Природа (Эмерсон)

«Природа» (англ. Nature) — философско-эстетическое эссе Ралфа Эмерсона, впервые изданное анонимно в 1836 году. В нём сформулирована философия трансцендентализма.

Цитаты

править
  •  

Все формы жизни проползти
Червь жаждет, чтоб в конце пути,
За труд и муки награждён,
Стать человеком мог бы он! — эпиграф, добавленный во 2-м издании 1849 г.; перевод В. В. Рогова

 

Striving to be man, the worm
Mounts through all the spires of form.

  •  

свет — первый из художников. Нет предмета настолько отталкивающего, что даже интенсивный свет не мог бы сделать его прекрасным. <…> Даже труп не лишён своей красоты. — глава III. Красота (Beauty)

 

light is the first of painters, There is no object so foul that intense light will not make beautiful. <…> Even the corpse has its own beauty.

  •  

Искусство — природа, прошедшая сквозь человеческую призму. В Искусстве природа проявляет свою деятельность через волю человека, полного сознания красоты прежде виденных им творений природы. — глава III

 

Thus is Art, a nature passed through the alembic of man. Thus in art, does nature work through the will of a man filled with the beauty of her first works.

  •  

Нравственное воздействие природы на любого человека измеряется правдой, которую она ему открыла. Кто способен определить границы такого воздействия? Кто представляет себе, в какой мере научила рыбака твердости духа источенная волнами скала, до какой степени своим душевным покоем человек обязан урокам лазурного неба с его чистыми глубинами, на которых не оставляют ни морщинки, ни пятнышка грозовые облака, вечно гонимые по небосводу ветрами? А язык жестов, на котором объясняются животные, — насколько наше трудолюбие, предусмотрительность, страстность ведут своё начало от этого источника? — глава V. Дисциплина (Discipline)

 

The moral influence of nature upon every individual is that amount of truth which it illustrates to him. Who can estimate this? Who can guess how much firmness the sea-beaten rock has taught the fisherman? how much tranquillity has been reflected to man from the azure sky, over whose unspotted deeps the winds forevermore drive flocks of stormy clouds, and leave no wrinkle or stain? how much industry and providence and affection we have caught from the pantomime of brutes?

  •  

Идеализм <…> воспринимает весь круг вещей и людей, действий и событий, наций и верований не как накопленное огромным трудом, атом за атомом и свершение за свершением, в плетущемся по нашим стопам дряхлом Прошлом, но как огромную картину, нарисованную богом в единый миг и навечно для того, чтобы её созерцала душа. Вот почему душа воздерживается от излишне тривиального и мелочного изучения картины вселенной. Она слишком преклоняется перед конечной целью, чтобы погружаться в познание средств. — глава VI. Идеальное (Idealism)

 

Idealism <…> beholds the whole circle of persons and things, of actions and events, of country and religion, not as painfully accumulated, atom after atom, act after act, in an aged creeping Past, but as one vast picture, which God paints on the instant eternity, for the contemplation of the soul. Therefore the soul holds itself off from a too trivial and microscopic study of the universal tablet. It respects the end too much, to immerse itself in the means.

Глава I. Природа

править
  •  

Чтобы отдаться одиночеству, человеку столь же необходимо покинуть свою каморку, как и бежать от общества. Я не одинок, пока читаю и пишу, хотя рядом со мною нет никого. Если же человеку хочется остаться одному, пусть он отдастся созерцанию звёзд. Лучи, доносящиеся из этих небесных миров, станут преградой между ним и тем, к чему он прикасается. <…> Если бы звёзды проступали в ночном небе лишь раз в тысячу лет, какой горячей верой и воодушевлением проникались бы люди, в течение многих поколений сохраняя память о том, как некогда был явлен град Божий! — не согласный с последним Джон Вуд Кэмпбелл предложил Айзеку Азимову написать повесть «Приход ночи», основанную на противоположной идее[1], где эти слова взяты эпиграфом

 

To go into solitude, a man needs to retire as much from his chamber as from society. I am not solitary whilst I read and write, though nobody is with me. But if a man would be alone, let him look at the stars. The rays that come from those heavenly worlds, will separate between him and what he touches. One might think the atmosphere was made transparent with this design, to give man, in the heavenly bodies, the perpetual presence of the sublime. Seen in the streets of cities, how great they are! If the stars should appear one night in a thousand years, how would men believe and adore; and preserve for many generations the remembrance of the city of God which had been shown!

