Литературная критика СССР

Здесь представлены обобщающие цитаты о литературной критике в СССР, в основном русскоязычной.

Цитаты

Борис Индюков сызмальства обучался в литературных университетах, академиях и пантеонах. Он поставил себе целью стать великим писателем советской земли, но Институт Стихотворных Эмоций, где он обучался, прихлопнул Главпрофобр, прежде чем Борис Индюков понял, что в конце фразы необходимо ставить точку. <…> — Мы строим отдел библиографии совсем по-новому. Каждая рецензия — три строки. Понимаете? Не больше! Гениально! <…> — Понимаю! — радостно отвечал Индюков. <…> В трёх строчках как раз вмещалось всё то, что Индюков мог сказать о толстой, в четыреста страниц книге. Рецензии на отечественные романы писались по форме № 1. «Автор. Название книги. Из-во. Год. Цена. Число страниц. Кому нужна книга писателя (такого-то)? Никому она не нужна. Мы рекомендовали бы писателю (такому-то) осветить быт мороженщиков, до сих пор ещё никем не затронутый». Рецензии на иностранные романы писались по форме № 2. «Автор. Название книги. Из-во. Цена. Число страниц. Книга французского писателя (такого-то) написана со свойственным иностранцам мастерством. Но… кому нужна эта книга? Никому она не нужна. Эта книга не впечатляет». Подписывался Индюков самыми разнообразными инициалами, стараясь таким образом сбить со следа писателей. <…> Но, несмотря на эти предосторожности, Индюкова иногда выслеживали и поколачивали. Спасаясь от побоев, Индюков вошёл в охрану труда с ходатайством о выдаче ему панциря, но получил отказ, так как параграфа о панцирях в колдоговоре не нашли. Тогда на великие доходы от маленьких рецензий он сшил себе толстую шубу на вате и на хорьках и, когда его били, только улыбался. Писатели, изнурённые борьбой с «Индио», «Б. И.» и «овым», переменили тактику. Малодушные перестали писать, а сильные духом принялись заискивать перед всесильным «Индио».

— Ильф и Петров, «Человек с бараньими глазами», 1929

	Весь разговор с нашими литераторами надо вести серьёзно, по-человечески, а не так: ну-ка стукну. Мне стыдно, что появляются критики, которые начинают терять равновесие, не понимают обстановки, которые выскакивают и начинают метать.
	— Всеволод Вишневский, выступление на заседании Президиума Союза писателей СССР совместно с членами Правления, 4 сентября 1946

Знаю я наших умных и талантливых критиков. Одиннадцать месяцев в году занимаются проблемами чередования согласных у Рабиндраната Тагора. Потом им дают на рецензию современного автора. Да ещё и не вполне официального. И тогда наши критики закатывают рукава. Мобилизуют весь свой талант, весь ум, всю объективность. Всю свою неудовлетворённую требовательность. И с этой вершины голодными ястребами кидаются на добычу. Им скомандовали — можно! Им разрешили показать весь свой ум, весь талант, всю меру безопасной объективности.

— Сергей Довлатов, «Невидимая газета», 1985

1930-е

• см. Ильф и Петров, «Мала куча — крыши нет» (1930), «Отдайте ему курсив» и «Мы уже не дети» (1932)

В России советская критика «жизненность» писателя понимает весьма своеобразно. Идеологическая безупречность (стопроцентное принятие коммунизма), отклик на политическую злобу дня (в унисон с партийным заданием), марш в ногу с производственными задачами страны, сводящий, например, поэзию к грубой ремесленной агитке, к газетному фельетону в стихах, — всё это, требуемое в первую очередь от литературы, только помогает плодиться той безграмотной, скучной и пошлой халтуре, которой завален советский книжный рынок. Величайшее право творчества, без которого литература не может существовать, авторская свобода, отнято: недавнее ужасающее усмирение, которому подверглись такие выдающиеся мастера современной прозы, как Замятин и Пильняк, явилось новым позорным подтверждением безотрадного факта.

— Николай Андреев, «Сирин», 1930

Матрос в изображении писателя второго сорта и матрос в изображении писателя сорта третьего ничем друг от друга не отличны, и только обезумевший от благонамеренности пролетарский критик может там и сям выскоблить ересь. <…> [В советской литературе] торжество добродетели полное <…>. Если попадается ересь, то для мирянина это неощутимо, и нужно быть пролетарским критиком, искушённым в этих высоких материях, чтобы найти тайную печать дьявола.

— Владимир Набоков, «Торжество добродетели», 1930

… грубость критики, её некультурность и — нередко — малограмотность. Весьма возможно, что наши критики — люди идеологически отлично вооружённые, но, видимо, что-то мешает им изложить с предельной ясностью и простотой учение диалектического материализма в его применении к вопросам искусства. <…> Противоречие между критиками — обычное явление, и здесь хуже всего то, что противоречия растут и развиваются на почве отношения критиков к самому главному — к методу познания явлений жизни. Обычно критические статьи сводятся к порицанию, а не к воспитанию автора, и речь в них ведётся не о методе организации опыта, а о политической физиономии писателя. <…> Так же, как у литераторов, у критиков слишком сильно развиты индивидуалистические настроения, цеховые и групповые интересы, и часто видишь, что эти интересы отстоят довольно далеко от серьёзнейших вопросов литературы…

— Максим Горький, «О литературе и прочем», 1931