Жить интереснее, чем писать (интервью Бориса Стругацкого)

«Жить интереснее, чем писать» — интервью Бориса Стругацкого, данное в начале апреля 1991 года по поводу совместной с братом Аркадием пьесы «Жиды города Питера, или Невесёлые беседы при свечах».

Цитаты

Пьеса <…> о нашем странном поколении, выходящем сейчас в старость <…>. О людях, которые <…> воспитание своё <…> получили в эпоху культа и выросли самыми верными, самыми преданными рабами товарища Сталина. <…> поколению сломали становой хребет по крайней мере дважды. Первый раз — сразу после рождения, нечувствительно, без боли, постепенно, когда пропускали его через начальную, среднюю и высшую школу преклонения перед Вождём и Его Идеями. Выросло замечательное поколение рабов, не осознающих своего рабства, гордящихся цепями осознанной необходимости, готовых на всё, нравственно изуродованных, сгорбленных, скрюченных до того, что сами себе они казались высокими и стройными, а весь мир вокруг представлялся им изуродованным, сгорбленным и скрюченным, а следовательно — нуждавшимся в решительном исправлении… И вот в конце пятидесятых это поколение, глотнув свободы, сделало попытку распрямиться. Скрипя своим изуродованным позвоночником, мучительно и со стыдом осознавая своё прошлое рабство. <…> Такие рисовались ослепительные перспективы! И тут на них навалили <…> так называемый период застоя… Их сломали вторично… <…> Мы отличались от поколения отцов разве что тем, что полагали для себя возможным мрачно молчать в ситуациях, когда отцы наши вынуждены (или рады?) были исступлённо возглашать славу и ура. И точно так же сидел в нас страх, тем более стыдный, что боялись мы теперь потерять уже не жизнь даже, а всего лишь достигнутый нами — жалкий! — уровень жизни. Этот страх сидит в нас и сейчас, видимо, мы не способны совсем избавиться от него, и он готов согнуть, сломать нас и в третий раз. <…> Меня спрашивают: «Будет ли для вас неожиданным поворот к диктатуре?» <…> Наше поколение ждёт этого поворота с лета 1985-го <…>. Невозможно-де представить себе, чтобы такой великолепно отлаженный за семьдесят лет, точно отъюстированный в замечательно саморегулирующийся механизм удержания и усиления власти, боевая машина Великой Империи — Партия плюс Тайная полиция плюс Военно-промышленный комплекс, — чтобы этот Голем XX века сдал свои позиции за просто так, только потому, что время его истекло, империи сделались анахронизмами, а войны перестали приносить дивиденды. <…> Будет ещё множество попятных движений.

Т. Путренко: Эпиграфом к пьесе служит строка Акутагавы: «<…> В наши дни опасно назвать раба рабом». И относится он, по всей видимости, к вашему поколению, ставшему в настоящий момент «отцами». Конечно, не случайны и говорящие фамилии героев пьесы: Базарин, Кирсанов. Но в «Жидах города Питера…» действуют и «дети»… — Эпиграф <…> обращён к читателю. Слишком часто забываем мы, что имеем тех правителей, коих и достойны. <…> нам хочется думать, что поколение, идущее следом, не приемлет диктатуры. И не потому, конечно, что оно умнее, честнее, вообще лучше нас — просто его не успели или не сумели скрючить. Наступает время деидеологизированного населения. <…> Диктатура, общественный идеал, высокие политические цели, замечательные слова и громкие лозунги — всё это им попросту неинтересно. Их вселенная — в другом измерении, их цели — совсем в другой социальной плоскости. Они любят и мучаются любовью, но любовь у них не такая, как у нас, — она кажется нам столь же развязной, грубой, бездуховной, как и они сами. Они дружат и высоко ценят дружбу, но — господи ты боже мой! — каких друзей они себе выбирают! <…> Но одного достоинства у них не отнимешь: они начисто лишены способности испытывать энтузиазм. Мне кажется, их уже больше невозможно построить в ревущие от восторга колонны, дабы они под развевающимися знамёнами ринулись на указанного свыше врага. С этим поколением такой номер уже не пройдёт — придётся готовить новое, а на это понадобится два десятка лет, да и воспитатели уже не те… <…> Жид — какое печальное слово! Оно уже давно превратилось в термин, обозначающий изгоя, выродка, инакомыслящего. <…> В нашей пьесе все — жиды, всякий, кого Власть берёт за глотку, тут же превращается в жида… Имеет место ужасающая терминологическая путаница, когда речь заходит об утопиях и антиутопиях. Прежде всего, ни то ни другое ни в коем случае не следует считать предсказаниями будущего. На самом деле, утопия — это попытка описать мир, устроенный разумно. Представления о разумно устроенном мире меняются от цивилизации к цивилизации разительно <…>. Антиутопия же, или роман-предостережение, описывает мир, устроенный страшно. Автор утопии всегда апеллирует к разуму, автор антиутопии — к чувству.

… ранние Маркс и Энгельс были дьявольски проницательны и беспощадны, когда не стремились подогнать мир будущего под представления «Коммунистического Манифеста», они предвидели и охлократию, и разруху, и концлагеря, и многое другое, что предстояло нам пережить в ту эпоху, которую они называли переходным периодом к социализму… <…> Маркс писал чрезвычайно убедительно, он опирался на огромный социологический материал и был безукоризненно логичен. Беда его (и наша) заключалась в том, что разработку теории своей он закончил как раз к тому времени, когда она перестала соответствовать реальности — разразилась промышленная революция и начался совершенно новый виток истории, корабль человечества лёг на новый курс — в постиндустриальное общество. <…> Человечество вступило уже в новую фазу межгосударственных отношений, когда ценность политики определяется ценностью полученных экономических результатов, и в этом смысле война перестаёт быть «продолжением политики иными средствами», ибо экономические результаты войны в наше время ничтожны и не идут ни в какое сравнение с результатами умелого, скажем, варьирования торговыми пошлинами. Любопытно, что Империя, как особая форма существования государства, не имеет сейчас под собою никакой материальной опоры — она держится исключительно на фундаменте идеальном: имперское сознание, исторически сложившееся, чрезвычайно всё ещё популярное представление о том, что превыше всего — держава, а всё остальное уж как получится, государство выше человека, государство выше истины!.. <…> это не может продолжаться долго. Сколько же можно твердить, что «нам нужна Великая Россия», в то время, как совершенно ясно, что «нам нужна» Россия прежде всего Счастливая, Богатая, Цивилизованная — именно этим и прежде всего в этом великая… <…> Большинство наших республик существует на пепелищах величайших государств древности, историческая память народов там уходит в глубины тысячелетий, я не говорю уже об особой цементирующей роли религии <…>. Все наши республики обладают полным набором признаков самостоятельного государства, по тем или иным причинам утратившего самостоятельность. <…> Нашего президента много и справедливо критикуют, но <…> он всё-таки не из тех, кому всё равно — валяются детские трупы на улицах или нет. Как и всякий настоящий политический лидер, он ценит власть и готов сражаться за неё, но в то же время для него существуют всё-таки вещи, на которые он пойти, видимо, не готов даже ради власти. Такой лидер — тоже человек нового поколения, носитель нового мышления, новой политической морали. А значит, семьдесят лет прошли не зря: <…> машина уже не та, стёрлись шестерни, расшатались рычаги, высохла смазка. Голем ещё могуч, но уже не всемогущ, он всё ещё внушает ужас, но теперь уже и сам испытывает его, ибо осознаёт свою конечность.