Заплыв (Сорокин)

(перенаправлено с «Заплыв (сборник)»)

«Заплыв» — седьмой авторский сборник Владимира Сорокина, куда вошли 11 сатирических рассказов 1978-80 годов (3 ранее изданы в сборнике «Утро снайпера», 2002). Впервые опубликован в 2008 году.

Цитаты

править
  •  

— Если же ты действительно дура — так какого хрена ты числишься в партии, в Основном Блоке, в Обществе Содействия Большинству, В Союзе Добровольного Обслуживания Слуг Народа? <…> Ты простые-то вещи понять не можешь, а это и подавно… Тебе воду от стекла отличить — сложно. Сложно! Вот это — сложно! — Он махнул рукой в сторону матово-белой пирамиды, — проецирует изображение носогубных складок всех семидесяти четырёх вождей в разные годы жизни, а ты попробуй определить возраст каждого! Ты-то, рохля, небось, и чья складка-то, не скажешь… Или вот этот приборчик, — Пётр Иванович любовно смахнул пыль с головы размашистого металлического паука, — читает все речи Великого… а этот — знает общую… общую протяжённость его морщин и количество поседевших волос к каждому подпленуму… <…> Жидкий цветной гелий в стеклянных глазах Гениев Двенадцатого Порядка — это сложно! Электронный мозг Буревестника — сложно! Оживлённая рука Первого Рулевого — сложно! Ещё бы! Поди разбери, что она пишет! У него подчерк — ровная линия! Для этого все тридцать два тома надо знать назубок! Синие муравьи, — он хлопнул рукой по высокой серебристой банке, — составляющие собой цитаты из Белой Книги, — тоже не просто! Попробуй расставь в них правильно знаки препинания, например: «Ждать нельзя восставать!» Это сложно! Ведь твоя куриная голова не знает, в какой период это писалось! Если при Чёрном Тиране — после «ждать» — запятую. А если во времена Второго Шатания Народов — тогда её ставить после «нельзя»… Вот это — тоже непросто. — Он дёрнул за длинный шпагообразный рычаг — раздался угрожающий скрежет, боковая грань подвешенного к потолку многогранника ушла вглубь, из треугольной дыры медленно потекла тягучая фиолетовая масса.
— Это действительно сложно — лепит фигуру Правдолюбца № 397, но с изъяном. А с каким — это уже задача для настоящего члена партии! Для этого надо умишком ворочать, историю знать! Какой ус ниже какого! Справа шрам или слева! <…> Я ведь не предлагаю тебе прослушать запись шагов тридцати учеников Буревестника и определить, кто есть кто. Не заставляю вслушиваться в шорох усов Лобового, выводить уравнение идеологической эффективности доклада в зависимости от силы аплодисментов, на ощупь отличать лоб врага от лба друга. <…> Я же не предлагаю тебе проверить доказательство, что высота Большой Трибуны прямо пропорциональна высоте наших идеалов и обязательств, что сила её микрофонов равна силе нашего единства, а блеск торцов — блеску глаз служащих. <…> И сложных загадок вроде «Без окон, без дверей — полна горница людей» тоже не задаю. <…> Это бетонная камера с замурованными врагами народа!

  — «Дача»
  •  

Нарисованной им обложке предназначалось спеленать небольшую книжку-сотню бумажных листов, вобравших в себя антологию народных поговорок и изречений, объединённых красным призывом. Анатолий читал эти поговорки ещё в школе — все они были короткими, тупыми и тяжёлыми, словно отлитые вручную пули, их распирало парчовое, безудержно расшитое петухами ухарство, — пыжился, кружился на месте тот аляповатый монохромный павлин, меж редких перьев которого так хорошо различались лоснящиеся брюшки ядрёных, глубоко внедрившихся в дряблую кожу вшей, метался его круглый, жаждущий крови глаз, торопливо переступали сухие ноги, и сквозь поднятую пыль на палевой глине утоптанного майдана проростал рваный рисунок следов:
По пальцам холёным — железом калёным.
Не вкось да вкривь, а в кровь да в слизь.
Не лоб чеши, а кол теши, —
Колом по лбу белому —
Душа из тела вон,
Из тела белого,
На брань несмелого.
Целься цеп не по овсу,
А по стервецу отцу:
Коль отец на церковь цепок —
Отучи дубовым цепом.
Бей стоячего плашмя, а лежачего торцом, —
По мордени — шмяк да шмяк.
По хребтине — цоп да цоп.

