Рассуждение о неудобстве уничтожения христианства в Англии

«Рассуждение о том, что уничтожение христианства в Англии может быть сопряжено с некоторыми неудобствами, и, возможно, не произведёт хорошего эффекта» (англ. An Argument to Prove that the Abolishing of Christianity in England May, as Things Now Stand Today, be Attended with Some Inconveniences, and Perhaps not Produce Those Many Good Effects Proposed Thereby) известное также как «Рассуждение о неудобстве уничтожения христианства в Англии» (An Argument Against Abolishing Christianity) — памфлет Джонатана Свифта 1708 года, направленный в защиту христианства и, в частности, англиканства от нападок различных противников. Впервые опубликован в 1711 году.

Цитаты

Евангельское учение, в полном соответствии с судьбой других учений, устарело и подорвано, и основная масса простого народа, среди которого оно удерживалось дольше всего, теперь стала стыдиться ему верить, так же как и люди более высокого положения. Мнения, как моды, всегда опускаются вниз от высших слоёв к средним, а затем — к низшим, где, наконец, они утрачивают своё значение и исчезают.

The system of the Gospel, after the fate of other systems, is generally antiquated and exploded, and the mass or body of the common people, among whom it seems to have had its latest credit, are now grown as much ashamed of it as their betters; opinions, like fashions, always descending from those of quality to the middle sort, and thence to the vulgar, where at length they are dropped and vanish.

Я надеюсь, что ни один читатель не сочтёт меня столь недалёким, чтобы полагать, что я встал на защиту настоящего христианства, которое в первобытные времена (если мы можем доверять авторам той эпохи) действительно влияло на веру и поступки людей. Предлагать восстановить этот вид христианства было бы действительно безумным проектом. Это значило бы подорвать основу всех основ: уничтожить одним ударом всю остроту ума и половину учёности нашего королевства, нарушить весь ход и порядок вещей, нанести вред торговле, погубить искусство и науку вместе с теми, кто ими занимается, — короче говоря, обратить суды, биржи и лавки в пустыни. Это было бы совершенно так же нелепо, как предложение Горация, когда он советует римлянам всем сразу покинуть свой город и искать новое пристанище в какой-нибудь отдалённой части света, для того чтобы этим способом излечить свои нравы от пороков.

I hope no reader imagines me so weak to stand up in the defence of real Christianity, such as used in primitive times (if we may believe the authors of those ages) to have an influence upon men’s belief and actions. To offer at the restoring of that, would indeed be a wild project: it would be to dig up foundations; to destroy at one blow all the wit, and half the learning of the kingdom; to break the entire frame and constitution of things; to ruin trade, extinguish arts and sciences, with the professors of them; in short, to turn our courts, exchanges, and shops into deserts; and would be full as absurd as the proposal of Horace, where he advises the Romans, all in a body, to leave their city, and seek a new seat in some remote part of the world, by way of a cure for the corruption of their manners.

