Несколько слов о «Современнике» (Белинский)
«Несколько слов о „Современнике“» — рецензия Виссариона Белинского на первый том этого журнала[1].
Цитаты
править«Современник» есть явление важное и любопытное сколько по знаменитости имени его издателя, столько и от надежд, возлагаемых на него одною частию публики, и страха, ощущаемого от него другою частию публики. Г. Сенковский, редактор «Библиотеки для чтения», <…> до того испугался предприятия Пушкина, что, забыв обычное своё благоразумие, имел неосторожность сказать, что он «отдал бы всё на свете, лишь бы только Пушкин не сдержал своей программы». Подлинно, что <…> устрашённый человек, вместо того чтоб бить по призраку, напугавшему его, колотит иногда самого себя… |
Признаемся, мы не думаем, чтобы «Современник» мог иметь большой успех; под словом «успех» мы разумеем <…> нравственное влияние на публику. По нашему мнению, да и по мнению самого «Современника», журнал должен быть чем-то живым и деятельным; а может ли быть особенная живость в журнале, состоящем из четырёх книжек, а не книжищ, и появляющемся чрез три месяца? Такой журнал, при всём своём внутреннем достоинстве, будет походить на альманах, в котором, между прочим, есть и критика. Что альманах не журнал и что он не может иметь живого и сильного влияния на нашу публику — об этом нечего и говорить. «Библиотека для чтения» особенно одолжена своим успехом тому, что продолжительность периодов выхода своих книжек заменила необыкновенною толстотою их. Какая тут живость, какая современность, когда вы будете говорить о книге через три или через шесть месяцев после её выхода? А разве вы не знаете, как неживущи, как недолговечны наши книги? |
«Коляска» есть не что иное, как шутка, хотя и мастерская в высочайшей степени. В ней выразилось всё умение г. Гоголя схватывать эти резкие черты общества и уловлять эти оттенки, которые всякий видит каждую минуту около себя и которые доступны только для одного г. Гоголя. Но пьеса всё-таки не больше как шутка и, по нашему мнению, не может заменить собою отсутствия повести, которая почитается у нас необходимым украшением всякой книжки журнала, особливо первой. Вторая статья г. Гоголя, «Утро делового человека», говорят, есть отрывок из его комедии. Во всяком случае, она представляет собою нечто целое, отличающееся необыкновенною оригинальностию и удивительною верностию. Если вся комедия такова, то одна она могла бы составить эпоху в истории нашего театра и нашей литературы <…>. «Путешествие в Арзрум», <…> статья Пушкина, не заключает в себе ничего такого, что бы вы, прочтя её, могли пересказать, что бы вас особенно поразило, но её нельзя читать без увлечения, нельзя не дочитать до конца, если начнёшь читать. |
Самые дурные статьи, это — «О рифме» барона Розена и «Париж», этот род записки, писанной к приятелю на разных лоскутках, без всякой связи и занимательности, дурным языком. — «Париж. Хроника русского» была составлена из писем А. И. Тургенева друзьям без его ведома, от чего он пришёл в бешенство; П. А. Вяземский поместил во 2-м томе заметку «От редакции» с объяснением по этому поводу[2] |
Самые интересные статьи — это «О движении журнальной литературы в 1834 и 1835 г.» и «Новые книги»: в них видны дух и направление нового журнала. |
Журнал есть не наука и не учёность, но, так сказать, фактор науки и учёности, посредник между наукою и учёными. Как бы ни велика была журнальная статья, но она никогда не изложит полной системы какого-нибудь знания: она может представить только результаты этой системы, чтобы обратить на неё внимание учёных, как скорое известие, и публики, как рапорт о случившемся. Вот почему такое важное место, такое необходимое условие достоинства и существования журнала составляет критика и библиография, учёная и литературная. |
Главное содержание разбираемой нами статьи состоит в суждении о литературных периодических изданиях в России, <…> все эти суждения не только изложены резко, остро и ловко, но даже беспристрастно и благородно; автор статьи не исключает из своей опалы ни одного журнала <…>. О «Библиотеке для чтения» высказаны истины резкие и горькие для неё, но уже известные и многими ещё прежде сказанные. <…> Вообще «Современник», при всей своей благородной и твёрдой откровенности, обнаруживает какую-то симпатию к «Наблюдателю». Например, сказавши, что это журнал безжизненный, чуждый резкого и постоянного мнения, он чрез несколько страниц приходит в восторг от критик г. Шевырёва; потом намекает о каких-то перлах русской поэзии, будто бы находящихся в «Наблюдателе»… |
Посмотрите на одно наше правописание или на наши правописания, потому что у нас их почти столько же, сколько книг и журналов: мы ещё изъявляем наше детское уважение большими буквами и поэту и поэзии, и литератору и литературе, и журналу и журналисту — всё это у нас, на Руси, состоит в классе и потому требует поклона… |