Сергей Иванович Вавилов

советский физик

Серге́й Ива́нович Вави́лов (12 (24) марта 1891 — 25 января 1951) — советский физик, основатель научной школы физической оптики в СССР, действительный член (1932) и президент АН СССР (1945—1951), общественный деятель и популяризатор науки. Младший брат выдающегося биолога Николая Вавилова.

Цитаты

править
  •  

Можно и следует заниматься сколь угодно абстрактными вопросами науки, но такая абстракция всё же обязана, иметь свои корни в земле, в конкретных потребностях общества. С точки зрения службы науки народу никогда не следует забывать, что её цель — возможно большая помощь государству и обществу.[1]

  •  

наука только тогда служит прогрессу, когда она соединена с демократией. Наука — обоюдоострое всемогущее оружие, которое, в зависимости от того, в чьих руках оно находится, может послужить либо к счастью и благу людей, либо к их гибели.[1]вариант распространённой мысли

  •  

Советская наука, далёкая от крайностей, сочетает в себе здоровый, сильный практицизм, определяемый задачами социалистического строительства, с той внутренней логикой научного мышления, которая требуется для правильной постановки и решения научных проблем.[1]

  •  

У науки имеется собственная специфическая логика развития, которую весьма важно учитывать. Наука всегда должна работать в запас, впрок, и только при этом условии она будет находиться в естественных для неё условиях.[1]вариант распространённой мысли

1943, дополненное издание (в т.ч. этими цитатами) вышло в 1945.
  •  

… письмо его к кэмбриджцу Астону [18 мая 1669 года] <…>.
Упуская из виду историческую перспективу, некоторые биографы считают это письмо наивной продукцией или даже шуткой молодого Ньютона <…>.
Тактические правила поведения в иностранном обществе, <…> может быть, кажутся наивными по своей старомодной форме, но очень дальновидны по существу и не утеряли своего интереса и пользы и сейчас. <…>
В этом же письме проявляется некоторый интерес к государственным делам и отчасти становится понятным присутствие впоследствии Ньютона в парламенте, деятельность его в Монетном дворе и работа в различных морских комиссиях. <…> Самый факт нравоучительно-настоятельного послания со стороны Ньютона достаточно ярко обрисовывает солидный, уравновешенный характер молодого 27-летнего магистра и профессора и то уважение, которым он пользовался. — глава вторая

  •  

[В третьей книге «Оптики»] перед нами как бы геологические наслоения мысли, существующие, несмотря на явную противоречивость. <…>
При этом в каждом издании количество «вопросов» увеличивалось, а содержание их было совсем новым и нередко противоречащим прежним. Таким образом перед нами действительно хронологическое наслоение, навсегда запечатлевшее развитие и колебания мысли Ньютона. — глава седьмая

  •  

Если связать в одно все предположения и мысли Гука о движении планет и тяготении, высказанные им в течение почти 20 лет, то мы встретим почти все главные выводы «Начал» Ньютона, только высказанные в неуверенной и мало доказательной форме. Не решая задачи, Гук нашёл её ответ. Вместе с тем перед нами вовсе не случайно брошенная мысль, но несомненно плод долголетней работы. У Гука была гениальная догадка физика-экспериментатора, прозревающего в лабиринте фактов истинные соотношения и законы природы. С подобной редкостной интуицией экспериментатора мы встречаемся в истории науки ещё у Фарадея, но Гук и Фарадей не были математиками. Их дело было довершено Ньютоном и Максвеллом. Бесцельная борьба с Ньютоном за приоритет набросила тень на славное имя Гука, но истории пора, спустя почти три века, отдать должное каждому. Гук не мог идти прямой, безукоризненной дорогой «Математических начал» Ньютона, но своими окольными тропинками, следов которых нам теперь уже не найти, он пришёл туда же. <…>
Написать «Начала» в XVII в. никто, кроме Ньютона, не мог, но нельзя оспаривать, что программа, план «Начал» был впервые набросан Гуком. — глава девятая

  •  

Почему Ньютон не обработал «Начал» с математической стороны по новому методу? <…> Написать «Начала» на новом математическом языке значило сделать их непонятными никому из современников, значило вовлечься в новые неизбежные пререкания чисто математического свойства. Даже такой математик, как Гюйгенс, уже в 1692 г. писал Лейбницу, что ему непонятны преимущества дифференциального исчисления в сравнении со старыми приёмами. Математическая сторона в «Началах» для Ньютона имела второстепенное значение в сравнении с их физическим содержанием. Ньютон снова пошёл по линии наименьшего сопротивления, ограничившись кратким указанием наличия метода флюксий и решения нескольких задач. <…>
Геометрические же «Начала» с трудом, но все же, хотя бы в некоторой степени, усваивались. — глава тринадцатая

О Вавилове

править
  •  

Сергей Иванович — жертва. Он стал во главе Академии наук, чтобы спасти то, что ещё можно спасти. И прежде всего от лысенковского диктата.[2]по сообщению Беляницкой М. А. Поповскому 22 мая 1967

