Балаган, или Конец одиночеству!

«Балаган, или Конец одиночеству!» или «Фарс, или Долой одиночество!» (англ. Slapstick, or Lonesome no more!) — иронично-фантастический короткий роман Курта Воннегута 1976 года.

Цитаты

Сегодня сила тяжести совсем пустячная. <…> У всех мужчин поголовно в такие дни эрекция. Автоматические последствия ничтожно малой силы тяжести. <…> Это ощущение чисто гидравлическое — вроде неполадок в водопроводных трубах, не больше. <…> Сила тяжести сегодня настолько близка к невесомости, что я мог бы взобраться на самую верхушку Эмпайр Стейт Билдинг с чугунной крышкой от люка и забросить её в Нью-Джерси. <…> И всё же есть ещё люди, которые утверждают, что прогресс — пустое слово. — глава 1

The gravity is very light today. <…> All males have erections on days like this. They are automatic consequences of near-weightlessness. <…> They are hydraulic experiences — the results of confused plumbing, and little more. <…> The gravity is so light today, that I feel as though I might scamper to the top of the Empire State Building with a manhole cover, and fling it into New Jersey. <…> And yet some people insist that there is no such thing as progress.

Как и вся молодёжь на острове, они не умеют ни читать, ни писать. Их абсолютно не интересует прошлое человечества, им даже не хочется знать, как живут люди на материке. Послушать их, так самое великое достоинство людей, населявших этот остров, — а тут ступить было некуда, — то, что они повымерли и все осталось нам. <…> Когда я не задаю им вопросов, они чувствуют себя счастливыми, как устрицы. Они мечтают когда-нибудь стать рабами Веры Белки-5 Цаппы. Я не против. — глава 1

Like all the other young people on the island, they can neither read nor write. They have no curiosity about the human past, nor about what life may be like on the mainland. As far as they are concerned, the most glorious accomplishment of the people who inhabited this island so teemingly was to die, so we could have it all to ourselves. <…> When I do not ask them questions, they are as happy as clams. They hope to become slaves of Vera Chipmunk-5 Zappa some day. That is O.K. with me.

	Они были сказочно богаты и происходили из американских семейств, которые едва не погубили планету, увлёкшись какой-то идиотской детской игрой: они, как одержимые, превращали деньги в энергию, потом энергию обратно в деньги, и опять — деньги в энергию. — глава 2
	They were fabulously well-to-do, and descended from Americans who had all but wrecked the planet with a form of Idiot's Delight — obsessively turning money into power, and then power back into money again, and then money back into power again.

	Торжественно клянусь: если я доживу до конца этой автобиографии, я её перечитаю ещё раз и вычеркну все «хэй-хо». Хэй-хо. — глава 2
	I swear: If I live to complete this autobiography, I will go through it again, and cross out all the "Hi ho's." Hi ho.

— Я люблю тебя, Элиза, — сказал я. Она задумалась. — Нет, — сказала она наконец. — Мне не нравится. — Почему? — спросил я. — Такое чувство, словно ты приставил пистолет к моей голове, — сказала она. — Это просто способ заставить другого человека сказать то, что ему, может быть, вовсе не хочется. Ну, что мне ещё остаётся сказать — что может вообще сказать человек, кроме слов: «И я тебя тоже люблю»? — глава 19

"I love you, Eliza," I said. She thought about it. "No," she said at last, "I don't like it." "Why not?" I said. "It's as though you were pointing a gun at my head," she said. "It's just a way of getting somebody to say something they probably don't mean. What else can I say, or anybody say, but, 'I love you, too'?"

	— Фашисты — это ничтожества, которые верят, когда их кто-то уверяет, что они — высшая раса. — глава 23
	"Fascists are inferior people who believe it when somebody tells them they're superior."

