Игрок (Достоевский)

«Игрок» — роман Фёдора Михайловича Достоевского, впервые опубликованный в 1866 году.

Цитаты

— А по моему мнению, рулетка только и создана для русских, — сказал я, и когда француз на мой отзыв презрительно усмехнулся, я заметил ему, что, уж конечно, правда на моей стороне, потому что, говоря о русских как об игроках, я гораздо более ругаю их, чем хвалю, и что мне, стало быть, можно верить. — На чём же вы основываете ваше мнение? — спросил француз. — На том, что в катехизис добродетелей и достоинств цивилизованного западного человека вошла исторически и чуть ли не в виде главного пункта способность приобретения капиталов. А русский не только не способен приобретать капиталы, но даже и расточает их как-то зря и безобразно. Тем не менее нам, русским, деньги тоже нужны, — прибавил я, — а следственно, мы очень рады и очень падки на такие способы, как например рулетки, где можно разбогатеть вдруг, в два часа, не трудясь. Это нас очень прельщает; а так как мы и играем зря, без труда, то и проигрываемся! <…> право, неизвестно ещё, что гаже: русское ли безобразие или немецкий способ накопления честным трудом? <…> — Какая безобразная мысль! — воскликнул генерал. — Какая русская мысль! — воскликнул француз. — глава IV

— Я сам как потерянный; мне только бы быть при ней, в её ореоле, в её сиянии, навечно, всегда, всю жизнь. — глава XI

— Действительно, человек любит видеть лучшего своего друга в унижении пред собой; на унижении основывается большею частью дружба; и это старая, известная всем умным людям истина. — глава XVII

— Скажите, вы не намерены бросить игру? — О, чёрт с ней! Тотчас же брошу, только бы... — Только бы теперь отыграться? Так я и думал... — глава XVII

Глава V

— ... утопающий, который хватается за соломинку. Согласитесь сами, что если б он не утопал, то он не считал бы соломинку за древесный сук...

— Вы говорили, что вам это рабство наслаждение. Я так и сама думала. — Вы так думали, — вскричал я с каким-то странным наслаждением. — Ах, как эдакая наивность от вас хороша! Ну да, да, мне от вас рабство — наслаждение. Есть, есть наслаждение в последней степени приниженности и ничтожества! — продолжал я бредить. — Чёрт знает, может быть, оно есть и в кнуте, когда кнут ложится на спину и рвёт в клочки мясо... Но я хочу, может быть, попытать и других наслаждений. Мне давеча генерал при вас за столом наставление читал за семьсот рублей в год, которых я, может быть, еще и не получу от него. Меня маркиз Де-Грие, поднявши брови, рассматривает и в то же время не замечает. А я, с своей стороны, может быть, желаю страстно взять маркиза Де-Грие при вас за нос? — Речи молокососа. При всяком положении можно поставить себя с достоинством. Если тут борьба, то она еще возвысит, а не унизит. — Прямо из прописи! Вы только предположите, что я <…>, пожалуй, и достойный человек, а поставить себя с достоинством не умею. Вы понимаете, что так может быть? Да все русские таковы, и знаете почему: потому что русские слишком богато и многосторонне одарены, чтоб скоро приискать себе приличную форму. Тут дело в форме. <…> для приличной формы нам нужна гениальность. Ну, а гениальности-то всего чаще и не бывает, потому что она и вообще редко бывает. Это только у французов и, пожалуй, у некоторых других европейцев так хорошо определилась форма, что можно глядеть с чрезвычайным достоинством и быть самым недостойным человеком. Оттого так много форма у них и значит. Француз перенесёт оскорбление, настоящее, сердечное оскорбление и не поморщится, но щелчка в нос ни за что не перенесёт, потому что это есть нарушение принятой и увековеченной формы приличий.

— Я люблю без надежды и знаю, что после этого в тысячу раз больше буду любить вас. Если я вас когда-нибудь убью, то надо ведь и себя убить будет; ну так — я себя как можно дольше буду не убивать, чтоб эту нестерпимую боль без вас ощутить. Знаете ли вы невероятную вещь: я вас с каждым днем люблю больше, а ведь это почти невозможно. — глава V

— Но ведь удовольствие всегда полезно, а дикая, беспредельная власть — хоть над мухой — ведь это тоже своего рода наслаждение. Человек — деспот от природы и любит быть мучителем. — глава V

О романе

Сюжет рассказа следующий: один тип заграничного русского. Заметьте: о заграничных русских был большой вопрос летом в журналах. Всё это отразится в моём рассказе. Да и вообще отразится вся современная минута (по возможности, разумеется) нашей внутренней жизни. Я беру натуру непосредственную, человека, однако же, многоразвитого, но во всём недоконченного, изверившегося и не смеющего не верить, восстающего на авторитеты и боящегося их. Он успокоивает себя тем, что ему нечего делать в России, и потому жестокая критика на людей, зовущих из России наших заграничных русских. <…> Главная же штука в том, что все его жизненные соки, силы, буйство, смелость пошли на рулетку. Он — игрок, и не простой игрок, так же как скупой рыцарь Пушкина не простой скупец. Это вовсе не сравнение меня с Пушкиным. Говорю лишь для ясности. Он поэт в своём роде, но дело в том, что он сам стыдится этой поззии, ибо глубоко чувствует её низость, хотя потребность риска и облагораживает его в глазах самого себя. <…> рассказ обратит непременно на себя внимание как наглядное и подробнейшее изображение рулеточной игры. Кроме того, что подобные статьи читаются у нас с чрезвычайным любопытством, — игра на кодах, собственно относительно заграничных русских, имеет некоторое (может и немаловажное) значение.

— Достоевский, письмо Н. Н. Страхову 30 сентября 1863