Порт-Тараскон

«Порт-Тараскон» (фр. Tartarin sur les Alpes) — последний роман Альфонса Доде из трилогии о Тартарене.

Цитаты

Книга первая

	Обыкновенно тарасконец политикой не занимается: беспечный по природе, равнодушный ко всему, что не имеет к нему непосредственного отношения, он, по его собственному выражению, стоит за существующий порядок вещей. — I
	Le Tarasconnais en général ne s’occupe pas de politique : indolent de nature, indifférent à tout ce qui ne l’atteint pas localement, il tient pour l’état de choses, comme il dit.

	— А эти трусы всё не идут в атаку! — говорили тарасконцы, показывая кулак красным штанам, валявшимся на траве под соснами. Мысль же о том, чтобы самим идти в атаку, не приходила им в голову — так силён в этом храбром народце инстинкт самосохранения. — I
	«Et les lâches qui n’attaquent pas !» disaient ceux de Tarascon, montrant le poing aux pantalons rouges vautrés dans l’herbe à l’ombre des pins. Mais l’idée d’attaquer eux-mêmes ne leur venait pas, tant ce brave petit peuple a le sentiment de la conservation.

	На юге Франции северянина сразу можно узнать по сдержанности, по неторопливости и сжатости речи, подобно тому как южанин сейчас же выдаёт себя повышенной жестикуляцией и словоизвержениями. — II
	Dans le Midi, l’homme du Nord se reconnaît à son attitude tranquille, à la concision de son lent parler, tout aussi sûrement que le méridional se trahit dans le Nord par son exubérance de pantomime et de débit.

	— Но говорят, в Океании живут людоеды? — Что вы! Там все вегетарианцы… — Правда, что дикари ходят нагишом? — Это похоже на правду, но только далеко не все. Ну да мы их оденем. — II
	— Mais on dit que là-bas, dans l’Océanie, il y a des anthropophages ? — Jamais de, la vie ! Tous végétariens… — Est-ce vrai que les sauvages vont tout nus ? — Çà, c’est peut-être un peu vrai, mais pas tous. D’ailleurs nous les habillerons.

Книга вторая

Лишь немногие храбрецы, <…> невзирая на проливень, выходили копать землю, распахивать свои «гектары» и упорно старались хоть что-нибудь вырастить, но вырастало во влажном тепле этой земли, которую вечно мочил дождь, нечто весьма странное: сельдерей за одну ночь вымахивал в огромное дерево, жесткое-прежесткое, капуста тоже достигала потрясающих размеров, но всё у неё уходило в кочерыжку, длинную, как ствол пальмы, от картофеля же и от моркови пришлось совсем отказаться. — III

Quelques vaillants colons <…> partaient parfois malgré l’averse pour aller bêcher la terre ; remuer leurs hectares, acharnés à des essais de plantations qui produisaient des choses extraordinaires : dans la chaleur humide de cette terre toujours trempée, les céleris en une nuit devenaient des arbres gigantesques, et d’un dur ! Les choux aussi prenaient un développement phénoménal, mais tout en tiges, longues comme des fûts de palmiers ; quant aux pommes de terre et aux carottes, il fallait y renoncer.

	… он обратил внимание Тартарена, что он сейчас в таком положении, в каком находился Наполеон, когда его взяли в плен англичане и когда его оставила Мария-Луиза. — А ведь и правда, — весьма польщённый подобным сближением, согласился Тартарен. И, утешенный сознанием, что у него общая судьба с великим Наполеоном, он спал потом всю ночь, не просыпаясь. — V
	… il fit remarquer à Tartarin l’analogie de sa situation avec celle de Napoléon prisonnier des Anglais et abandonné par Marie-Louise. « En effet », dit Tartarin très fier de ce rapprochement ; et l’identité de leurs deux destinées, à lui et au grand Napoléon, lui fit passer une excellente nuit.

Книга третья

	… кто может угадать, что зреет в объёмистых черепных коробках у властей предержащих? — II
	… mais sait-on jamais tout ce que roulent ces vastes cervelles de conducteurs de peuples !