Моё внимание на этот хилый культ обратил чистенький, сияющий юнец, который протянул мне брошюрку в вестибюле отеля, когда я направлялся к лестнице. Он как-то странно дёргал головой, озираясь, словно старался неожиданно подловить кого-то, кто подглядывал за ним из-за горшка с пальмой, или из-за спинки кресла, или прямо сверху, с хрустальной люстры. Он был настолько поглощён этой безответной перестрелкой бдительными взглядами, что ему было совершенно наплевать на то, что он вручил брошюрку самому Президенту Соединённых Штатов. — Позвольте спросить, молодой человек, кого это вы тут высматриваете? — Нашего Спасителя, сэр, — отвечал он. <…> На обложке брошюрки было примитивное изображение Иисуса, стоящего Телом к нам, а Ликом — в профиль, как джокер в колоде карт, у которого виден только один глаз. Во рту у него был кляп. На руках — наручники. Одна нога была прикована цепью и железным кольцом к полу. Единственная, идеально круглая слеза дрожала на нижнем веке Его Глаза. Под этой картинкой помещалась серия вопросов и ответов, в следующем порядке: ВОПРОС: Как вас зовут? ОТВЕТ: Я — достопочтенный Уильям Уран-8 Уэйнрайт, основатель Храма Иисуса Христа Похищенного по адресу 3972 Эллис-авеню, Чикаго, Иллинойс. ВОПРОС: Когда Бог во второй раз пошлёт к нам Своего Сына? ОТВЕТ: Он Его уже послал. Иисус здесь, среди нас. ВОПРОС: Почему же мы не слышали о Нём и не видели Его? ОТВЕТ: Он был похищен Силами Зла. ВОПРОС: Что мы должны делать? ОТВЕТ: Мы должны немедленно бросить любое дело и всё время, каждый час бодрствовать в поисках Иисуса. А если мы от этого уклонимся, Господь Бог примёт Своё Решение. ВОПРОС: Какое же будет Божие Решение? ОТВЕТ: Он может в два счёта стереть с лица Земли род человеческий, в любую минуту, которую сочтёт для Себя удобной. Вечером я видел молодого человека за столом в ресторане — он обедал в полном одиночестве. И вот что меня поразило — он по-прежнему дёргал головой туда-сюда и при этом не пролил ни капли! Он то и дело заглядывал под донышко своей тарелки и под стакан с водой в поисках Иисуса — одного раза, как видно, ему было мало. — глава 38

… a tiny cult <…> was brought to my attention by a-leaflet handed to me by a clean and radiant youth, as I crossed the lobby to the staircase of my hotel. He was jerking his head around in what then seemed an eccentric manner, as though hoping to catch someone peering out at him from behind a potted palm tree or an easy chair, or even from directly overhead, from the crystal chandelier. He was so absorbed in firing ardent glances this way and that, that it was wholly uninteresting to him that he had just handed a leaflet to the President of the United States. "May I ask what you're looking for, young man?" I said. "For our Saviour, sir," he replied. <…> At the very top of the leaflet was a primitive picture of Jesus, standing and with His Body facing forward, but with His Face in profile — like a one-eyed jack in a deck of playing cards. He was gagged. He was handcuffed. One ankle was shackled and chained to a ring fixed to the floor. There was a single perfect tear dangling from the lower lid of His Eye. Beneath the picture was a series of questions and answers, which went as follows: QUESTION: What is your name? ANSWER: I am the Right Reverend William Uranium— 8 Wainwright, Founder of the Church of Jesus Christ the Kidnapped at 3972 Ellis Avenue, Chicago, Illinois. QUESTION: When will God send us His Son again? ANSWER: He already has. Jesus is here among us. QUESTION: Why haven't we seen or heard anything about Him? ANSWER: He has been kidnapped by the Forces of Evil. QUESTION: What must we do? ANSWER: We must drop whatever we are doing, and spend every waking hour in trying to find Him. If we do not, Cod will exercise His Option. QUESTION: What is God's Option? ANSWER: He can destroy Mankind so easily, any time he chooses to. <…> I saw the young man eating alone in the diningroom that night I marvelled that he could jerk his head around and still eat without spilling a drop. He even looked under his plate and water glass for Jesus not once, but over and over again.