… утверждают, что по произведённым подсчётам в нашем королевстве имеется свыше десяти тысяч священников, чьи доходы, вместе с доходами милордов епископов, были бы достаточными по крайней мере для двухсот умных, приятных и свободомыслящих молодых джентльменов, врагов духовенства, узких принципов, педантизма и предрассудков, джентльменов, которые могли бы быть украшением двора и города. Помимо этого, такое большое число здоровых (телом) духовных лиц могло бы дать пополнение нашему флоту и армии. Это действительно соображение, имеющее некоторый вес, но всё же заслуживает рассмотрения и кое-что другое. Во-первых, не следует ли считать необходимым, чтобы в некоторых участках страны, каковые мы называем приходами, был бы по крайней мере один человек, способный читать и писать? <…> Но, кроме того, в этом проекте скрывается ещё и более важный недостаток, и мы должны остерегаться безрассудства той женщины, которая убила курицу, приносившую ей каждое утро золотое яйцо. Действительно, что сталось бы с родом людским в следующем поколении, если бы у нас не было никого, кому мы могли бы доверять, и если бы нам не на что было положиться, кроме золотушных, чахоточных произведений наших умников и прожигателей жизни, созданных тогда, когда, растратив всю свою силу и здоровье и промотав свои имения, они вынуждены вступить в брак вопреки своим склонностям, чтобы с грехом пополам восстановить своё расстроенное состояние и по наследству передать своему потомству гниль да благовоспитанность. А вот десять тысяч людей, которые, благодаря мудрым указам Генриха VIII, были вынуждены плохо питаться и скромно трудиться, — они-то как раз и являются великими оздоровителями нашей породы. Без них вся наша страна через одно или два поколения превратилась бы в сплошную больницу. Другое ожидаемое преимущество, к которому привело бы уничтожение христианства, заключается в том, что мы выгадываем лишний день в неделю, тогда как сейчас этот день пропадает совершенно бесплодно <…>. Я надеюсь, что меня простят за резкость, если я назову это чистой казуистикой. Я охотно признаю, что с незапамятных времён у людей существует обычай каждое воскресенье собираться в церкви и что лавки в этот день до сих пор часто бывают закрыты, — как полагают, для того чтобы сохранить память об этом старинном обычае, но трудно представить себе, как это может служить препятствием для дела или для развлечений. Что из того, если бездельники будут вынуждены раз в неделю играть в карты дома, а не в кондитерской? А разве таверны и кофейни не открыты в воскресенье? Да и можно ли найти более удобное время для того, чтобы принять необходимую дозу лекарства? Разве по воскресеньям меньше, чем в другие дни, заболевают гонореей? Разве это не самый подходящий день для торговцев, чтобы подсчитать свои доходы за неделю, и для адвокатов — чтобы подготовить свои выступления? Я хотел бы знать, как можно говорить о том, что церкви используются не по назначению? А где же назначается больше всего встреч и любовных свиданий? Где удобнее всего появиться на передней скамье и щегольнуть своими нарядами? Где происходит больше деловых встреч? Где заключается самое большое количество разнообразных торговых сделок? И где, наконец, так много удобных и уютных уголков для того, чтобы спокойно поспать? Ожидается ещё одна выгода, более серьёзная, чем все предыдущие. Она заключается в том, что с уничтожением христианства у нас совершенно исчезнут различные партии, ибо отпадут все раздоры и противоречия между высокой и низкой церковью, между вигами и тори, между пресвитерианской и англиканской церковью — противоречия, которые являются сейчас такими страшными тормозами для всех наших текущих общественных дел и заставляют людей ублажать самих себя или угнетать своих противников, пренебрегая главнейшими интересами государства. Признаюсь, если бы я был уверен, что нация действительно получит эту огромную выгоду, то я бы смирился и замолчал; но неужели кто-нибудь согласится, что если слова «разврат», «пьянство», «мошенничество», «ложь», «воровство» были бы изъяты из английского языка и английских словарей парламентским актом, то мы на следующее утро проснулись бы целомудренными, трезвенниками, честными и справедливыми и, вдобавок ко всему, поборниками истины? Разве это справедливое заключение? Или если бы врачи запретили нам произносить слова «сифилис», «подагра», «ревматизм» и «печёночные камни», разве это средство могло бы послужить талисманом и уничтожить все эти болезни?

… urged, that there are, by computation, in this kingdom, above ten thousand parsons, whose revenues, added to those of my lords the bishops, would suffice to maintain at least two hundred young gentlemen of wit and pleasure, and free-thinking, enemies to priestcraft, narrow principles, pedantry, and prejudices, who might be an ornament to the court and town: and then again, so a great number of able (bodied) divines might be a recruit to our fleet and armies. This indeed appears to be a consideration of some weight; but then, on the other side, several things deserve to be considered likewise: as, first, whether it may not be thought necessary that in certain tracts of country, like what we call parishes, there should be one man at least of abilities to read and write. <…> But still there is in this project a greater mischief behind; and we ought to beware of the woman’s folly, who killed the hen that every morning laid her a golden egg. For, pray what would become of the race of men in the next age, if we had nothing to trust to beside the scrofulous consumptive production furnished by our men of wit and pleasure, when, having squandered away their vigour, health, and estates, they are forced, by some disagreeable marriage, to piece up their broken fortunes, and entail rottenness and politeness on their posterity? Now, here are ten thousand persons reduced, by the wise regulations of Henry VIII., to the necessity of a low diet, and moderate exercise, who are the only great restorers of our breed, without which the nation would in an age or two become one great hospital. Another advantage proposed by the abolishing of Christianity is the clear gain of one day in seven, which is now entirely lost <…>. I hope I shall be forgiven a hard word if I call this a perfect cavil. I readily own there hath been an old custom, time out of mind, for people to assemble in the churches every Sunday, and that shops are still frequently shut, in order, as it is conceived, to preserve the memory of that ancient practice; but how this can prove a hindrance to business or pleasure is hard to imagine. What if the men of pleasure are forced, one day in the week, to game at home instead of the chocolate-house? Are not the taverns and coffee-houses open? Can there be a more convenient season for taking a dose of physic? Is not that the chief day for traders to sum up the accounts of the week, and for lawyers to prepare their briefs? But I would fain know how it can be pretended that the churches are misapplied? Where are more appointments and rendezvouses of gallantry? Where more care to appear in the foremost box, with greater advantage of dress? Where more meetings for business? Where more bargains driven of all sorts? And where so many conveniences or incitements to sleep? There is one advantage greater than any of the foregoing, proposed by the abolishing of Christianity, that it will utterly extinguish parties among us, by removing those factious distinctions of high and low church, of Whig and Tory, Presbyterian and Church of England, which are now so many mutual clogs upon public proceedings, and are apt to prefer the gratifying themselves or depressing their adversaries before the most important interest of the State. I confess, if it were certain that so great an advantage would redound to the nation by this expedient, I would submit, and be silent; but will any man say, that if the words, whoring, drinking, cheating, lying, stealing, were, by Act of Parliament, ejected out of the English tongue and dictionaries, we should all awake next morning chaste and temperate, honest and just, and lovers of truth? Is this a fair consequence? Or if the physicians would forbid us to pronounce the words pox, gout, rheumatism, and stone, would that expedient serve like so many talismen to destroy the diseases themselves?

