Невил Шют

Невил Шют Норвей (англ. Nevil Shute Norway, 17 января 1899 — 12 января 1960) — английский романист и авиаинженер, известный под криптонимом Невил Шют.

Невил Шют

Статья в Википедии

Медиафайлы на Викискладе

Цитаты

	Нехорошо жить в пепле мёртвого счастья.
	It's no good going on living in the ashes of a dead happiness.
	— «Город как Элис» (A Town Like Alice), 1950

• см. «На берегу», 1957

Крысолов

Pied Piper, 1942; перевод: Нора Галь, 1983 [1951]

	— Лигу можно упрекнуть только в одном, она не сумела внушить государствам — своим членам веру в свои идеалы. Для этого нужна пропаганда. А пропаганда стоит, денег. Если бы каждое государство тратило на Лигу десятую долю того; что оно тратит на вооружение, войны бы не было. — глава 2
	"The only failure that can be laid to the account of the League is its failure to inspire the nations with faith in its ideals. And that means propaganda. And propaganda costs money. If the nations had spent one-tenth of what they have spent in armaments on the League, there would have been no war."

— Поедемте в Англию теперь, — мягко попросил старик. — Нет, мсье. — Почему же нет? — Вы-то сами поедете с детьми в Америку? Теперь уже он покачал головой. — И хотел бы поехать, но едва ли смогу. Вероятно, когда я вернусь на родину, для меня там найдётся работа. — Вот и я не могу оставить Францию, — сказала она. <…> — Можно быть либо француженкой, либо англичанкой. Нельзя быть сразу и тем и другим. — глава 9

He said gently: "Make that trip to England now, Nicole." She shook her head. "No, monsieur." "Why not?" She said: "Are you going to America with the children, yourself?" He shook his head. "I would like to, but I don't think I shall be able to. I believe that there'll be work for me to do when I get back." She said: "Nor would I leave France. <…> Either one is French or one is English, and it is not possible that one should be both at the same time."

Диссен угрюмо продолжал: — Его погубило английское вероломство. Он гнал англичан от Амьена к побережью. Дорога была забита беженцами, и он расчищал путь своему танку пулемётами. А среди этих беженцев прятались английские солдаты. Карл их не видел, и они закидали бутылками с бензином башню танка, бензин просочился внутрь, а потом они подожгли танк, и он вспыхнул. Мой брат откинул люк, хотел выскочить, и англичане сразу его застрелили, он не успел сдаться. Но он уже сдавался, и они это знали. Никто не может драться в горящем танке. — глава 11

Diessen said sullenly: "It was English treachery that killed him. He was driving the English before him, from Amiens to the coast. There was a road cluttered up with refugees, and he was clearing it with his guns to get his tank through. And hiding in amongst these refugees were English soldiers that Karl did not see, and they threw bottles of oil on top of his cupola so they dripped down inside, and then they threw a flame to set the oil alight. My brother threw the hatch up to get out, and the English shot him down before he could surrender. But he had already surrendered, and they knew it. No man could go on fighting in a blazing tank."

О Шюте

	Мистер Шют со своими высокими нравственными целями и счастливой развязкой, возможно, напомнит нам автора дидактических романов XIX века или нынешнего русского советского писателя, который видит свою задачу скорее в том, чтобы «улучшить» действительность, нежели в том, чтобы честно её показать.
	— анонимная рецензия на «Город как Элис»

	Шют — профессиональный беллетрист, создающий чёткие, прилично построенные тексты, <…> обычное «чтиво» без особых претензий на художественность.
	Shute jest beletrystą zawodowym, tworzącym poprawne, przyzwoicie budowane teksty, <…> po prostu „czytadła” bez większych artystycznych ambicji. Jego sukces świadczył niedobrze o poziomie panującym w Science Fiction…
	— Станислав Лем, «Фантастика и футурология», книга 2 (I. Катастрофа), 1970

У Невила Шюта почти не найти пассивных, рефлектирующих героев. Автор наделяет действующих лиц свойственной ему самому жаждой жизни, активной жизненной позицией. Последняя подразумевает в его глазах твёрдую нравственную позицию. Оставаясь <…> консерватором до мозга костей, он с оправданным опасением относился к новомодным веяниям в области морали, гуманизм считал неделимым и не допускающим разнесения по классовой принадлежности и определённо полагал, что ничего лучше и бесспорней старых надёжных библейских заповедей человечество на путях своего долгого и ещё не завершившегося нравственного «взросления» не придумало. <…> Шют тяготел к социально-психологической прозе с выраженной фабульной основой, а не к углубленному аналитическому письму. <…> В «Крысолове» <…> для Шюта, как обычно озабоченного сопоставлением ценностей и противоположением добра и зла, важнее было осуществить это на уровне привычного, повседневного. Поэтому он укрупнённо прорисовывает вторжение войны в быт, показывает перерождение оккупации в это самое привычное и повседневное, хотя она и не становится от того более приемлемой. <…> В подтексте книги проводится идея сопричастности судьбы одного человека судьбам человечества в целом.

— Владимир Скороденко, «Невил Шют, творец бестселлеров», 1990