	… как раз тогда, когда всё устроилось так прекрасно и все американцы были счастливее, чем когда бы то ни было, несмотря на то, что страна была разорена и разваливалась на куски, люди начали миллионами по всей стране, вымирать от «Албанского Гриппа», а здесь, в Манхэттене, от «Зелёной Смерти». — глава 39
	… just when everything was going so well, when Americans were happier than they had ever been, even though the country was bankrupt and falling apart, people began to die by the millions of "The Albanian Flu" in most places, and here on Manhattan of "The Green Death."

	— История — это просто список сюрпризов. <…> Она может научить нас только одному: готовиться к очередному сюрпризу. — глава 48
	"History is merely a list of surprises. <…> It can only prepare us to be surprised yet again."

Микробы, вызывавшие грипп, оказались марсианами, чьё нашествие было остановлено антителами в организмах выживших людей, так что эпидемия гриппа прекратилась. А Зелёная Смерть в свою очередь была вызвана микроскопическими китайцами, народцем мирным и никому не желавшим зла. Несмотря на это, они убивали наповал любого нормального человека, попадая в дыхательные пути или в пищеварительный тракт. — эпилог

The flu germs were Martians, whose invasion had apparently been repelled by anti-bodies in the systems of the survivors, since, for the moment, anyway, there was no more flu. The Green Death, on the other hand, was caused by microscopic Chinese, who were peace-loving and meant no one any harm. They were nonetheless invariably fatal to normal-sized human beings when inhaled or ingested.

Пролог

	Любовь всегда приходит сама. По-моему, глупо скитаться в поисках любви, и, скажу вам, она часто бывает хуже всякой отравы. Мне бы очень хотелось, чтобы люди, которым положено любить друг друга, могли бы сказать друг другу в разгар ссоры: «Пожалуйста, люби меня поменьше, только относись ко мне по-человечески».
	Love is where you find it. I think it is foolish to go looking for it, and I think it can often be poisonous. I wish that people who are conventionally supposed to love each other would say to each other, when they fight, "Please — a little less love, and a little more common decency."

Бернард работал в научной лаборатории концерна «Дженерал Электрик» в Скенектади <…>. Лаборатория у него, однако, была в таком чудовищном беспорядке, что неловкий посетитель мог встретить смерть в тысяче разных обличий — смотря по тому, где его угораздит споткнуться. Служивший в компании инспектор по технике безопасности едва не хлопнулся в обморок, увидев эти джунгли, полные настороженных ловушек, капканов и мышеловок, готовых сработать от малейшего движения. Он наорал на моего брата. А мой брат сказал ему, постучав кончиками пальцев по своему лбу: — Если вам эта лаборатория не по вкусу, что бы вы сказали, заглянув вот сюда!

Bernard worked for the General Electric Research Laboratory in Schenectady<…>.. His laboratory was a sensational mess, however, where a clumsy stranger could die in a thousand different ways, depending on where he stumbled. The company had a safety officer who nearly swooned when he saw this jungle of deadfalls and snares and hair-trigger booby traps. He bawled out my brother. My brother said this to him, tapping his own forehead with his fingertips: "If you think this laboratory is bad, you should see what it's like in here."

	… людям нужно иметь как можно больше родственников — ведь тогда даже не обязательно любить друг друга, а всего лишь хорошо, по-человечески друг к другу относиться. — в испр. переводе М. Кондрусевича, 1993: «… родственников — как возможных доноров или получателей если не любви, то, на худой конец, элементарной порядочности».
	… for human beings need all the relatives they can get — as possible donors or receivers not necessarily of love, but of common decency.

	<…> мой дом [находится] в той части Манхэттена, которую прозвали «Черепаший залив». <…> Я до сих пор не соображу, как это я туда попал. Ни одной черепахи там нет. И залива нет. Может, это я сам — черепаха, которая может жить где угодно, даже временами под водой, и мой домик всегда у меня на спине.
	… my house in that part of Manhattan known as 'Turtle Bay." <…> I am still not clear how I got here. There are no turtles. There is no bay. Perhaps I am the turtle, able to live simply anywhere, even underwater for short periods, with my home on my back.