Приведу ещё один аргумент подобного же рода: если бы христианство в один прекрасный день было отменено, то каким образом свободомыслящие серьёзные мыслители и мудрые учёные могли бы найти другую тему, столь подходящую со всех точек зрения для упражнения своих способностей? Каких лишились бы мы чудесных и удивительных произведений человеческой мысли, созданных теми гениальными умами, которые, в силу привычки, полностью посвятили себя пасквилям на церковь и насмешкам над религией и поэтому уже никогда не смогут блеснуть или отличиться в какой-либо другой области? Каждый день мы жалуемся на упадок остроумия среди наших писателей, и неужели мы теперь откажемся от величайшей, может быть единственной темы, которая у нас осталась? Да кому бы могло когда-нибудь прийти в голову, что Эсгил — столь остроумный писатель, а Толанд — философ, если бы у них под рукой не было неистощимой темы христианства, которая обеспечила их материалом? Какая другая тема из области искусства или природы могла бы создать Тиндалу славу глубокого мыслителя и привлечь внимание читателей к его сочинениям? Нет, только продуманный выбор темы возвышает и отличает подлинного писателя. Если бы сотня таких писателей, как они, выступила на стороне религии, они немедленно навеки канули бы в безмолвие и забвение.

And to urge another argument of a parallel nature: if Christianity were once abolished, how could the Freethinkers, the strong reasoners, and the men of profound learning be able to find another subject so calculated in all points whereon to display their abilities? What wonderful productions of wit should we be deprived of from those whose genius, by continual practice, hath been wholly turned upon raillery and invectives against religion, and would therefore never be able to shine or distinguish themselves upon any other subject? We are daily complaining of the great decline of wit among us, and would we take away the greatest, perhaps the only topic we have left? Who would ever have suspected Asgil for a wit, or Toland for a philosopher, if the inexhaustible stock of Christianity had not been at hand to provide them with materials? What other subject through all art or nature could have produced Tindal for a profound author, or furnished him with readers? It is the wise choice of the subject that alone adorns and distinguishes the writer. For had a hundred such pens as these been employed on the side of religion, they would have immediately sunk into silence and oblivion.

	… предположим, что христианство уничтожено, тогда люди не успокоятся, пока не найдут какой-нибудь другой системы поклонения божеству. Это неминуемо повлечёт за собой суеверие, а оно приведёт к установлению папизма.
	… for supposing Christianity to be extinguished the people will never be at ease till they find out some other method of worship, which will as infallibly produce superstition as this will end in Popery.

Перевод

Б. Б. Томашевский, 1955

О памфлете

Почти одновременно были опубликованы, в <…> 1708 году, два памфлета <…>. Первый из них — «Письмо о священной присяге» — касается злобы дня, он написан реальным политиком, это бешеная атака на партию вигов в связи с её отношением к церкви; он написан уже определившимся свифтовским языком — крутым, плебейским, мужественным, где каждое слово — удар молотком по гвоздю, где аргументация становится физическим почти воздействием… Но насколько страшнее, губительнее для спокойствия правящей группировки, насколько разрушительней для основ и устоев создающегося режима второй памфлет! Писал его <…> автор «Сказки бочки», мыслитель, не знающий компромисса и безжалостно взрывающий все «правила игры», могучий аналитик, снимающий своим скальпелем самые глубокие пласты общественного лицемерия. Памфлет направлен против смысла современности и существа эпохи. И если первый из памфлетов имеет ныне лишь историческое значение, то остался и останется бессмертным в веках другой, спорящий с веком.

— Михаил Левидов, «Путешествие в некоторые отдалённые страны мысли и чувства Джонатана Свифта…», 1939