема будущего использована в научных социально-экономических построениях. И под покровом более современной мысли часто можно различить годвиновскую основу…

— Владимир Муравьёв, «Путешествие с Гулливером», 1971

Перси Шелли о произведениях

	… ваши сочинения <…> произвели на меня глубокое впечатление; <…> я ежедневно имею случай обращаться к ним, как к союзникам в деле, которое я отстаиваю. Им и Вам я обязан бесценным даром, вдохнувшим в меня силы, тем, что избавился от умственной хилости и пробудился от летаргии, в которую был погружен два года назад…
	— письмо Годвину 8 марта 1812

Я прочёл «Мандевиля», но должен его перечесть. Ибо он настолько захватывает, что читатель, увлекаемый, точно облако, гонимое вихрем, не имеет времени оглянуться и понять причину стремительного движения. Я нахожу, что «Мандевиль» по своей силе может сравниться с лучшими Вашими творениями, исключая лишь образ Фокленда; и что нигде так не проявилась творческая мощь, которой Вы наделены более всех современных писателей. <…> в отличие от Мандевиля — мятежной души, увлекаемой бурей, — Фокленд — это спокойствие, неколебимое посреди её неистовства. Но вообще «Калеб Уильямс» так не потрясает душу, как «Мандевиль». <…> в этом последнем Вы правите железной рукой. В картине отсутствуют светлые краски; и непонятно, откуда берёте Вы мрак, чтобы так сгустить на ней тени, что слова «десятикратная ночь» перестают быть метафорой.

— письмо Годвину 7 декабря 1817

• см. рецензию на «Мандевиля» декабря 1817