  — «Король, сапожник, портной»
  •  

… странно <…> наблюдать тоскливую метаморфозу старого, давно облюбованного твоими глазами муравейника: под влиянием неведомых тебе явлений (рождение новой звезды или приближение конца света) его поверхность вскипает муравьями, колеблется и начинает осыпаться, оголяя то, что составляло милую покатость чёрного холмика…

  — «Полярная звезда»
  •  

… левое ухо, Его ухо, ухо, так похожее на съёжившуюся дольку апельсина, ухо, тугие складки которого Кротов вынес ещё из детской памяти, ухо, отлитое в золоте, в бронзе, в стали и в чугуне, вырезанное из мрамора и гранита, из алмаза и янтаря, ухо, не имевшее пространственных границ, разрастающееся с поверхности маковых, рисовых и пшеничных зёрен до километровых транспарантов, ухо, овальный контур которого множат миллионные тиражи, рисуют и лепят художники, описывают писатели, заученно выводят карандаши школьников…

  — там же
  • «Стихи и песни» — 22 миниатюры из 31 в седьмой части романа «Норма».

Ватник

править
  •  

… серый, сопливый бес вселившийся в меня скуки начинает лениво расти, пухнет, расправляет обвислые крылья; пёстрый стержень тугой тягомотины постепенно, словно быстрорастущий бамбук, пронизывает мою душу; язык обкладывает кисленькая медная оскомина: это привкус <…> полупустого, плюшевого, подъеденного молью театра, где пыль, поднятая с сонных подмосток добротно рухнувшей героиней, призвана скрывать откровенную скуку, пробившуюся сквозь раскисший шоколад грима ревнивого мавра.
— …И трижды не прав и преступен тот работник труда и обороны, который легко забывает, уклоняется в сторону так называемых, низкопоклонствует перед прогнившей, берёт пример с неприглядных, попадает под влияние тлетворных, сетует на мнимое отсутствие, тянется к якобы новым, разлагается внутри своего, не препятствует опасным и допускает постыдное.

  •  

Испускаемому ватником смраду невозможно дать однозначного определения — он сложен и многосоставен, словно зловеще горящая мозаика. Единственное, что хоть как-то помогает отвести ему место в сознании и спокойно, без сердечной колотьбы, осмыслить — этой примитивный синтез. Чтобы получить сей убийственный конгломерат, я взял бы горечь застарелой, полусожжённой помойки, сладковатую вонь кишащей червями лошади, сопревшее в старых сундуках трепьё, свиной помёт, мокнущую под дождём рухлядь, разрытую могилу, гниющую под солнцем требуху. <…>
Его запах так же легко изменчив, как и он сам, — когда семь лет назад ватник впервые сжался — от него потянуло какой-то скучной пресной гнилью — так пахнут ножки канцелярских столов в сырых подвалах. Во время каждого стального выступления я осторожно наблюдал за ватником, замечая, как странно реагирует его съёжившаяся плоть на усилия металлического оратора: она бугрилась, играла радужными пятнами тления, шевелилась, корчилась, словно под её нечистой кожей копошились мириады червей, — а когда в сталь осторожно добавляли свинец и олово — местами рвалась, снова расползаясь, выпуская клочья осмелевшей, начинавшей буреть ваты.

  •  

С каждым днём докладчики теряли сталь, голоса их стихали, старели, съёживались, начинали мямлить, и вскоре из овальной, затянутой шёлком мембраны потекли не свинец с оловом, даже не сера с сурьмой, а какая-то раскисшая оконная замазка, вязкая и бесцветная, иногда неловко мимикрирующая под резину.

Заплыв

править
Первый рассказ автора[1]. До этого сборника вошёл в роман «Голубое сало» (как читаемый персонажем) и в «Утро снайпера».
  •  

Плыть в ледяной воде он мог долго, но пять бесконечных часов держать в предельно вытянутой руке шестикилограммовый факел было по-настоящему тяжело. И как он ни готовился к заплыву, какими тренажерами ни изнурял свою правую руку, — всё равно к рассвету её сводило мелкой дрожью и не было силы, способной обуздать эту проклятую дрожь. Инъекции, втирания, электромагнитная терапия не помогали.

