Гяур (Байрон)
«Гяур» (англ. The Giaour) — первая «восточная поэма» Джорджа Байрона. Написана и опубликована в 1813 году, окончательный вид приняв в 7-м издании 27 декабря.
- Здесь приведены одни и те же цитаты в двух переводах.
Перевод С. А. Ильина, 1904
править
Кто над умершим наклонился, |
He who hath bent him o'er the dead |
Когда нахлынет на людей |
O'er him who loves, or hates, or fears, |
Раба, погрязшего в грехах, |
The curse for Hassan's sin was sent |
Как королева мотыльков |
As rising on its purple wing |
Когда во мраке преступленья |
The mind that broods o'er guilty woes, |
Коль в море массу бурных вод |
As rolls the river into ocean, |
От рук гяура здесь он пал. |
Yet died he by a stranger's hand, |
Надвинув тёмный капюшон, |
Dark and unearthly is the scowl |
Терзался б так в холодном гробе |
It is as if the dead could feel |
«Кровь северян так холодна, |
The cold in clime are cold in blood, |
The story in the text is one told of a young Venetian many years ago, and now nearly forgotten. I heard it by accident recited by one of the coffee-house story-tellers who abound in the Levant, and sing or recite their narratives. <…> I regret that my memory has retained so few fragments of the original. |
Перевод В. П. Бетаки, 1960
правитьТот, кто над мертвецом склонясь, |
Страх, ненависть любовь и злость — |
Но жребий пал, |
Когда среди цветов кружится |
Когда рассудок удручён |
Стремясь к просторам океана, |
И он, неверного рукой |
Широкий тёмный капюшон. |
Так мёртвый, на груди своей |
«У жителей холодных стран |
О поэме
править… меня слегка удивило и даже позабавило весьма странное отношение ко мне критики, поскольку я вижу, что многие поэты (бесспорно, более достойные, чем я) пользуются прекрасной репутацией и никем не заподозрены в близости к ошибкам их героев, которые часто ничуть не более нравственны, чем «Гяур»… | |
… I little surprise, and perhaps amusement, at some odd critical exceptions in the present instance, when I see several bards (far more deserving, I allow) in very reputable plight, and quite exempted from all participation in the faults of those heroes, who, nevertheless, might be found with little more morality than "The Giaour"… | |
— Байрон, письмо Томасу Муру 2 января 1814, предпосланное «Корсару» |
… Байрон не от лени, не от неумения не спаял отдельных частей целого, но, напротив, вследствие мысли светлой и верного понятия о характере эпохи своей. Единство места и времени, спорная статья между классическими и романтическими драматургами, может отвечать непрерывающемуся единству действия в эпическом или в повествовательном роде. Нужны ли воображению и чувству, законным судиям поэтического творения, математическое последствие и прямолинейная выставка в предметах, подлежащих их зрению? Нужно ли, чтобы мысли нумерованные следовали перед ними одна за другою, по очереди непрерывной, для сложения итога полного и безошибочного? Кажется, довольно отмечать тысячи и сотни, а единицы подразумеваются. Путешественник, любуясь с высоты окрестною картиною, минует низменные промежутки и объемлет одни живописные выпуклости зрелища, пред ним разбитого. Живописец <…> следует тому же закону и, повинуясь действиям перспективы, переносит в свой список одно то, что выдаётся из общей массы. Байрон следовал этому соображению в повести своей. Из мира физического переходя в мир нравственный, он подвёл к этому правилу и другое. Байрон, более всех других в сочувствии с эпохою своею, не мог не отразить в творениях своих и этой значительной приметы. <…> в историческом отношении не успели бы мы пережить то, что пережили на своём веку, если происшествия современные развивались бы постепенно, как прежде обтекая заведённый круг старого циферблата: ныне и стрелка времени как-то перескакивает минуты и считает одними часами. | |
— Пётр Вяземский, «„Цыганы“. Поэма Пушкина», июнь 1827 |
… какова оценка человека-демона, как такового? <…> вопрос был только поставлен и затем обойдён; поэт только вызвал великую тень Фемистокла из его могилы на Пирейском мысе и затем круто перешёл к гяуру, избегая сопоставления между ним и человеком-титаном. Даже позднее, в своей исповеди, умирающий человек-демон ни одним словом не даёт понять, что идеалы титана ему доступны или даже понятны…[2] | |
— Фаддей Зелинский, предисловие к «Осаде Коринфа» |