	… женщины любят утешать и поведать им муки наболевшего сердца — это лучший способ добиться успеха. — II
	… les femmes aiment à consoler, et porter ses chagrins de cœur en écharpe est la meilleure façon de réussir auprès d’elles.

	Кто познал славу хотя бы однажды, тот уже не может без неё жить. — VI (вариант трюизма)
	On ne peut plus vivre sans [gloire], quand une fois ou l’a connue.

	Нас, тарасконцев, спасает наше непостоянство. Благодаря этому мы не так сильно горюем, как другие народы. — VI
	C’est là ce que nous avons de bon, nous autres Tarasconnais, notre mobilité. Par elle, nous sommes moins tristes que les autres peuples.

	— … тарасконское племя — чудесное племя, без него Франция давно бы зачахла от педантизма и скуки. — VI
	«… jolie race, la race tarasconnaise, et sans elle la France depuis longtemps serait morte de pédantisme et d’ennui. »

Перевод

Н. М. Любимов, 1957

О романе

Видя выставленный повсюду роман Доде «Порт Тараскон», читая о нём восторженные статьи, думая о его неслыханном успехе, я, как искренний друг автора, не забываю и о том, что эта книга, написанная ради большого куша, дает повод для тайного злорадства Золя, позволяет Гюисмансу упрекать Доде в делячестве… Я и сам мог бы ему сказать многое насчёт его книги, будь он здоров, но в ответ, разумеется, услышал бы только одно: «У меня дети!» Вот именно! Поэтому-то писатель и должен оставаться холостяком, не должен вечно быть озабочен мыслями о приданом для своего потомства.

— Эдмон Гонкур, «Дневник», 5 ноября 1890

Но смешное здесь соседствует с весьма серьёзным намерением автора осудить политику французского правительства, которое стремилось захватить новые колонии. Колониальная тема, поднятая Доде ещё во времена Второй империи, когда он изображал Тартарена в Алжире, нашла теперь новое воплощение. И писатель касается её на этот раз не походя, а делает главным предметом своего повествования. Добродушный Тартарен, ставший колонизатором, в первый раз терпит полное поражение, и автор не приходит к нему на помощь.

— Александр Пузиков, «Альфонс Доде», 1965

В третьей книге Доде настойчиво проводит новую аналогию — аналогию между Тартареном и Наполеоном. Дело не только в том, что это даёт писателю возможность блестяще пародировать «Мемориал св.Елены» Лас-Каза и развенчать ещё одну бонапартистскую легенду. <…> Доде давно <…> интересовал прежде всего Наполеон как воплощение типического характера южанина. Доде даже хотел написать о Наполеоне, изобразив его именно с этой точки зрения, но так и не осуществил своего намерения. И всё же нельзя сказать, чтобы замысел его остался невоплощённым: Доде не показал читателю Наполеона-Тартарена, но зато дал ему Тартарена-Наполеона. В «Порт-Тарасконе» ещё заметнее та перемена отношения автора к своему герою, которая наметилась во второй части: он становится всё более и более симпатичным и трогательным. Его буйная фантазия, легковерие и легкомыслие, нелепая рыцарственность выигрывают в глазах читателя, когда они сопоставляются с буржуазным делячеством, скучной трезвостью чистогана, воплощением которых является мнимый герцог Монский. Дух самой необдуманной авантюры для Доде более приемлем, чем дух буржуазного предпринимательства. Поэтому так грустно звучат последние страницы романа: ведь смерть Тартарена — это смерть последнего Дон Кихота в европейской литературе.

— Сергей Ошеров

	Авантюра тарасконцев, желающих иметь свою, тарасконскую колонию на острове в Тихом океане, зло пародирует колониальные притязания французской буржуазии тех лет: Тартарен становится «империалистом в миниатюре». <…> В конце романа автор откровенно жалеет Тартарена, который после бесславного разоблачения видит действительность в её реальном обличье, сбросив искажающие очки риторики и преувеличений.
	— Злата Потапова, «Альфонс Доде»