  •  

… ему вот уже шесть лет доверяли самые ответственные места в цитатах.
И сегодня он плыл запятой — единственной запятой в длинной, первой степени сложности цитате из Книги Равенства: ОДНИМ ИЗ ВАЖНЕЙШИХ ВОПРОСОВ СОВРЕМЕННОГО ЦЕЛЕВОГО СТРОИТЕЛЬСТВА БОРО ЯВЛЯЛСЯ, ЯВЛЯЕТСЯ И БУДЕТ ЯВЛЯТЬСЯ ВОПРОС СВОЕВРЕМЕННОГО УСИЛЕНИЯ КОНТРАСТА

  •  

… после четырёх лет ВВАП (военно-водно-агитационной подготовки) вообще не представлял свою жизнь без этих долгих, пропахших рекой ночей, без чёрной, дробящей всполохи пламени воды, без свинцовой боли, постепенно охватывающей руку с факелом, без предрассветного завтрака в чистой полковой столовой.
Служба, словно Река, быстро и плавно несла Ивана: поначалу его как новичка ставили в середины больших прочных букв Ж, Ш и Щ, потом, убедившись в точности его плаванья, стали постепенно смещать к краям. Так после двух лет он уже плавал левой ножкой Д или вместе с рябым татарином Эльдаром составлял хвостик у Щ.
Ещё через год Ивану поручили плавание в тире и восклицательных знаках, а после нанесения почётной татуировки «пловец-агитатор высшей категории» — доверили запятые.
За семь лет службы Иван имел звание младшего сержанта, медаль «Государственный пловец», множество устных похвал перед строем и почётную грамоту «За образцовую службу при водном транспортировании VI-ой главы книги Аделаиды Свет «Новые люди»» (главу транспортировали в течение четырёх месяцев, и каждую ночь Иван плавал запятой).

  •  

Иван понимал, что своей запятой делит это длинное, но очень нужное людям предложение пополам и что без его факела оно потеряет свой великий смысл. Гордость и ответственность всегда помогали ему бороться с холодом. Сейчас он также легко победил его, и осенняя вода казалась тёплой.
Он снова посмотрел на звезды. Больше всего он любил созвездие, напоминающее ковш, которым полковой повар льёт в солдатские миски вкусный суп из турнепса и плюхает наваристую перловую кашу с маргарином. И хотя он с детства знал, что созвездие носит имя Седьмого Пути, а эта колючая звезда на конце — Великого Преобразователя Человеческой Природы Андреаса Капидича, в памяти Ивана оживали не золотые обелиски Храма Преодоления, не витые рога Капидича, а вместительный, сияющий ковш.

  •  

Правая рука дала о себе знать: в плече осторожно зашевелилась боль и вялой спиралью потянулась к побелевшим от напряжения пальцам. Постепенно она доберётся до них, и жестяной корпус покажется им картонным, ледяным, жирным, обжигающим, плюшевым, резиновым, а потом пальцы намертво сожмут пустоту, и Иван потеряет свою правую руку до самого конца заплыва. И привычным, до мелочей знакомым окажется этот конец: в тусклом предрассветном воздухе два заспанных инструктора склонятся над Иваном, разжимая его белые, сведённые судорогой пальцы, не желающие расставаться с погасшим факелом. А Иван будет помогать левой рукой…

Летучка

править
Вошёл в восьмую часть «Нормы».
  •  

— И что же, товарищи, получается? Рыков опреорна шорпоренр напвака укаы. Это не опроенр! Вот, например, я прочту гоеноинркнр апрспвмпамкпм, рпорего Зова проар он опнрен… ага, вот оно:

Разби, раопро тишину
Отрока ап оды,
Шапро, олако олону
Бетонные уды.

  •  

Сроям дебо кодатся иды,
Он орбя кеда в землю врос.
Под щосы — эми баровиты
И добиламо так всерьёз.

Смотрен горобыва сосами
И жеск ооеск тотина вес:
Когута. межерамо фами.
Кейритомода… шефсимез…

Здесь неровек таропы ыше
Голомарода небосклон,
Щочаса вотра огомишек —
Доир, довутак, соросон!

— Это опренрна динамизм?
— Ну… опренра она вначале. А опренр — оаренр вяло.
— Долронг?! Лоанренр — вяло?!
— Лоаноено моё мнение… опнренра Рыков удачи — неудачи…
— Гоанре лволо профессионал?!

Отдельные статьи

править

Примечания

править