В окрестностях Таганки

«В окрестностях Таганки» — (также «Валялись рифмы по столам…», «Должный пыл») — цикл стихотворных пародий Леонида Филатова, вошедший в дебютный авторский сборник «Бродячий театр» 1990 года.

Цитаты

Таганка-75 (1975)

	…Как заново рождённая на свет, Я шла к дверям. И тут явился некто, Чей лоб, на редкость чуждый интеллекта, Являл намек, что он — искусствовед. <…> …Я шла домой, бедное чело Точила мысль, похожая на ранку…
	— Белла Ахмадулина

	Банионис кричал: «Я — Гойя!» Ему не верили. Все знали, Гойя — Я.
	— Андрей Вознесенский

Печально, но под крышами аула
Не родился ещё такой орёл,
Который бы без помощи Расула
Билеты на Таганку приобрёл.

Мне вывернули душу наизнанку,
Когда я раз приехал в Дагестан:
«Расул, достань билеты на Таганку!
Ты можешь все! Пожалуйста, достань!»

И, обращаясь к целому аулу,
Я простонал, согнувшийся в дугу:
«Хотите турпоездку в Гонолулу?
Пожалуйста! А это — не могу».

— Расул Гамзатов

Звезда стриптиза, рыжая Эдит,
Сказала, деловито сняв рейтузы:
«Ты знаешь, Женя, наши профсоюзы
Считают, что Таганка победит!..»

О том же, сохраняя должный пыл,
Мне говорили косвенно и прямо—
Рабиндранат Тагор и далай-лама,
И шахиншах… фамилию забыл… <…>

Меня пытал главарь одной из хунт,
Он бил меня под дых и улыбался:
«Ну что, таганский выкормыш, попался?
А ну положь блокнот и стань во фрунт!..»

— Евгений Евтушенко

Ропот! —
Да сейчас любой олень
В тундре
Объяснит вам, кто такой
Роберт!

В мире нет ещё такой
Стройки,
В мире нет ещё такой
Плавки,
Чтоб я ей не посвятил
Строчки,
Чтоб я ей не уделил
Главки!

Можно Лермонтова знать
Плохо,
Можно Фета пролистать
Вкратце,
Можно вовсе не читать
Блока,
Но… всему же есть предел,
Братцы!

— Роберт Рождественский

Вариации (импровизации) на тему «Ну, погоди!» [1990]

Меня томит нежданная забота:
Я поняла, что появилось что-то
Неизлечимо заячье во мне.

Среди нетонко чувствующих масс
Меня одну гневила и бесила
И гнусная безнравственность бензина,
И пошлая разнузданность пластмасс.

Комфорт, что прежде мной был так ценим,
Мне опостылел, ибо я открыла:
Неискренность мочалки, подлость мыла
И унитаза явственный цинизм. <…>

Какой восторг, — попав в дремучий лес,
Свободный от бетона и дюраля, —
Вершить — при виде волка — удиранья
Пленительный и горестный процесс!

— Белла Ахмадулина, 1990

Заяц был юн и неопытен. Он выскочил на поляну, ослепительно белый, как трусики св. Инессы. <…>
Волк страшен,
как анатомичка. <…>

Травят зайца!..
Смотреть противно!
Травят бомбами
и тротилом.
Безработицей
и инфляцией
Травят зайца!..

Вспоминаю свой фотопортрет на страницах парижского «Фигаро». Самодовольная физиономия в заячьем малахае. Прости, Косой!..

— Андрей Вознесенский, 1990

	Р.S. Он, усталый, лежал в снегу. Полуангел. Полурагу. <…> Я — девчонка фронтовой закваски, Мне на крем и пудру наплевать. Как спала — с гранатою и в каске, — Так и побежала открывать.
	— Юлия Друнина, 1976

Тщедушный Заяц был ничтожно мал
В сравненье с Волком, истинным гигантом,
Зато превосходил его талантом,
И Волк прекрасно это понимал. <…>

Противники заспорили всерьёз.
Столкнулись глыбы двух мировоззрений.
Добро и Зло. Посредственность и Гений.
Дантес и Пушкин. Мускус и навоз.

— Давид Самойлов, 1990

Вариации (импровизации) на тему «Мухи-Цокотухи»

	Магазин. Изделья из фаянса. Еле слышный запах декаданса. За прилавком — грустный продавец. Неврастеник. Умница. Вдовец. В том, как он берёт у вас червонец, Чувствуется Чехов и Чюрлёнис.
	— Юрий Левитанский, 1979

Муха — представляете? — денежку нашла!..

Что случилось с Мухою, резвой хохотушкой?..
Муха — не поверите! — сделалась иной!
Не вульгарной Мухою, а пикантной Мушкой
Над прелестным ротиком Е. Карамзиной.

<…> Заприметил барышню доблестный Комар!

Был он смел до одури и красив до жути,
В звании поручика и в расцвете сил,
И к тому же в юности был замечен в смуте:
Графа Аракчеева лично укусил. <…>

…Было это в Питере. В доме на Фонтанке.
В щёлке под обоями. Много лет назад.

— Булат Окуджава, 1990

	Вот она чешет брюхо, Вот она ест бульон. Муха. Простая Муха. Муха, каких мильён. Кланяюсь Мухе в пояс И отдаю в набор Эту простую повесть, Честную, как топор.
	— Борис Слуцкий, 1990