  •  

Очутившись в лесу, человек сбрасывает с себя, как змея кожу, груз прожитых лет и, какого бы возраста он к этому времени ни достиг, снова становится ребёнком. В лесах скрывается непреходящая молодость. <…> Вот я стою на голой земле — голову мне овевает бодрящий воздух, она поднята высоко в бесконечное пространство — и все низкое себялюбие исчезает. Я становлюсь прозрачным глазным яблоком; я делаюсь ничем[2]; я вижу всё; токи Вселенского Бытия проходят сквозь меня; я часть бога или его частица. И тогда имя самого близкого из друзей звучит для меня незнакомым и ничего не говорящим; брат ли он мне, хороший ли знакомый, и кто из нас господин, а кто слуга — всё это ничтожные пустяки, глупые помехи. Я — возлюбленный красоты, ни в чём определённом не сосредоточенной и бессмертной. <…>
Самое же большое наслаждение, доставляемое полями и лесами, — это внушаемая ими мысль о таинственном родстве между человеком и растительным миром. Я не одинок и не брошен всеми. Растения приветствуют меня, и я шлю ответное приветствие. <…>
А ведь несомненно, что способность даровать такое наслаждение заключена не в природе, а в человеке или в гармонии природы и человека.

 

In the woods a man casts off his years, as the snake his slough, and at what period soever of life, is always a child. In the woods, is perpetual youth. <…> Standing on the bare ground,—my head bathed by the blithe air, and uplifted into infinite space,—all mean egotism vanishes. I become a transparent eye-ball. I am nothing. I see all. The currents of the Universal Being circulate through me; I am part or particle of God. The name of the nearest friend sounds then foreign and accidental. To be brothers, to be acquaintances,—master or servant, is then a trifle and a disturbance. I am the lover of uncontained and immortal beauty. <…>
The greatest delight which the fields and woods minister, is the suggestion of an occult relation between man and the vegetable. I am not alone and unacknowledged. They nod to me, and I to them. <…>
Yet it is certain that the power to produce this delight, does not reside in nature, but in man, or in a harmony of both.

Глава IV. Язык (Language)

править
  •  

… человек стремится к аналогиям и открывает родственность во всём, что вокруг него. <…> И нельзя понять ни человека без этих других творений, ни другие творения без человека. Любые факты естественной истории, взятые сами по себе, не имеют ценности, они бесплодны, как если бы на земле остался один пол. Но сочетайте их с человеческой историей, и в них выявится переизбыток жизни.

 

… man is an analogist, and studies relations in all objects. <…> And neither can man be understood without these objects, nor these objects without man. All the facts in natural history taken by themselves, have no value, but are barren, like a single sex. But marry it to human history, and it is full of life.

  •  

Человек, говорящий серьёзно, увидит, проследив процесс своего мышления, что одновременно с каждой мыслью в его сознании более или менее отчётливо возникает материальный образ, дающий этой мысли одеяние. Вот почему настоящая литература и блестящий образец ораторского искусства представляют собой вечные аллегории. Эта образность рождается самопроизвольно. Она представляет собой смесь опыта с совершающейся сейчас работой сознания. Она и есть подлинное творчество. Эта Первопричина работает при помощи инструментов, которые человек уже изготовил.

 

A man conversing in earnest, if he watch his intellectual processes, will find that a material image, more or less luminous, arises in his mind, cotemporaneous with every thought, which furnishes the vestment of the thought. Hence, good writing and brilliant discourse are perpetual allegories. This imagery is spontaneous. It is the blending of experience with the present action of the mind. It is proper creation. It is the working of the Original Cause through the instruments he has already made.

Перевод

править

А. М. Зверев[3]

Примечания

править
  1. I. Asimov: A Memoir. 1994. — 33. Nightfall.
  2. Известная цитата (О. Сконечная. Примечания // Набоков В. В. Русский период. Собрание сочинений в 5 томах. Т. 3. — СПб.: Симпозиум, 2000. — С. 714.)
  3. Эстетика американского романтизма. — М.: Искусство, 1977. — С. 178-223.