Вот, новый оборот

«Вот, новый оборот» — статья Дмитрия Быкова 2004 года о романе Виктора Пелевина «Священная книга оборотня». Неделей ранее он опубликовал статью «И ухватит за бочок» о том же. Обе вошли в авторский сборник «На пустом месте» 2008 года.

Цитаты

9 ноября в обстановке строгой секретности сошёл со стапелей пятый роман Виктора Пелевина «Священная книга оборотня».

Со стороны это выглядит так. Был известный даос, вызыватель демонов и их же заклинатель Пе Ле Вин. В литературных и житейских делах ему помогал могучий демон Ва Гри Ус. Пе Ле Вин подключался к заветному Источнику истины, черпал оттуда страниц по двести в год и относил Ва Гри Усу, который за это подключал его к Источнику удовольствий. Но скоро удовольствий, доставляемых Ва Гри Усом, Пе Ле Вину стало не хватать. Он понял, что достоин большего, и прибегнул к более могущественному демону Экс Mo. В дар ему он принёс свой новый роман, написанный после многолетнего молчания, — «Дэ Пэ Пэ Эн Эн». — Хорошо, — сказал более могущественный демон. — Я подключу тебя к источнику совершенно неземных удовольствий. Это будет круче, чем порошок Пяти Камней. Но за это ты будешь приносить мне по роману в год. — А Хули, — ответил Пе Ле Вин в знак согласия и кровью подписал договор с демоном. Именно такой роман он и принёс демону Экс Mo год спустя. Но поскольку название «А Хули» — по имени главной героини — выглядело недостаточно бонтонным и чересчур рискованным, пришлось выдумать альтернативное — «Священная книга оборотня».

Между Пелевиным ранним и средним — до «ДПП», и поздним, то есть нынешним, слишком уж отчётливая и печальная разница. От новой книги Пелевина у меня ощущение тягостное, но совершенно определённое: умел человек делать волшебные вещи. Например, выдувать долгоживущие мыльные пузыри, радужные, лёгкие, навевающие такую же глубокую и светлую грусть, какую внушает весенний закат на окраине города. Выдувание пузырей требовало слишком много душевных сил. Воздуха, в конце концов. Автор сообразил, что их можно скатывать из навоза, как, собственно, и поступал один из его героев. И стал скатывать навозные шары, выдавая их за пузыри. Всё бы ничего — форма и даже некоторая радужность, — но из его сочинений начисто исчез воздух. И потом, они больше не летали. Не то плохо, что Пелевин написал циничную книгу, в чём его уже начали упрекать; она не особенно циничная и даже наивная. Плохо то, что впервые в жизни он написал книгу скучную. Даже в «ДПП» было много живого — отвращение, например. Монолог лисы-оборотня — довольно бесперспективная форма, если вдуматься: лиса живёт на свете не одно тысячелетие, и всё ей очень надоело. Пелевин остроумен и изобретателен, когда высмеивает толстовскую, либеральную, арийскую философию, но столь любимая им восточная тоже не больно-то плодотворна. <…> Ну построишь двадцать два диалога из тяжеловесных софизмов. Но скучно же, и не этим Пелевин был драгоценен. Драгоценна была его способность бешено ненавидеть окружающую реальность и прозревать в ней зарницы иной. А теперь и зарниц никаких — потому что реальность очень уж сгустилась, — и отвращения никакого: одна скука. Отсюда и фельетонность фабульных ходов — волк-оборотень в погонах, интеллигент-стукач, Шариков, улетевший в космос…

Правда, пишущие о романе уже успели отметить, что у Пелевина наконец-то появились любовные (и даже эротические) сцены, и в них действительно чувствуется нечто живое… какая-то ещё живая, хотя уже задыхающаяся тоска. Подозреваю, издатель попросил «клубнички» и получил её аж два раза, со сливками. Но, ей-богу, беседы крысы Одноглазки с цыплёнком Шестипалым имели куда более непосредственное отношение и к любви, и к литературе. И ведь не сказать, чтобы талант его куда-то делся. Талант есть. В сцене, в которой волк-оборотень доит корову-Россию, доящуюся, естественно, нефтью, видны совершенно звериная мощь и такая же волчья интуиция. Чтобы доиться, корова должна расплакаться. Эта зверино-сентиментальная, покорная и нерассуждающая душа страны проживания видится Пелевину во всех деталях, и тут он впервые за весь роман равен себе, даром что стилистика эпизода скорее сорокинская, нежели пелевинская.

Хорошая литература от скуки не пишется. И если человек так хорошо понимает всё и про текущую реальность, и про бизнес, и про деньги, грешно ему ставить на поток своё умение производить романы-фельетоны с каламбурами на темы рекламных слоганов. Получается как-то непоследовательно. Над чем глумишься, тому и служишь. Словно одной рукой дёргаешь себя за хвост: «Не пиши! Не пиши!» — а другой всё-таки, как бы это выразиться, строчишь.