Мне кажется, что музеи в головах у детей автоматически опустошаются в минуту невыносимого ужаса — чтобы избавить детишек от безутешного горя. Если говорить обо мне, то для меня было бы настоящей катастрофой, если бы я сразу забыл свою сестру. Я никогда ей об этом не говорил, но писал я именно для неё, лично для неё. В ней был заложен секрет всего, чего я достиг в искусстве. В ней был секрет моего стиля. Я думаю, любое произведение, в котором есть целостность и гармония, всегда создаётся художником ради одного-единственного человека. Его аудитория — одна душа.

The museums in children's minds, I think, automatically empty themselves in times of utmost horror — to protect the children from eternal grief. For my own part, though: It would have been catastrophic if I had forgotten my sister at once. I had never told her so, but she was the person I had always written for. She was the secret of whatever artistic unity I had ever achieved. She was the secret of my technique. Any creation which has any wholeness and harmoniousness, I suspect, was made by an artist or inventor with an audience of one in mind.

	… мой агент, Макс Уилкинсон, написал мне <…>: «Дорогой Курт, я в жизни не встречал кузнеца, влюблённого в свою наковальню».
	… my agent, Max Wilkinson, wrote to me <…>: "Dear Kurt — I never knew a blacksmith who was in love with his anvil."

… я <…> был занят придумыванием вот этой книги. Я грезил наяву о безлюдных городах и духовном каннибализме, о кровосмешении и одиночестве, о безлюбовности и смерти, и всё в таком роде. Моя красавица сестра и я сам изображены здесь в виде жутких уродов, и так далее. <…> Кто такая Мелоди? Сначала я думал, что она — это то немногое, что осталось у меня в памяти от моей сестры. Но теперь я считаю, что она — это я, когда я представляю себя древним стариком; в ней всё, что осталось от моего оптимистического воображения, от моих творческих возможностей.

… I <…> daydreamed the story in this book. It is about desolated cities and spiritual cannibalism and incest and loneliness and lovelessness and death, and so on. It depicts myself and my beautiful sister as monsters, and so on. <…> Who is Melody? I thought for a while that she was all that remained of my memory of my sister. I now believe that she is what I feel to be, when I experiment with old age, all that is left of my optimistic imagination, of my creativeness.

Перевод

М. Н. Ковалёва, 1992

О романе

	Курт Воннегут <…> окончательно впал в самодовольство, самопародию и самообман, которые так развлекали его последние десять лет, вырождаясь до того, что идея недоделанного рассказа показалось ему годной для растягивания в роман с завышенной ценой, сознательно дополненный судорогами и манерностью. (Его последний пунктуационный пук: «Хэй-хо». Он заканчивает так половину абзацев в книге. В начале рассказчик говорит, что вернётся к рукописи и вычеркнет все «хэй-хо». Молю Бога, чтобы он это сделал. Но тогда бы книга настолько укоротилась, что даже издателям Воннегута не достало бы желания отдавать за неё четыре с трудом заработанных бакса.) Стоит отметить, что эта карикатура <…> может быть исчерпывающе описана на половине страницы, и тогда покрыта осаннами самых уважаемых критиков страны. НФ-писателям к сведению: вот что происходит, когда вы стремитесь к литературному признанию и похвалам интеллигенции. Жаль напоминать, что когда-то этот бедный грустный сукин сын умел писать.
	Kurt Vonnegut <…> has completed the collapse into self-indulgence, self-parody and self-abuse which has been entertaining him so much over the last ten years, degenerating to the point where a half-baked short story's worth of idea seems to him enough to justify an overpriced novel, consciously padded with twitches and mannerisms. (His latest punctuating fart is "Hi ho." It ends half the paragraphs in the book. Early on the narrator says he will go back over the manuscript and cross out all the Hi-hos. I wish to God he had followed through. But then the book would have been so much shorter that even Vonnegut's publishers would have lacked the plums to charge four hard-earned bucks for it.) It is worth mentioning that this travesty <…> could be exhaustively described in half a page, is covered with hosannas of praise from the most respected critics in the land. SF writers take note. This is what happens when you go for literary acclaim and the plaudits of the intelligentsia. It is pitiful to recall that once this poor sad son of a bitch knew how to write.
	— Спайдер Робинсон