  Леон Орбели, слова В. В. Беляницкой, 1945
  •  

В 1945 году Сталин пригласил академика физика Сергея Вавилова в Кремль. Вождь был настроен благостно, всячески обласкал учёного, сказал, что знает и ценит его труды, рад знакомству. После этой «художественной части» последовала часть деловая: Сергея Ивановича просили возглавить Академию наук СССР. Не подготовленный к такому предложению, Вавилов-младший растерялся, стал мяться, отнекиваться, вспомнил о репрессированном брате. Однако Сталин настойчиво повторил, что объективные обстоятельства в данном случае не играют никакой роли. Сергей Иванович должен стать президентом по соображениям политическим. Такое «объяснение» оказалось решающим. Гость через силу выдавил — «да», и хозяин снова вернулся к дружелюбной, даже сердечной манере разговора. Между прочим он поинтересовался, нет ли у Сергея Ивановича каких-либо личных просьб к правительству. Не нужна ли квартира или ещё что-нибудь в этом роде. И тут, набравшись смелости, Вавилов-младший решился наконец замолвить слово о брате. Вождь позвонил куда-то по телефону, ему ответили, что наведут справки. Через несколько минут телефон зазвонил снова. Сталин выслушал короткое донесение, шмякнул трубку на рычаг и голосом, имитирующим негодование, произнёс: А чёрт побери, погубили такого учёного!..
Этой театральной сценой аудиенция и завершилась.[2]

  — К. И. Барулин (шурин Н. И. Вавилова), слова М. А. Поповскому, 9 июня 1965
  •  

В назначенный час мы с Дончо входим в вестибюль «Нескучного дворца», а затем в приёмную Сергея Ивановича. Президент поднимается из-за стола и через весь огромный кабинет идёт нам навстречу. Мы бросаемся к нему со словами соболезнования и вдруг останавливаемся как вкопанные: при упоминании о брате лицо Сергея Ивановича каменеет. Он ни слова не произносит в ответ на наши сочувственные восклицания. В официальном кабинете президент Академии наук боится выразить своё отношение к осуждённому брату. Мы поражены, нет, просто убиты этой ужасной встречей.[2]

  Анна Костова-Маринова, «История одной дружбы: Д. Костов и Н. Вавилов», 1967
  •  

Зачем понадобился Сталину весь этот фарс? <…> Назначив Сергея Ивановича президентом АН СССР, он надеялся обмануть тех учёных и общественных деятелей, которые подняли шум по поводу исчезновения Николая Ивановича. <…> Понравилась, вероятно, Сталину и созданная им «шекспировская» ситуация: убив одного брата, он ставил другого во главе Академии. Это было в традициях «корифея науки». <…> Сталинские прихвостни переносили подобные экзекуции безропотно: в ответ на репрессии они с ещё большим жаром лизали тяжёлую руку хозяина. А Сергей Вавилов? <…> В политической игре Сталин использовал даже не столько его самого, сколько его фамилию.
Многие вспоминают теперь период с 1945 года как светлую пору в жизни Академии. Сергей Иванович ослаблял тот губительный для науки пресс, который возник в результате «холодной войны» и последовавшей за ней жестокой изоляции страны. <…> Известно также, что в пору гонения на «космополитов» личное вмешательство С. И. Вавилова спасло от расправы многих работников Академии наук.
Но одновременно… <…>
Облик академика Сергея Вавилова в конце 40-х — начале 50-х годов предстаёт перед нами весьма двойственным, если не сказать больше. Президент академии, хочет он того или не хочет, каждый день санкционирует своей подписью оголтелый обскурантизм заката сталинской эпохи. <…> И тот же Сергей Вавилов в частном разговоре с академиком Леоном Орбели спрашивает: «Неужели мы не дождёмся того дня, когда судом чести будут судить Лысенко?» <…>
Чувство вины за свою пассивность, боль за случившееся с братом все более крепла в душе Вавилова-младшего. Постепенно рассеивался животный страх, охвативший его в 1940-м. <…> Желание знать правду о конце Николая, пусть горькую, но правду, превратилось у Сергея Ивановича в конце концов в настоящую манию.
В январе 1951 года, находясь на лечении в санатории «Барвиха», президент АН СССР, не сказав никому ни слова, уехал в Саратов. Об этой поездке рассказал <…> начальник саратовского следственного изолятора (бывшей тюрьмы № 1) майор Андреев. В Саратове Сергей Иванович искал свидетелей смерти брата, искал его могилу. Но найти ничего не смог. Он вернулся в Москву и умер две недели спустя. Это случилось 25 января 1951 года, почти день в день с братом. Было ли это только случайное совпадение, мы пока не знаем…[2]

  Марк Поповский, «Дело академика Вавилова», 1980

Примечания

править
  1. 1 2 3 4 Слово о науке. Афоризмы. Изречения. Литературные цитаты. Книга первая / составитель Е. С. Лихтенштейн. — М.: Знание, 1976.
  2. 1 2 3 4 Марк Поповский. Дело академика Вавилова. — М.: Книга, 1990. — С. 252-7. — 100000 экз.